А буря все усиливалась. Яростнее били волны, и положение лодки Мельвиля с каждой минутой становилось все опаснее.

Буря свирепствовала, не ослабевая всю ночь и весь следующий день; лишь к вечеру небо стало проясняться и ветер стихать. А на другой день погода была ясная, теплая, и море спокойное, как зеркало.

Наконец 16 сентября они достигли устьев реки Лены, совершенно обессиленные, измученные, голодные и настолько обмороженные и окоченевшие, что ноги и руки потеряли, всякую чувствительность, распухли и покрылись сплошными нарывами и кровоточащими язвами. Напившись горячего чая (его они были лишены с 12 сентября) и слегка подкрепив свои силы скудными остатками провизии, люди стали обсуждать, как быть дальше: итти ли на поиски де-Лонга и Чиппа с их экипажами, или прежде всего позаботиться о своем собственном спасении?

Первое было невозможно по той простой причине, что команда Мельвиля едва двигалась от полнейшего истощения, рискуя притом погибнуть от голода и холода; поэтому решено было подвигаться в лодке вверх по течению Лены в поисках за каким-нибудь жильем или хотя бы человеческим существом. Наконец они увидели на берегу пустую полуразрушенную летнюю охотничью юрту, покинутую жителями по случаю наступления зимы. В юрте они переночевали.

На другой день они опять поплыли в своей лодке вверх по течению, и через три дня мучительного плаванья по мелям и извилистым рукавам притоков реки Лены они вдруг, к неописуемой радости, увидели плывущих навстречу трех туземцев на трех душегубках.

Американцы старались объяснить им, показывая пальцами в открытые рты, что голодны, и когда туземцы, наконец, поняли, то достали из своих душегубок немного тухлой рыбы, гуся и дикую утку. Кое-как добившись от них, что они из Булуни, Мельвиль стал знаками убеждать их отвезти его туда, но они решительно отказались, указывая мимикой, что они все погибнут в пути от холода и голода и не доедут.

Через полчаса они все высадились на берег, где увидели покинутый тунгусский поселок из нескольких полуразрушенных, грязных юрт, откуда шла невыносимая вонь от гнилой рыбы. В одной из юрт они и заночевали, убаюкиваемые завыванием бури.

Все заботы Мельвиля теперь сосредоточились на поисках де-Лонга и Чиппа с их командами, для чего прежде всего надо было достичь Булуни, чтобы войти в сношение с русскими властями. В виду того, что туземцы категорически отказывались от риска какого бы то ни было путешествия по этим пустынным местам в это время года, Мельвиль в тот же день поплыл в своей лодке с товарищами по направлению к Булуни, находящейся выше по реке Лене. Но, проплутав несколько часов по бесчисленным рукавам и мелям дельты Лены, в отчаянную пургу, заливаемые ледяными волнами и брызгами взволнованной гигантской реки, полузамерзшие и окончательно выбившиеся из сил, они вынуждены были вернуться обратно и были счастливы, когда опять увидели вчерашнюю теплую юрту с тремя друзьями-туземцами, выбежавшими навстречу.

На другой день неутомимому Мельвилю все-таки удалось убедить туземцев тронуться в путь и попытаться достичь Булуни. После трехдневного мучительного плавания по пустынным водам Лены, в бурю и метель, они достигли, наконец, какого-то населенного пункта, откуда их уже провожали дальше другие туземцы. На другой день они добрались до небольшого поселка Джамевилох, домов в 12. Трудно передать их восторг и те крики «ура», которые вырвались из их груди. Среди обитателей оказался и один русский из уголовных ссыльных… Это было 28 сентября…

