Мы приземлились в Ницце, и стюардессы проводили меня к ожидавшему там «майбаху», такого же синего цвета, как и самолет. Рядом с автомобилем меня встречал стандартный Шрек-в-Костюме, с кобурой на поясе и бычьей шеей. Я оценила его дружелюбный настрой: казалось, мы старые друзья, но даже не знаю, по-моему, телохранитель и личный водитель – это уже перебор. Громила сидел впереди, машина неслась по автобану в сторону Тулона, свернула сразу за Сен-Тропе, потом остановилась перед воротами, водитель ввел код доступа, и мы снова поехали по платановой аллее, листва уже золотилась осенними красками. Дорога все время шла то вверх, то вниз, а далеко впереди призывно мерцало Средиземное море. Вскоре мы уперлись еще в одни ворота, но на этот раз водитель свернул с дороги, проехал по бетонной аппарели, дверь гаража тут же поднялась, и мы въехали внутрь. Машина двинулась дальше, окруженная неожиданным голубоватым светом, затем поднялась еще одна дверь, и мы очутились в тесной бетонной коробке с низким потолком. Водитель открыл дверь и показал мне на круглую стеклянную будку в небольшой нише прямо в стене:

– Будьте любезны, мадам, зайдите сюда. Это всего на секунду.

Изогнутая дверь кабины медленно закрылась, на потолке загорелись какие-то лампочки, раздалось жужжание – видимо, рентген? Потом меня выпустили, и водитель с олимпийским спокойствием подверг той же процедуре мой багаж, после чего отнес сумки к лифту у противоположной стены. Втроем мы молча поднялись наверх, а когда двери открылись, я увидела такой вид, что даже засмеялась от восторга.

Мы стояли на вершине пологого холма, гравийная дорожка вела прямо к вилле Ермолова, утопавшей среди сосен и тополей, внизу плескалось море. Сам дом XIX века был бледно-розового цвета, вычурный и фривольный, словно свадебный торт, подходящее жилище для куртизанки из романа Колетт, идеальное место для свиданий в кустах жасмина и на чужих постелях. Такой дом когда-то был изображен на оборотной стороне карточки посетителей казино Монте-Карло. После слегка зловещей процедуры досмотра под землей от этой милой картины веяло тонким, изысканным ароматом мира грез безвозвратно уходящего fin de siècle. Когда мы подошли к двойным дверям из светлого известняка, украшенным массивной львиной головой, с обеих сторон дорожки включился фонтан, и мы как будто бы прошли прямо под радугой. Еще немного – и заиграет вальс, подумала я. Иногда вульгарность – чертовски приятная штука!

В меру внушительных размеров дворецкий проводил мисс Тирлинк в приготовленную для нее комнату на втором этаже. Распахнулись очередные двойные двери, и я очутилась в небольшой восьмиугольной прихожей, отделанной панелями из розового дерева. По одну руку находился балкон, по другую – спальня. Однако я практически ничего не видела – меня, будто волной, накрыло тяжелым ароматом лилий, я с трудом пробормотала «спасибо» и рухнула на кровать. На мгновение я как будто бы очутилась в другой комнате из прошлого, в комнате, где я сидела рядом с огромным жирным телом, которое после смерти казалось таким уязвимым. Как и тогда, мне пришлось подождать, пока кровь не перестанет шуметь у меня в ушах.

Возможно, я слишком поверхностный человек, но я стараюсь поменьше времени тратить на размышления о прошлом. Непредвиденные обстоятельства и реакция на них – вот что главное. Однако в этой комнате и правда пахло точно так же, как в номере в отеле «Дю-Кап-Эден-Рок», где я нашла мертвым Джеймса, о котором так давно не вспоминала. На какой-то момент огромная композиция из лилий с пергаментными лепестками заставила меня подумать, что на самом деле я никогда не покидала того номера. А вдруг я и правда до сих пор сижу там и навеки обречена дрожащими руками рыться в бумажнике мертвеца?

