Было уже темно, когда я возвратился к берегу с настрелянными мною дикими утками. В мое отсутствие Панфил приготовился к ночлегу. Он притащил большую охапку сена и развел небольшой костерчик у самого берега, где в котелках варил ужин и кипятил чай.

Последний отблеск кровавой зари догорал на западе, и тонкий серп молодого месяца вступал в свои права, посылая свое серебро быстрым водам мутной реки.

Панфил принялся ловко ощипывать и потрошить жирных крякв, тихонько напевая песенку. Довольный своей охотой, я лежал на сене невдалеке от костра и любовался на трепетное отражение молодого месяца в черной воде… Костер догорал, и на его месте лишь с тихим потрескиваньем тлели едва дымящиеся угольки. Машинально схватил я клок сена, на котором лежал, и лениво швырнул его на уголья. Через минуту костер ярко вспыхнул светлым колеблющимся пламенем.

В это время мой взор случайно скользнул по воде, и я совершенно неожиданно заметил шагах в сорока от берега черный силуэт длинной лодки, которую внезапно осветило пламя вспыхнувшего костра. Очень длинная и узкая, она быстро шла вниз по реке совершенно бесшумно, подобно видению. Разом вспыхнувшее сено вдруг осветило и лодку и сидевших в ней на веслах людей. Они одновременно оглянулись на пламя, и в то же мгновение косматая фигура мужчины, сидевшего на корме, резко наклонилась влево. Точно по команде, весла левого борта бесшумно взмахнули, а правые прижались к борту; длинная лодка круто вильнула в воде, в одно мгновение скрывшись под самым нашим берегом.

Маневр был проделан с необыкновенной ловкостью, слаженностью и быстротой. Я приподнялся, ища глазами таинственную лодку, однако, ее и след простыл, словно она исчезла под воду. Ни единого звука не долетало до меня… ни скрипа, ни стука уключин, ни даже легкого всплеска воды от ударов весел. Подобно большой ночной птице, бесшумно появилась лодка и так же бесшумно исчезла в нескольких шагах от меня. Произошло все это в какие-нибудь несколько секунд и при такой гробовой тишине, что я невольно подумал, не явилось ли все это игрой моего воображения.

Я взглянул на Панфила. Он отложил в сторону дикую утку и, насупившись, как-то мрачно смотрел в том направлении, куда только что скрылась странная длинная лодка.

— Ты видел? — спросил я его. — Что это за люди?

— А ты-то сам разве не знаешь? — загадочно спросил он Меня.

— Куда они пропали и почему так быстро скрылись при виде нас?

Панфил молчал. Лицо его было серьезно.

«Уж не бандиты ли это?.. Быть может, они выслеживают нас, чтобы ограбить?» — мелькнула мысль в моей голове… — «Что за странную фразу сказал мне Панфил?.. Уж не заодно ли он с бандитами?..»

Мне почему-то вспомнились пять здоровенных молчаливых парней, к которым Панфил меня завозил для покупки свинины… И зачем ему понадобилась свинина?.. И что делали пять силачей на пустынном берегу?.. Во всяком случае, они не косили. Возле их балагана я не видел ни кос, ни граблей…

Жуткое подозрение закрадывалось в голову: «А что, если…»

Раскатистый выстрел, раздавшийся ниже нас по реке, заставил меня вздрогнуть. Я вскочил на ноги. Еще два выстрела прогремели в темноте, и с жалобным воем в нескольких шагах от меня пролетела пуля.

Сомнений не было: кто-то производил на нас нападение. В волнении бросился я к своему ружью. Панфил мрачно следил за мной. Я сознавал свою беспомощность. Имея в руках несчастный дробовик, заряженный утиной дробью, что мог поделать я против нескольких людей, вооруженных винтовками?!

Надо было спасаться, и я оглянулся по сторонам. Вид густой заросли тальника успокоил меня: здесь легко можно было скрыться и днем.

Еще грянул выстрел, и я одним прыжком скрылся в густых кустарниках.

С реки послышались чьи-то возбужденные мужские голоса; торопливо проскрипели уключины. Я взвел курки и, притаившись в тальнике, решил дорого продать свою жизнь, ожидая нападения.

Прошла еще минута. Никто и не думал приставать к берегу. Шум весел теперь как-будто удалялся от меня. Лодка явно поднималась вверх по реке.

События произошли так быстро и неожиданно, что я никак не мог, дать себе ясного отчета в том, что, собственно, произошло вокруг меня. В голове была неразбериха.

