Когда Артур ушел, Варшава тоже засобирался — ему надо было еще со многими переговорить…

За этот день он повстречался со многими блатными и наслушался много разных глупостей. Кое-кто, впрочем, говорил дело, но в основном — общими фразами. Донесли до Варшавы и мнение некоего Жоры-Туры — тот вечно находился во Всесоюзном розыске и, надо отдать ему должное, не залетал, хотя Питер посещал исправно. Жора давно шипел на Варшаву и показывал свое жало. И не то чтобы между ними какая ссора была — они просто были разными, разными по всему. Жора был по своей природе подл, но — далеко не дурак, и на кровь способный, особенно если кинут оскорбление в глаза и при всех. Так вот, Тура припомнил Варшаве все — не в глаза, но некоторые вещи крыть было нечем. Среди жулья он вел такие разговоры:

— Редеют ряды. «Шива» сел непонятно как, хотя мешок беличьих шкурок так и не нашли. Менты — ладно, но и Варшава — не нашел! А Шиву порезали на пересылке, а потом в больничке залечили до смерти… А ЧирканИ с Вестом — когда их с поличным взяли? Кто б сомневался?! Теперь Проблему решили с телкой приблудной… И снова Варшава — ни ухом ни рылом…

Варшаве всю эту гниль передали быстро. Вору некогда было разбираться с Жориным языком, тем более что по-быстрому это все равно не получилось бы. Варшава только сопел зло и думал, что если при таких раскладах еще и о встрече с Токаревым узнают — тут уж не отрешишься, мол, свой мент на прикормке — слава-то за начальником розыска устойчивая…

Но вор был характерным. Поняв, что обстоятельства и, в частности, Жорины мутиловки, диктуют ему отказаться от встречи с Токаревым, Варшава позвонил вечером Артуру и сказал коротко:

— Согласен. Когда ему будет удобно, но не у него в кабинете…

…Тульский не любил потом вспоминать, что он мямлил начальнику розыска — но, главное, Токарев тоже согласился на разговор. С легкой руки Артура вор и начальник ОУРа встретились на следующий день на набережной Лейтенанта Шмидта возле памятника Крузенштерну. Тульский в разговоре, естественно, не участвовал, он переживал у себя в 16-м.

…Токарев и Варшава здороваться за руку не стали, но друг другу улыбнулись — слегка. Беседу начал Василий Павлович:

— Что ж это мы, Май Любнардович, через молодежь списываемся? Я бы твой голос и по телефону узнал…

Вор откашлялся и «отбил подачу»:

— Ты, Василь Палыч, знаешь — я по таким телефонам не звонарь.

— Да ладно, — хмыкнул Токарев, закуривая на ветру. — У меня дури бы не хватило — тебя вербовать.

— А я не хочу серьезных людей посылать куда подальше, — ответил Варшава.

Со стороны забавно, наверное, выглядело, как оба тщательно «соблюдали протокол». Но их никто не видел, кроме случайных прохожих. По крайней мере, оба на это надеялись.

Покончив со «вступительной частью», Василий Павлович предложил перейти к сути:

— Но иногда ведь есть о чем потолковать?

— Ох, есть, — вздохнул вор.

— Слушаю тебя внимательно.

Варшава кашлянул и заломил бровь:

— Тебе обстоятельства известны намного лучше моего…

— Смотря что ты вкладываешь в определение обстоятельств.

— Я в тот вечер был со Славиком…

Токарев кивнул:

— Тебе видней. И —?..

— Если б что было в тот вечер, так не пришел бы разбираться…

— А ты разбираться пришел?

Вор чуть нахмурился, уловив попытку «прихватить за язык», но сдержался и ответил вежливо:

— Не пришел бы объяснять… сам бы хвостом подмял, ты б через месяцок через шпиенов исковерканную маляву получил и…

— Ничего бы не доказал?

— В таких делах — нет. Ты извини — я тебя задеть не хочу.

— Я понимаю. Но по-всякому бывает.

— По-всякому! А в этот раз — я сам не знаю, как… Веришь?

Токарев ответил через короткую паузу:

— Больше да, чем нет.

