скрывавшуюся до того фигуру.

Утопая в черно-красных шелках, он излучал столько величия, столько силы,

что неосознанно хотелось преклонить колено, а лучше пасть ниц, и не отрывать

глаз от полу, чтобы случайно не прогневить царственную особу, неосторожно

брошенным взглядом. Почему-то не возникало сомнения в том, что передо мной

мужчина, несмотря на спрятанное под расписной маской лицо. Он не

шелохнулся, но я была уверена, он внимательно следит за каждым моим

движением. Под таким пристальным вниманием хочешь, не хочешь,

почувствуешь себя не в своей тарелке, но то, что я ощущала, оказалось во сто

крат хуже. Невидимые щупальца касались моей кожи, перебирали пряди волос,

касались рук. Каждое такое прикосновение вызывало сотни мурашек колючих и

холодных. И в момент, когда я была готова постыдно сбрасывать невидимые

руки, отмер язык.

-- Кто вы? - голос отразился многоголосым эхом и вернулся испуганной

птицей.

Мне никто не ответил, но я заметила, как дрогнула бледная рука,

удерживающая маску, после раздался негромкий смешок, и все снова затихло.

По спине прокатилась холодная капелька пота, захотелось провалиться сквозь

землю, после чего оказаться прямо в мягком кресле в учительской. Но, как

правило, наши желания не исполняются, а как закономерность исполняются, но

в точности на оборот.

Фигура в центре легко взмахнула широким рукавом, указывая на меня, я

попятилась, но бежать, увы, было некуда. Двое двинулись на меня, я не знала,

что ожидать, внутри все сжалось от неясной тоски и тревоги. Тревоги! Черт,

меня весь день предупреждали. Но я как слепая, как глухая, и немая тянула

ниточку неприятностей на себя, а теперь с ужасом понимала, что в руках

остался лишь кончик закончившегося клубка.

Они пахнула на меня терпкими ароматами, и встали по обе стороны, скрестив

передо мной копья. Страх долженствующий появиться в данный момент, так и

остался где-то за дверью актового зала, я просто констатировала свое

недвусмысленное положение. В один момент пришло понимание это не

розыгрыш, не инсценировка, а самая что ни на есть правда и меня только что

взяли под стражу.

Процессия впереди меня резко развернулась и направилась куда-то вглубь,

остановившись в двух десятках метров от нас, а в проходе темнела

бесформенная куча. Мне ненавязчиво дали понять, что следует идти вперед,

путем тычка под ребра, я охнула, но не рискнула воспротивиться.

Мы приближались, а у меня внутри все похолодело, когда я поняла, что за куча

обозванная мной бесформенной высилась посреди прохода - всего лишь

сложенный костер, посреди которого уродливый возвышался столб. Сверху на

всю смертельную композицию падал бледный след луны из провала в потолке.

Меня вели на казнь, меня решили сжечь, меня приговорили, не издав ни

единого звука, лишь изящным взмахом руки. По щеке скатилась обжигающе

горячая слеза, обида жгучая яркая полоснула по глазам острым лезвием, я на

миг зажмурилась, надеясь открыть глаза и не увидеть шикарное убранство,

холодный блеск темных глаз из-под расписанной маски.

Запястья сжались в стольной хватке чьих-то рук, а прочная веревка оплелась

посмертным браслетом. Под гнетущую тишину меня подвели к будущему

кострищу и привязали к столбу. Меня сжигали будто проклятую ведьму, с той

лишь разницей, что тогда приговор звучал. Звучал, а не читался прямо на лицах

и масках людей.

Сорванный со стены факел яркой вспышкой полетел прямо мне под ноги, он

выбил тучи острых искр, опалил носки туфель и рухнул в самую гущу мелкой

трухи. Огонь взметнулся до колен, жадно лизнул тонкую ткань брюк и опал, ему

тоже хотелось поиграть с привязанной жертвой. Стало не просто жарко, а

нестерпимо горячо, удушливый дым лез в глаза, забивал нос и рот, а я

продолжала вглядываться в ехидно улыбающуюся маску. Мои слезящиеся глаза

спрашивали, кричали - почему? Но ответа не было, лишь оглушительная

тишина, треск дров и гудение жадного пламени, которое с каждой секундой

поднималось все выше.

