Тут Марианна замерла, смолкнув. Она стояла с закрытыми глазами, понимая: в комнате у неё за спиной кто-то есть. Не открывая глаз и не оборачиваясь, почувствовала всей кожей: это её сердобольная соседка.

И тут же услышала соседкин растерянный голос:

– А я пришла проведать тебя, милая… Как ты тут?

– Энни заболела! – вскрикнула Марианна, сходя с платья и стараясь сейчас только, чтобы не появился хвост.

Она была в бешенстве. Так влипнуть! Она потеряла бдительность от волнения! Даже дверь не закрыла!.. Всё ещё не поворачиваясь, Марианна заметалась глазами, пытаясь отыскать какую-нибудь тряпку, чтобы прикрыться. Как назло, на глаза ничего не попадалось. Сердобольная соседка пришла к ней на помощь. Подхватив с пола платье Марианны, она стала напяливать его, стремясь поскорее прикрыть наготу «несчастной вдовы».

Марианна влезла в платье и только тогда обернулась. Соседка смотрела на неё жалостно и одновременно с подозрением, что-то выискивая на лице. Глядя куда-то ниже лица соседки отсутствующим взглядом, Марианна молчала. «А не притвориться ли мне пьяной?» – думала она. Когда соседка потянулась к ней носом, принюхиваясь, Марианна пустила к ней волну такого винного перегара, что соседку покривило. Зато подозрительность в её лице пропала, она смотрела уже скорее с сожалением.

– Эн-ни з-заболела, – повторила Марианна пьяным голосом и пошатнулась.

Соседка подхватила её под руку и повернулась к кровати, вглядываясь в лицо малышки испуганно:

– Уж не ветрянка ли? – выговорила она. – На Протоке несколько человек уже заболело.

– Нет! – пьяно, но твёрдо выговорила Марианна. – Это простуда. Энни ножки промочила…

– Да и полы у вас холодные, – забормотала соседка, начиная пятиться к двери. – Ну, я пойду.

Соседка рванула к выходу. Марианна закрыла за ней дверь и закончила обряд. Потом она дала Энни грудь и накормила старшую своим молоком, сцедив его в кружку. То, что её застала соседка в таком виде, было не страшно. Пусть думает, что несчастная вдова напилась от горя. Неприятно было другое – соседка видела заболевшую Энни. Теперь нельзя сделать так, чтобы Энни быстро поправилась, это будет заметно. Придётся малышке изображать из себя долго выздоравливающего ребёнка, а ей – заботливую мать, не отходящую от его кроватки.

А это сейчас так не вовремя: халат, оставшийся у капитана, терзал ей сердце.

****

Утром восьмого дня на стоянку англичан пришёл араб и спросил Бонтондо – знаменитого гадальщика на кофейной гуще.

Араб был великолепный – смуглый молодой мужчина с удивительно добрыми глазами в длинном арабском платье с расшитым оплечьем. Он принёс с собой увесистый мешочек с кофе и сам сварил в узкогорлом котелке-далле всем по чашке. Для себя он достал специальную чашку и блюдце из настоящего белого китайского фарфора.

Пока готовился кофе, все наслаждались неспешной беседой, а потом в тишине воздали должное тонкому напитку. С последним глотком араб покрутил свою чашку и перевернул её на блюдце движением к себе. И подал с поклоном блюдце с чашкой Бонтондо, подсев к нему поближе с мешочком кофейных зёрен.

Сначала араб напряжённо глядел, как Бонтондо, рассматривая чашку, водит глазами и морщит лоб, потом спросил, не выдержав:

– Скажи, уважаемый Бонтондо… Всё ли хорошо в моём великолепном доме?

– О, твой великолепный дом по-прежнему великолепен, – ответил Бонтондо, продолжая глубокомысленно крутить чашку перед глазами.

– А скажи, уважаемый Бонтондо… Всё ли в порядке с моей любимой кобылой? Она должна была принести потомство.

– О! Твоя кобыла ожеребилась, и у тебя появился маленький скакун.

– Хвала Аллаху!

Араб зарделся от удовольствия и стал подползать вместе с мешком поближе к Бонтондо. Тот бросил на мешок быстрый взгляд.

Араб спросил:

– А скажи, достопочтенный… Всё ли в порядке с моей любимой и единственной женой?.. Она должна мне вот-вот подарить первенца.