Вор удовлетворенно кивнул, чуть разжался и уже спокойнее рассказал про весь тот вечер, упомянув даже про косхалву и День милиции. После некоторых колебаний он рассказал даже о шахматах с клеймом мастера Ланга:

— Токарев, я о тебе много знаю, ты с языком дружишь. Сейчас я тебе рассказал, как сам лично посылал Беста с ЧирканИ на хату… Я это не к тому, что, мол, статья — доказать невозможно, да и не нужна тебе эта перхоть… Но нам жить, надеюсь, еще долго…

— И я надеюсь…

— Так вот: если Бест и ЧирканИ узнают, что я сам тебе об этом эпизоде рассказал — то поверят, что я их сдал. А я их не сдавал.

— Я знаю.

— Не финки боюсь — у меня репутация…

— У меня — тоже.

— Поэтому и рассказал. Василий Павлович задумался, походил туда-сюда по набережной, наконец сказал:

— Кое-что я припоминаю о тех шахматах… Дело там действительно было гнилое… Дай-ка мне чуть подумать, бумажки поднять… Считай, что я тебе поверил. Но… Но даже если я и установлю, сам еще не знаю — как, убийцу, то… Тебе ведь о нем сказать, это — как его же и кончить… Зарежете ведь…

— Зарежем, — голос Варшавы прозвучал глухо, но твердо.

Токарев вздохнул и развел руками:

— За откровенность спасибо, но тут я вам не помощник.

Глаза вора вспыхнули:

— Ну, а девку-то безвинную он на небо… Как с этим?

Токарев чуть отвел взгляд:

— Я тебе вот что скажу: День милиции действительно был. Сам знаешь — мои приехали на место происшествия невменяемыми. К тому же — они молодые, им — все ясно. Посему — общее мнение: Проблема на девку напал, а она успела защититься, чем могла, а могла и заостренной арматуриной, которая там от ремонта осталась…

— Василь Палыч, ну — бред же!..

Начальник ОУРа хмуро кивнул:

— Ну, бред… А если я докажу, не знаю как, что это — бред, то на районе повиснут два трупа, притом — вечно «глухих»… Так что менять я ничего не буду. Юридически — Курлисов совершил покушение на разбойное нападение, при этом был убит гражданкой Гороват.

— Которую он же потом и убил?

— Ну… доубил… На бумаге все сходится.

— Ага, — язвительно ухмыльнулся вор. — Шито-крыто!

Токарев прищурился:

— Откуда это у тебя такая гражданская позиция — ментов мухлежом попрекать?

Варшава сморщился, как от внутренней боли:

— Я не попрекаю… Но мокродел этот — не из блатных…

— Может, спортсмен?

— Нет.

— Это почему? — заинтересовался такой убежденностью начальник ОУРа.

— Когда мы говорим: «валим!», то — режем. А когда спортсмены говорят: «валим!» то — сваливают.[16] Они еще духа не набрались.

Токарев выслушал аргументацию внимательно, но скепсиса своего не скрыл:

— Не спортсмен, не блатной… Стало быть — маньяк-оборотень? Где-то я уже слышал что-то подобное… И — не раз.

— He язви.

— Кто из нас — «особо опасный»? Тебе и видней, — отшутился Василий Павлович и тут же добавил, уже серьезно: — И приметы — честно говоря, слабенькие.

Вор, словно вспоминая убийцу, медленно кивнул:

— Приметы… да… он весь такой — обычный… Вот только… он знаешь — без эмоций… даже когда злился… не знаю, как объяснить…

Токарев несколько раздраженно махнул рукой:

— И глаза, как у слепого, — алюминиевые… Слышал!

Варшава, будто его и не перебивали, также медленно добавил:

— Я его в харю знаю.

— Найдешь — мне скажешь?

— Сам не сдюжу — скажу.

— Вот и поговорили, — заключил начальник ОУРа. — Ладно, давай перемозгуем. Через недельку позвони мне сам, без посредников. Кстати, а откуда ты Тульского знаешь?

Вор прищурился и впервые за весь этот напряженный разговор по-доброму улыбнулся:

— А может, это он меня знает?

— Не надо, Варшава! Молод он.

Варшава посмотрел на Токарева серьезно и сказал, будто слово честное дал:

— Ты не думай, парень будет вашинских кровей!

— Да знаю я! — успокоил его Василий Павлович. — В бой все время рвется!

Вор и не заметил, как «продал» себя ласковой гордостью интонации:

— Ишь ты!.. Это хорошо… Мать его я знавал… но то было на Пасху. Не бери в голову…