– Ну, все равно, – отмахнулась она, загоревшись своей идеей, – у мужика должен быть кабинет. Купим другой дом. Я завтра заеду в одну контору, поговорю с агентом, возьму проспекты и мы подыщем…
– Рыжик, – взмолился я, – я только-только привык к нашему дому! Не надо сейчас менять! Ну… – я увидел, что она нахмурилась, как ребенок, которому не дают повозиться с новой игрушкой. – Ну, давай я сделаю себе кабинет рядом со спальней – там все равно простаивает огромная комната…
– Это не кабинет, – фыркнула Рыжая, – это – чулан с окошком.
– Вот и отлично. Куплю какой-нибудь письменный столик… Что-нибудь, типа книжной полки…
– Точно, – обрадовалась она, загоревшись новой идеей, – сделаем там еще и библиотеку.
– Рыжик, – взмолился я, – у нас и книг-то почти нет…
– Будут, – пообещала она.
Я махнул рукой и пустил все на самотек. Кабинет, так кабинет…
Я оторвал взгляд от окна (Рыжая хотела расширить его и сделать трехстворчатым – венецианским, блядь, – но как-то обошлось) и взглянул на дисплей, где наконец-то выплыл единственный текстовой файл.
Сам не знаю, зачем я привез сюда свой древний Notebook. И зачем иногда часами просиживал за ним, переводя на русский
(совсем спятил… На хрен мне это нужно?…)
странноватую эпопею "короля ужасов", которая в России давным давно переведена, распродана и забыта… "Темная…"
Через пару месяцев после моего приезда, я, отоспавшись, налюбившись, отъевшись и…
(Ну ладно, ты думал, она… Ну, налюбишься, отоспишься, а дальше?…)
Вдруг купил в супермаркете роман "короля" под названием "Desperation" и за месяца полтора перекатал его на ВМПС. Перекатал и дал прочесть Рыжей. Она прочла и…
– Твою мать… Я же читала это когда-то… Вернее, пыталась. Он назывался…
– Рыжик, он всегда назывался "Desperation". По-русски это – отчаяние или безумие, или… И то, и другое… Но такое название нельзя дать в русском варианте, потому что это еще и название городка. Поэтому тот, кто переводил, он… Я не люблю хаять чужую работу, тем более, работу коллег по перу, но… Любой профи тебе скажет, что одним словом в названии тут не обойдешься, поэтому тот, кто это сделал, он – вообще не профи, как говорят, просто не в теме…Он, может, и хороший…
– Да, какой, на хрен, хороший!.. Это же классный роман, а тогда я не дочитала до середины… Слу-у-у-шай, да ты же, правда, переводчик!..
(Слу-у-у-шай, да ты же правда рыжая!…)
– Да, родная! Я самый лучший!.. Был. В адмиральском чине. Не выпить ли вискаря по этой причине?
– Еще как! Ты… Ты у меня будешь переводить! Для меня! Считай, я тебя наняла – для себя. И теперь ты – мой личный… И только попробуй, скажи, что не будешь, ну? Для выблядка этого, моего бывшего, готов был? Сам говорил, хотя хвост седой и облезлый, а для меня? А?..
– Так то ж за бабки, моя донна – когда я нищим был. А теперь я, чай, не бедней тебя буду.
– Значит просто для меня – не хочешь?.. – Просто мне приятное делать…
(… глухое ворчание и… влажно блеснувшие клыки в темном провале глотки…)
– Какой аск, моя донна? Попробую… Вдруг – получится?
Пальцы потянулись к клавиатуре, и на дисплее стали появляться значки, складывающиеся в слова, а потом во фразы…
8.