Бонтондо воскликнул:

– О! Ты любим Аллахом! Твоя единственная жена разрешилась от бремени, и у тебя родился сын!

Араб просиял. Он рывками стал подниматься с подстилки, а схватив мешок с кофе, прокричал в восторге:

– Ты воистину самый прекрасный гадальщик на свете! Воистину, что о тебе идёт молва, опережая твоё появление!.. Ты сделал меня счастливейшим из смертных! Я дарю тебе свою любимую чашку!

И араб вместе с мешком развернулся, чтобы уйти. Бонтондо заволновался.

– Подожди! – вскрикнул он, хватая араба за платье. – Это случилось вчера! Теперь тебе надо узнать, что случилось сегодня утром!

Ошарашенный гость сел опять на ковёр, не спуская с Бонтондо встревоженных глаз.

Бонтондо глянул в чашку, посмотрел печально на араба и быстро заговорил:

– Сегодня утром твоя кобыла пала. Конюший, не досмотревший за нею, наложил на себя руки… Качаясь в петле, он опрокинул светильник, и конюшня загорелась. Огонь перекинулся на дом! Твоя жена, спасая ребёнка, погибла в огне! И теперь некому ухаживать за твоим сыном! И если ты не поторопишься…

Конец фразы араб не дослушал. С отчаянным воплем он бросился прочь, забыв о мешочке с кофе. Как потом узнал Платон, араб в тот же час снялся с лагеря и помчался вперёд.

– Бонтондо, а ведь ты обманул этого человека, – с упрёком сказал доктор Легг охотнику на крокодилов.

– Да, хаким. Обманул, – согласился Бонтондо, он горестно вздохнул и мелко-мелко покивал, соглашаясь.

Мешочек с кофе он прижимал к себе, не выпуская ни на минуту. Потом склонил голову набок, растянул губы в широкой улыбке, закрыл левый глаз, – при этом его правый глаз остался смотреть радостно и простодушно, – и добавил:

– Но как он обрадуется, узнав дома, что все живы!

****

Все последние дни путь каравана поднимался крупными, известково-песчаными уступами к востоку.

Мистер Трелони тоже жадно осматривал окрестности: то справа, то слева в щель в завесах паланкина выглядывала его зрительная труба. Он искал приметы сокровищ, – две скалы рядом и одну напротив, – но ничего подобного ему не попадалось. В полдень, зафиксированный сразу по всем часам офицеров, капитан определил координаты, которые были, конечно, очень приблизительными. Но точные координаты им и не требовались, ведь координаты испанского манускрипта Диего де Альмагро тоже были весьма условны. Главное, что караван был в окрестностях нужного места. Только горы, этот очень заметный ориентир, нашим героям что-то не попадались.

Через несколько дней караван подошёл к оазису Атар – довольно большому городу и конечному пункту всех караванных путей.

Здесь располагалась столица молодого эмирата Адрар, и жил эмир, его придворные и его подданные: ткачи, кузнецы, ювелиры, кожевники, красильщики, торговцы и музыканты. И здесь капитана ждала неожиданность, предсказать которую было совсем нетрудно.

В толпе, запрудившей окраинную площадь Атара, он увидел знакомого араба. Он осунулся, похудел за эти дни, но держался со спокойным достоинством. Только глаза его с беспокойством скользили по фигурам караванщиков, и, казалось, плакали без слёз.

Вторым заметил араба Бонтондо. Он придушенно ойкнул, бросил поводья доктору Леггу, и, не дожидаясь пока его верблюд сядет, свалился с него на землю и притаился за колесницей. Араб увидел Платона и стал спешиваться. Платон, быстро глянув на капитана, тоже сошёл с верблюда, вышел арабу навстречу и произнёс:

– О, достойнейший… Скажи мне, чего ты хочешь? Я – Мугаффаль Абул-л-Фарах готов ответить перед тобою за действия своих людей.

Лицо араба исказилось судорогой, но он справился с собой, и скоро только плачущие глаза выдавали его чувства. Он ответил:

– Я ищу гадальщика на кофейной гуще достопочтенного Бонтондо. Где этот прекрасный человек? Я хочу поблагодарить его за спасение моего сына.

На чёрном красивом лице Платона не дрогнул ни единый мускул.

****

Глава, в которой мы впервые столкнёмся с не-людьми, называющими себя «ориенталами» (от лат. oriens – «восток»).