- Бросьте, Манфред, - отмахнулся Даренн, уравнивая ставки, - С вашими обширными знаниями не понимать ли, что это как меню. Нельзя все время питаться шоколадом и бисквитами, иногда хочется остренького.
- Разве что в этом смысле. Пас.
- Зато вы мастер в другом, - довольно заметил старший СБшник, отбрасывая карты. - Неужели совсем без SVS обошлись?
От ответа Манфреда избавил тот же бесцеремонный Нолан:
- А на мою, помните такая, зеленоглазенькая, почти десятикратная доза ушла, - поморщившись пожаловался майор. - Все равно сдохла, сучка, ни себе не людям!
- Поэтому если и брать из них кого, так парней, они выносливее, - разговор становился все более откровенным и все более открытым. Не в последнюю очередь благодаря коньяку.
- Так ведь все равно мрут, - вздохнул майор.
- Они все мрут, - резонно возразили ему, - что траханные, что не траханные...
- Как видите, есть и приятные исключения, - улыбнулся оберст Даренн, снова меряя юношу за спиной сослуживца пристальным взглядом.
Это было последнее, что услышал мертвенно-бледный Рин, прежде чем поднявшийся Манфред жестким захватом за плечо вытащил его из кают-компании в коридор, правда, не забыв сдержанно попрощаться с сослуживцами.
Это было жестоко, но необходимо. Финальным аккордом нынешней вечеринки, Рин без усилий и притворства помог закрепить на свой счет нужное впечатление: красивый, тихий, нежный мальчик... Достаточно нежный, чтобы впадать в панику в обществе более двух человек, достаточно тихий, чтобы не провоцировать к себе какой-либо стратегический интерес, и достаточно красивый, чтобы желание напрочь отшибать от него шаловливые ручки "героических" вояк, буде оные все-таки потянутся, - не выглядело барской придурью, на которую укоряюще грозят пальчиком.
Вот только несмотря на то, что ни с чем новым для себя Аэрин столкнуться не должен был, юношу сейчас трясло всем телом, отчаянно и неудержимо. От него фонило эмоциями в буквальном смысле, а такие глаза Эрдман видел у мальчишки лишь однажды - сразу после базы. Н-да, самые дерьмовые последствия, что называется, не заставили себя ждать! Хорошо хоть, что как и тогда, Рин тоже шел сам: дефилировать по коридорам станции с бессознательным телом на плече - в их ситуации было бы уже чересчур!
С едва скрываемым облегчением заперев за собой дверь каюты, мужчина направился в кабинет, прикидывая, что из наиболее эффективных и безопасных для ахенн препаратов осталось в наличии, когда из кресла, в которое он мимоходом сгрузил эльфенка, раздался вопрос:
Это все правда?
Манфред остановился и обернулся.
- О других... - так же безжизненно прошелестел Рин, уточняя.
- Да, - жестко обрубил мужчина после короткой паузы. - Хотя, поименных списков дать тебе не смогу.
- Поименных...
Не требовалось обладать выдающимися аналитическими талантами, чтобы понять: сейчас не столько Аэрин переживает память о собственном насилии и недавнем унижении. Ахэнн живут именно общинами, семья у него тоже была, и в этот момент через свой опыт потерь и свое горе, понимание того, что оно могло быть еще глубже - мальчишка шагнул дальше. Уже как Видящий своего народа.
Там, в кают-компании его накрыл не страх, а осознание, и в серебряных глазах стыла неприкрытая мука. Да, маленький, ты все правильно понял: многие из твоих сородичей обоего пола умирали именно так. Обдолбаными психоделиками до растительного состояния, экзотической подстилкой для офицерья, способом выплеснуть адреналин и напряжение в тестикулах простых бравых вояк, затраханным лагерным куском мяса. Уходили в свою благословенную Тьму едва ли не буквально вывернутыми наизнанку, поругаными, в своей крови, смешанной со спермой захватчиков... И - да, среди них могли быть даже те, кого ты когда-то знал.
- А я... - сизо-белый, Аэрин не выдержал его взгляда, опустил ресницы.
- А ты жив! - безжалостно оборвал его Эрдман, поставив точку в разговоре. - И если опять станешь спрашивать зачем-почему, я буду глубоко разочарован.
Губы юноши кривились в судороге, но поднялся он ровно.
- Не стану...
Рин добрел до санузла и включил душ. Медленно разделся и аккуратно сложил одежду трясущимися руками. А потом он просто сидел и плакал без единого всхлипа. Долго. Очень... Мощные струи били по спине, плечам, опущенной голове, только на лице они становились солеными, как море. На душе было мерзко и жутко. И пусто, словно вымерзло все, осыпавшись куда-то ледяным крошевом, растопить которое не получалось даже самой горячей воде: хорошо слушать рассуждения о превратностях войны у уютного камина от невозмутимого Манфреда, иное дело ловить в лицо издевательские в своем обыденном безразличии комментарии убийц, вспоминая зеленые глаза жившей по соседству Тайли... А он жив. Даже вполне благополучен, отчего так больно, стыдно и тошно! Жив и... Рин вдруг неловко выпрямился, шагнув из душевой. Как в первый день на станции, почти не вытираясь, накинул на себя халат с крючка, чтобы выйдя, - сразу же наткнуться взглядом на горку окурков в пепельнице и пронизывающий, цепкий взгляд своего мельдо.
Необъяснимое облегчение окатило волной все его существо. Юноша двинулся вперед, будто зачарованный этими глазами выжидающего перед броском зверя, скользнул, робко опускаясь рядом, и яростно вцепился в ткань сорочки, когда надежные крепкие руки мужчины резко прижали его все еще трясущееся в лихорадочном ознобе тело к груди в ответ. Почти беззвучно, одними губами, Рин обреченно выдохнул:
- Люблю!
Объятия стали чуть теснее, легкий поцелуй в висок, сильные пальцы успокаивающе поглаживают затылок:
"Глупенький мой..."
8. Къелла - верность.
