"В надежде, неведении и радости направлялись они к гаваням юга"

Хорхе Луис Борхес.

Предисловие к книге

Марселя Швоба "Крестовый поход детей"

"...шли мужи и девы, юноши и старцы,

и всё это были простолюдины"

Монах-хронист

о Крестовом походе детей 1212 года

По заросшему хвойным лесом холму с пролысиной на верхушке, погромыхивая на выбоинах колёсами, поднималась повозка. Осенний ветер нещадно трепал хламиду возницы, а тяжёлое серое небо висело так низко над землей, что ему приходилось всматриваться, чтобы разглядеть дорогу.

В такой пасмурный день и без того мрачный лес да тёмные каменные глыбы по обочинам смотрели ещё угрюмее. Галаш то и дело понукал чагравую лошадку, торопясь засветло взобраться на холм и увидеть, наконец, трёхъярусную колокольню монастыря Святой Девы Марии, служившую ориентиром в пути и конечной целью.

Вниз по холму к Оболони уходил овечий выгон, по которому бестолково разбрелось стадо, а на дне долины, у лесистого берега Днепра, виднелась высокая звонница и ломаные изгибы монастырских построек.

За два года, что настоятель назначил его возницей, Галаш хорошо изучил каждый камень на этой дороге и отлично знал, где нужно свернуть, чтобы не сгинуть в глубоких яругах Киевских предместий. Время от времени Галаш поправлял охапку соломы под корчагой с пивом, опасаясь, как бы огромный сосуд не скатился с повозки, и улыбался, вспоминая дочку сельского пивовара.

За крутым поворотом возле старой надломленной молнией сосны, Галаш заметил путника. В прихрамывающей походке и в том, как он опирался на посох, чувствовалась усталость, дорога поднималась всё время в гору, и идти по ней было нелегко.

Когда повозка поравнялась с прохожим, Галаш придержал лошадь.

Остановился и путник.

Это был немолодой человек в потрёпанном плаще, накинутом на широкие плечи. Он кивком приветствовал возницу.

- Куда идёшь, добрый человек? - спросил Галаш.

- В монастырь, - ответил путник, вставляя посох в землю и пряча руки в полы плаща. - Слыхал я о доминиканской обители на Оболони.

- За холмом она и есть. Садись, подвезу. Туда еду, - радуясь попутчику, предложил Галаш. - Помолиться или, может, насовсем решил?

- Там видно будет, - ответил странник, садясь в повозку и укладывая рядом посох.

- А звать тебя как? - приветливо поинтересовался Галаш, дёргая вожжи.

- Отец знает моё имя, - уклончиво ответил пришелец. - А ты называй Паломником.

На востоке горизонт угрожающе загородили тучи.

- Дождь, - сказал Галаш, когда ему на руку упала первая крупная капля...

...Смеркалось. Только что кончился ливень. Настоятель шёл по тропинке, выложенной грубо обтёсанными серыми камнями. В ветвях шумел ветер, а на куполе церкви Святой Девы Марии жалобно скрипел крест.

Отец Максимилиан поднял голову. На фоне бледного неба отчётливо выделялась тёмная осиновая крыша и две остроконечные башенки храма. В сумерках они приобретали странную причудливую форму, к тому же откуда-то взялась птица - чёрная, как сама башня, на которой она сидела, задрав к небу уродливую голову с огромным клювом и скрестив за спиной несоразмерно огромные крылья.

- Святая Дева Мария, Матерь Божья, защити нас, пошли святых Ангелов, чтобы отогнали бы врага рода людского, - прошептал отец Максимилиан, безотчётно пугаясь странного существа.

Слова молитвы прервал горластый петух, вечерним криком возвестив о чьей-то скорой смерти. Отец Максимилиан осенил себя крестным знамением и торопливо ступил на порог храма. На мгновенье задержавшись возле караульного помещения, он взглянул вниз, где после пяти крутых ступенек находился вход в крипту. Дверь была приоткрыта. Отметив непорядок, настоятель покачал головой, но отвлекаться на его устранение не стал, и, обхватив обеими руками наперсный крест, направился прямиком к алтарю.