Теперь, когда снова наступила полная тишина, я тихонько выполз из кустов. Панфил попрежнему сидел на своем месте. Он подбросил хворосту в огонь, и костер весело потрескивал. Панфил как ни в чем не бывало закуривал свою трубочку. Вид этого безоружного человека совершенно успокоил меня, и я приблизился к нему.

— Что случилось? — спросил я его. — Кто в кого тут стрелял?

Панфил молчал, хитро улыбаясь.

— Да чего ты притворяешься? — вдруг спросил он меня. — Или, думаешь ты, я не знаю, зачем тебя сюда на Селенгу принесло?

Я недоуменно уставился на своего спутника.

— Или думаешь ты, что здесь никто про тебя не знает? — продолжал он. — Эх, парень!.. Тут уж, чай, с неделю, как про тебя толк идет. Ждали тебя со дня на день.

— Что?.. Меня тут ждали?! Про меня толки идут?! — воскликнул я со все возрастающим удивлением.

— Ну да, про тебя и говорили… а то про кого же? Здесь давно уже слух был, что на Селенгу из Иркутска должен приехать старший над всеми имальщиками для поверки… Сами имальщики рассказывали.

— Я — старший над имальщиками?!

— Ну да. Имальщик ты и есть!.. — Панфил продолжал хитро улыбаться. — И ухватки-то у тебя имальщицкие. Нешто я не видел, когда твои ребята начали по ворам палить, как ты свое ружье взял и кустами красться пошел, чтобы с берега в вора свою пулю пустить?

Тут я не выдержал и расхохотался.

— Так вот оно что!.. Это, значит, на одной лодке хищники были… А с другой лодки в них палили имальщики?.. Чорт бы их побрал! И напугали же они меня! Ведь я было подумал, что на нас бандиты напали. Я ведь от них в кусты удрал.

Панфил засмеялся.

— Сам имальщик и от имальщиков же удрал? Своих ребят за варнаков[35]) принял? Как же это так? — удивлялся он.

— Да какой же я имальщик?! Какой же я старшой?! Что ты, Панфил! Еще три дня назад я и в жизни своей про имальщиков не слыхал. Три дня назад я только в первый раз в жизни омуля съел!..

— Да сам-то ты откуда?

— Я?.. Из Москвы!..

— Из Москвы-ы? — протянул Панфил. — Эна!..

Панфил уставился на меня глазами, полными удивления. Потом он откинулся назад и, задрав голову, так громко и весело принялся хохотать, что, глядя на него, расхохотался и я.

Вдоволь нахохотавшись, Панфил встал и, сплюнув, с досадой проговорил:

— Ну скажи на милость, чего же ради я, старый чорт, за пятерку взялся тебя везти?

— Это уж твое дело… А не все ли тебе равно, кого везти?

— Глупо ты говоришь!.. Как бы я знал, что ты не старшой над имальщиками, не повез бы я тебя за пятерку ни в жисть. Ведь я же, можно сказать, самый первый вор на Селенге…

— Да будет тебе!..

— Не зря я говорю, парень!.. Ведь я нынче какого из-за тебя маху дал! Меня теперь мои ребята засмеют…

— Какие ребята?

— Да те, которые тебе нынче мяса подарили…

— Так они — тоже воры?

— Ну, а как же!.. Можно сказать, первые хищники. Ведь я — их башлык. Понял?

— Башлык? Что это значит?

— Эна! Ты и этого не соображаешь! Эх, парень, парень… — проговорил он, глядя на меня с каким-то презрительным сожалением. — Башлык… Стало-быть, хозяин воровской лодки. Он ею правит; он, можно сказать, начальник всей воровской артели… Ведь я из-за тебя ребятам наказал нынче на воровство не ходить и велел им других воровских башлыков предупредить, чтобы и те не ходили, потому, мол, старшой имальщик приехал. За этим я к ним и заезжал сегодня с тобой… А тебя я взялся к Истоку везти, чтобы тонкости твои узнать… Я ведь тебя всерьез принял. Подумалось мне, будто парень ты хитрый и тонкий, потому от себя ты ни слова не говоришь, кто ты есть, а сам меня про воровство тихонько выспрашиваешь. Ну, я и подумал, покуда ты здесь околачиваешься, лучше с воровством потише: кто, мол, тебя знает? Опять, думаю, коли ты старшой — твои ребята усердствовать начнут, и оно все же спокойнее будет с воровством денек обождать…