Я припарковал машину на том самом месте, где когда-то меня встречала Рыжая. Точно так же, как и тогда, неподалеку стояла полицейская машина с мигалкой, и двое здоровенных копов лениво переговаривались друг с другом. Я вылез из машины и закурил. Легавые ( извиняюсь, cops ) окинули меня равнодушными взглядами и отвернулись. Может, это были те же самые, которые наблюдали нашу встречу с Рыжей, насторожась, как два фокстерьера, а потом, когда мы обнялись, отпустили в наш адрес равнодушную реплику: Fucking jerks…
Что ж, сейчас им не на что будет вставать в стойки фокстерьеров, потому что вряд ли Шериф отвесит мне оплеуху при встрече. Интересно, изменился он за год? И много ли у него вещей? Вряд ли… Маловероятно, что он приехал на постоянку, на пенсию – больно уж он деятельный, наш Шерифчик. И приболел он, там, или не приболел, но безделья в отличие от меня не выносит…
* * *
Он вышел одним из последних и двинулся в мою сторону. Улыбаясь, я пошел ему навстречу – издали он, казалось, ничуть не изменился, все та же гора мышц и мяса, катящая за собой один небольшой чемодан, но чем ближе я подходил, тем быстрее улыбка сползала с моих губ и тем сильнее под ложечкой стала ворочаться какая-то…
Что-то, вроде пиявки. Типа того. Потому что мне навстречу шел н е Шериф, а что-то похожее на Шерифа. И шло это отнюдь не мне навстречу – он меня не видел, он просто шел в эту сторону, но явно мимо меня, сосредоточенно и одновременно рассеянно
(как такое может быть?… Это же чушь..)
глядя прямо перед собой.
– Шериф! – срывающимся голосом окликнул я его.
Он остановился, как застопорившийся механизм, повернул голову чуть влево, потом чуть вправо, потом посмотрел на меня.
(Пустые глаза… Ничего не выражающий взгляд, и сам он… Это не гора мышц и мяса, это… Словно все мышцы и мясо, все нутро вынули и накачали… Нет не воздухом, а наполнили чем-то рыхлым, вязким, расползающимся, а потом сверху натянули оболочку Шерифа, не дающую э т о м у расползтись…)
– Привет, – сказал он. – А я тебя не заметил.
– Ты… – я поперхнулся. – Ты в норме, или?.. Устал?
Он слегка растянул губы в усмешке
(Слабая тень от прежней шерифовской усмешки…)
и ровным бесцветным голосом произнес:
– Да, немного устал. И да, в норме. Теперь уже в норме.
– Ты… Болел, да?
– Да, – кивнул он. – Было дело. Где твоя тачка?
– Вот она, – я махнул рукой на Мерседесик. – Поехали? – Я распахнул переднюю дверцу. – Ну, чего стоишь, садись.
– Да, – сказал он, не двинувшись с места, словно задумавшись, сделал шаг вперед и остановился, – Но чемодан… – он поглядел на свою руку, сжимавшую ремешок от чемодана, и задумался. Он… Он понимал, что нужно положить чемодан в машину, но не мог сразу сообразить, как это сделать.
– Ах да, чемодан, – я постарался сказать это как можно естественнее, – отпусти ремешок, я положу его в багажник. И садись в тачку, я сам справлюсь.
– Да, – кивнул он, разжал ладонь (ремешок брякнулся на асфальт), и стал медленно нагибаться, чтобы усесться в машину.
Я открыл багажник, засунул в него чемодан, захлопнул крышку, постоял минуту не двигаясь, стараясь придать лицу нормальное выражение, и уселся за руль.
– Ну, что, двинулись? – бодренько спросил я Шерифа, кинув на него быстрый косой взгляд.
– Да, – сказал он. – Конечно.
И больше не произнес ни слова за всю дорогу до дома – просто сидел и смотрел перед собой на бегущие навстречу разделительные полосы шестирядного хайвея. Лишь когда я притормозил у нашего driveway, он неожиданно изрек:
– Ты стал неплохо рулить, – подумал и добавил, – аккуратно.
Я ничего не ответил. Всю дорогу я тоже молчал – не задавал никаких вопросов, не старался завести и поддержать хоть какой-то разговор. Я понимал, что с ним происходит, я просто знал это, потому что когда-то давным-давно сталкивался с кое-чем подобным, видел это. И поэтому сумел, как говорят, взять себя в руки. Это бьет по мозгам, пугает лишь в первый момент, но потом, если знаешь…
Ну, конечно, его, как минимум месяц, накачивали аминазином, аминазолом, ами-хрен-знает-чем, да плюс еще нейролептики и прочие прибамбасы, которые Её Величество Медицина успела придумать за почти тридцать лет с тех пор, как я сам попробовал на свой шкуре (в сильно смягченном варианте) её достижения.