У аналоя отец Максимилиан преклонил колени. Деревянный пол капризно скрипнул под его грузным телом. Вздохнув, священник закрыл глаза и направил взор глубоко внутрь себя, туда, где он обычно видел Бога...

Тихая молитва полетела по храму:

- Deus coeli, Deus terrae, Deus Angelorum... Ты Создатель всего видимого и невидимого, и царствию Твоему не будет конца: смиренно пред величием славы Твоей молю, да благоволишь освободить меня властию Своею от всяческого обладания духов адских, от козней их, от обманов и нечестия....

Неожиданно резкое круговое движение воздуха по наосу заставило настоятеля открыть глаза. Свечи ярко вспыхнули, язычки пламени задёргались, затрещали, "заплакал" воск. Чьи-то глухие шаги и шорох одежды заставили священника обернуться на потемневшую от копоти дверь исповедальни.

Позднее появление прихожанина вывело его из молитвенного состояния. Какому-то грешнику понадобилось срочно покаяться...

Отец Максимилиан нехотя поднялся.

Он вошёл в тесную кабинку и сел на скамью, сложив руки на животе, слишком туго обтянутом белым хабитом. Свет от свечей проникал сквозь решётку и бледными пятнами ложился на его морщинистые ладони. Отец Максимилиан тяжело вздохнул и смежил веки, снова погружаясь в себя.

- Сколько времени прошло со дня последней исповеди, дитя моё? - строго спросил священник.

Но глубокий низкий голос и страшные слова вывели его из самосозерцания.

- Я принял демона, святой отец.

Настоятель открыл глаза. По спине пробежал холодок.

- Которого из семи, сын мой? Был ли это Асмодей, разлагающий душу похотью? Валефор, подбивающий к воровству? Бельфегор - повелитель праздности, Велиар - демон лжи, или же гнев, очерняющий сердце...

- Вы не поняли, святой отец, - перебил гость. - Этот демон так же телесен, как вы или я.

- Какой бы грех ты ни совершил, Бог простит его, если ты пройдёшь обряд очищения, пропоёшь триста псалмов, будешь поститься и вернёшься в лоно церкви... - принялся наставлять отец Максимилиан.

Но грешник прервал заботливые речи старика:

- Для меня нет возвращения в лоно церкви. Слишком поздно.

С каждым словом, доносившимся из-за решётки, в душу старого исповедника проникал страх перед чем-то необъяснимым, отличным от всего, что он знал, отличным от его Бога.

- Тогда зачем ты явился сюда, сын мой? - вымолвил священник, сдерживая дрожь в голосе.

- Я пришёл не исповедаться, а спросить! Спросить человека, некогда давшего мне кров и надежду, единственного, кто искренне любил меня...

Сердце отца Максимилиана отчего-то тоскливо заныло.

- Я желаю помочь, сын мой. Ещё не поздно всё изменить. Усердная молитва творит чудеса...

- Не глупите, святой отец, - возразил грешник. - Я старый крестоносец. Всю жизнь я носился по выжженной пустыне, защищая паломников, ел один хлеб, пил только воду и каждый день усердно молился! Меч и плащ - вот всё, чем я владел, но мне того хватало, ибо я был свободен духом. Но сегодня я спрашиваю вас: было это служением ближнему или служением себе? Я жертвовал собой во благо христиан или приносил всех остальных им в жертву? Все мы, так или иначе, до поры находимся между двумя служениями. Но рано или поздно наступает день, когда нам приходится выбирать.

Странный гость глубоко вздохнул...

- Я сделал свой выбор, и в благодарность за заслуги получил от моего покровителя землю, замок, власть и много денег. Я вкусил всё, что даёт богатство - грехи, страсти - и пресытился этим! Молитвы забыты, и осталось одно желание - продлить эту жизнь со всеми её пороками. Иногда голос Всевышнего пробивался сквозь иные голоса, сквозь ночные кошмары. Порой меня грызла совесть, и однажды стало страшно, как никогда прежде. Но было уже слишком поздно. Невозможно отказаться от клятвы. Она подчиняла моё тело через бешеную боль. Я слышал, как трещат мои кости в объятиях зверя, а разум пылает от ледяного прикосновения скользкого раздвоенного языка. Он душил меня в темноте. И одной страшной ночью я умер полусгнившим стариком на ложе со шлюхой...