Они заночевали в юрте старосты Николая Чагра. На другой же день неугомонный Мельвиль стал убеждать Чагру в необходимости для них добраться немедленно до Булуни, но так как поднялась страшная пурга, то Чагра энергично протестовал, указывая на безумие и смертельную опасность путешествия в такую погоду, тем более, что до Булуни—280 верст и не менее 15 суток езды. Но через несколько часов пурга, утихла и они отправились дальше — американцы в своей китоловной лодке, впереди которой выбирали фарватер трое туземцев в трех душегубках, сидевших очень мелко, тогда как лодка американцев сидела на глубине 2 футов. Но не прошло и нескольких часов, как по реке начался ледоход и поднялась буря. Туземцы решительно отказались плыть дальше, и Мельвиль на сей раз должен был согласиться, что они правы. Через час они вернулись обратно в деревню Джамевилох, где им отвели отдельную юрту, довольно исправную, из числа пустовавших. Скрепя сердце они покорились неизбежности и стали ждать недели две, пока река станет. Американцы отдохнули, починили свои лохмотья; обмороженные руки и ноги стали залечиваться…

Прошло несколько дней; американцы томительно ждали, пока река замерзнет. Как-то перед вечером зашел староста в сопровождении какого-то русского, оказавшегося уголовным ссыльным из солдат, по фамилии Кузьма Жирмаев; это был бодрый умный парень средних лет, занимавшийся товарообменом с кочующими тунгузами, а также якутами и русскими.

Мельвиль рассказал ему, кто они и как попали сюда, и обещал ему подарить их китоловную лодку и в придачу 500 рублей, если он немедленно поедет в Булунь с письмами к командиру и привезет оттуда пищу, одежду и оленью упряжку. Кузьма ответил, что в настоящее время это чрезвычайно опасно, так как река еще не стала, что сейчас он поедет к себе домой и пришлет им немного провизии с кем-нибудь, а дня через четыре вернется сам, и тогда видно будет.

В виду этого с ним поехал Данненговер, который действительно привез на другой день немного махорки, сахара, 5 фунтов соли, немного ржаной муки и убитого молодого оленя весом около двух пудов; самым драгоценным из всего была соль, которой они не видали уже с самого крушения «Жаннеты» и которую чрезвычайно трудно было достать; в тех краях она ценилась по рублю фунт.

Через четыре дня Кузьма, действительно, приехал на нарте, запряженной семью собаками, и 14 октября отправился в Булунь, обещая вернуться оттуда через пять дней. Но прошло много времени в томительном ожидании, и лишь 29 октября Кузьма вернулся. Он рассказал, между прочим, что по дороге ему повстречались двое саней, запряженных оленями, которыми управляли двое якутов, везших двух американцев, полумертвых от холода и истощения и рассказывавших о гибели многих своих товарищей. Кузьма вручил Мельвилю два письма, из которых одно от булуноского казачьего командира, а другое от тамошнего дьякона, и, кроме того, грязную, скомканную записочку, которая оказалась драгоценнее всего и которая чрезвычайно поразила Мельвиля и его спутников. Содержание этой записки следующее:

Расспросив подробнее Кузьму, Мельвиль узнал, что Ниндеман и Нороз направились в Булунь, что они были совершенно больны и страшно страдали от голода и холода и что из их слов Кузьма понял, что многие из их товарищей погибли. Но из их записки видно было, что из 12 человек экипажа недоставало только одного. Кроме письма, казачий командир просил Кузьму передать на словах, что он сам приедет к ним послезавтра с провизией, одеждой и достаточным количеством оленей, чтобы отвезти всех в Булунь. Тем не менее Мельвиль приказал Кузьме везти его немедленно в Булунь, но Кузьма решительно отказался, ссылаясь на чрезвычайную усталость собак. Тогда, по настоянию Мельвиля, послали за свежими собаками в соседний поселок, верст за 10. Собаки прибыли на другой день, 30 октября. Перед своим отъездом Мельвиль дал инструкции Данненговеру, чтобы он немедленно по прибытии казачьего командира отправился в Булунь и ждал там Мельвиля. Сам он имел в виду перехватить по дороге казачьего командира и взять его с собою для поисков пропавших товарищей, а если это не удастся, то поспешить в Булунь, чтобы узнать от Ниндемана все подробности о де-Лонге с товарищами и об их местонахождении, так что приезд командира в Джамевилох будет означать, что Мельвиль с ним разминулся.