На тумбочке рядом с вазой лежал знакомый желтоватый конверт. Я открыла его одной рукой и зубами, а второй тем временем методично ломала стебли лилий возле головок, с каждым очередным стеблем все дальше и дальше отдаляясь от неприятных воспоминаний. С тычинок осыпались облачка оранжевой пыльцы, пачкая мои манжеты. В записке было сказано следующее:

Я перечитала текст еще несколько раз и пришла в себя лишь тогда, когда на пол упала последняя лилия. Чудесная шелковая блузка от «Клоэ» безнадежно испорчена!

– Какого черта, Джудит! Давай-ка убери это все! – произнесла я вслух, но тут же замолчала.

Да, ковер испорчен, но в моем новом мире об этом позаботится кто-нибудь другой. Я уже давно перестала быть той девушкой, которая в панике пыталась взять себя в руки, оказавшись наедине с трупом в душном гостиничном номере. Я богата, независима, свободна, и я здесь! Сама по себе, с исключительно профессиональными интересами! Я живое доказательство того, что если верить в себя и идти за мечтой, то можно стать кем угодно, не правда ли? А о мертвых доказательствах, пожалуй, не будем вспоминать. Главное во мне – сила здесь и сейчас! Кому нужны копания в прошлом? Да пошел этот Пруст вместе с его тетушкой и чаем из липового цвета! Я прошла в ванную, подержала запястья под ледяной водой, потом быстро приняла душ, переоделась, поправила макияж и твердой рукой заколола волосы. Мне многого удалось добиться, и какой-то дурацкий запах из прошлого не собьет меня с пути! За работу, Джудит!

К тому времени как меня проводили к минималистской кубической постройке, где Ермолов хранил свои сокровища, я уже окончательно пришла в себя. Для этого вечера я выбрала черное платье-рубашку от «Макс Мара» и грубые сабо «Марни» – жуткие, но в сочетании с тончайшим шелком выглядело довольно богемно. В брифкейс я положила рулетку, таблицу размеров, фонарик и увеличительное стекло. Удивительно, как много подделок сошли за подлинники лишь из-за того, что эксперты пренебрегли такими простыми вещами. Еще я прихватила старый поляроид, поскольку фотографировать картины на телефон, разумеется, никто не разрешит. Слуга передал меня в руки неодобрительно смотревшей на меня француженке в строгом костюме, походившем на униформу стюардесс Ермолова. Это и оказалась та самая мадам Пулазан, ассистентка, с которой мы договаривались о встрече. Разговаривала она по делу и вежливо, но наградила и мои ноги, и мой брифкейс таким многозначительным взглядом, что я сразу же поняла, насколько ей ненавистен сам факт моего присутствия. Что, я слишком молода или недостаточно благоговею от увиденного? Матовые стеклянные двери открылись после сложной процедуры сканирования сетчатки и ввода всех нужных кодов доступа, и мы оказались в тускло освещенном холле, пропитанном запахом озона и лака.

– Итак, мадемуазель. Вот соглашение о неразглашении. Вашу подпись, пожалуйста, здесь, здесь и здесь.

Договор был аж на трех страницах, на английском, и оказался настолько подробным, что мне пришлось не просто отказаться от права обсуждать содержимое коллекции с кем бы то ни было, а фактически пообещать стереть ее из памяти. Но что поделаешь, подумала я и быстро нарисовала подпись Элизабет в нужных местах. Мадам просканировала меня каким-то прибором с подсветкой, напоминавшим продвинутый вибратор, подозрительно перерыла все мои бумаги и наконец с победоносным видом извлекла из брифкейса поляроид.

– Это запрещено!

– Он понадобится мне для проведения оценки.

– Вы не доверяете своим глазам? – усмехнулась она.

Я вполне могла бы ответить ей, что не доверяю Ермолову, но это бы ни к чему не привело, поэтому я вежливо предложила ей позвонить начальству и спросить разрешения на фотоаппарат, а потом с наслаждением разглядывала отвратительную гримасу на ее лице, когда разрешение было дано. Еще один длиннющий код для последнего замка, и мы наконец вошли в зал.