Боль пришла не сразу, но когда дала о себе знать, на мне горела одежда, кожа

под тканью шипела, испаряя влагу, гадко запахло паленой плотью, я закричала,

вкладывая в крик всю ту Боль и Страдание. Боль выкручивала мышцы, сдирала

скукоживающуюся плоть, срывала слой за слоем, позволяя сознанию держаться

в агонизирующем теле. Но с каждой пройденной вечностью боль становилась

невыносимой. Взгляд еще видящих глаз метался по ставшей ловушкой комнате,

бывшей когда-то актовым залом. Вместо обшарпанной белой двери виднелся

арочный проход, задрапированный дымчатым полотном. А из-за него

выглядывала закутанная в темные одежды женщина, и даже полумрак залы с

отблесками, снедавшими мое тело пламени, не скрыли ее победного выражения

ярко-синих глаз. Она торжествовала смерть, мою смерть!

Торжество жизни.

Ибо только умерев, отринув жизнь свою, может он обрести ее вновь, чтобы

восстать живым из оков могилы - умершим, но воскрешенным, прежним, и в то

же время иным, похожим на себя, и не похожим, не убоявшись дара Божьего -

смерти и обретя через нее жизнь вечную.

"Легенда о фениксе" Луций Цецилий Фирмиан.

Тепло окружающее меня не просто обтекало вокруг, оно циркулировало сквозь

меня. Чистые оранжевые лучики купались внутри меня, сплетаясь

замысловатым кружевом, заполняли каждый уголок сознания, создавая яркие

завихрения, и как только они находили себе место, начинали тускнеть. Меня это

не беспокоило, ведь ласковое тепло продолжало стягиваться к груди, а

пламенные змейки сбивались в тугой клубок, цеплялись друг за друга, испуская

вокруг нешуточный жар, но он теперь не обжигал. Он ластился ко мне будто

ручной котенок, и успокаивающе шептал, что боли больше не будет, что он

больше не обидит.

После такой успокаивающей мысли, я почувствовала легкое дыхание, четкое

биение сердца. Потом зачесался нос, захотелось чихнуть, что-то твердое кололо

левую лопатку, а в области поясницы чувствовался каменный выступ. Легкая

волна паники накрыла меня, отчего я резко подскочила, распахнула глаза и

чихнула.

Я сидела в огромной куче прогоревшей золы, а сверху на меня падал столп

яркого солнечного света, и это было так прекрасно. Душа во мне пела и

тянулась туда, где золотился небосвод, где птицы сновали в безоблачном небе.

Руки сами потянулись вверх, окунаясь в золотую дымку. Я зажмурила глаза, и

солнце загорелось внутри меня. Мне показалось, что я сама стала маленьким

солнышком. Это было так великолепно, никогда в жизни я не чувствовала

ничего подобного, а теперь просто упивалась моментом единения с древним

светилом.

Меня прервали, торопливые шаги зазвучали совсем близко, послышались

удивленные вздохи. А потом началось форменное сумасшествие.

-- Феникс! Феникс! Феникс! - загалдели множество голосов вокруг меня, я

зажмурилась и приложила руку к лицу, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. Но

толку оказалось мало, я увидела лишь смазанные солнечным светом силуэты

людей, а их собиралось все больше и больше, толпа галдела все сильнее и уже

не слышались отдельные выкрики, лишь общий возбужденный гул.

Мне надоело сидеть на вдруг ставших неудобными углями, я поднялась,

отряхивая налипшее крошево и только сейчас поняла, что ничего кроме жирных

разводов сажи не скрывает обнаженного тела. Вокруг все замерло, стих ропот

толпы, а я стояла нагая и смущенная в потоке солнечного света.

Тишина разлетелась на звонкие осколки, послышались крики, скорее всего