Все равно, она решилась на приглашение.

Саид заметно удивился и очень взволновался, когда она предложила ему прийти.

«Ничего не произойдет», объяснила она. «Я сразу хочу сказать. Когда я говорю, чтобы ты пришел ко мне, я совсем не говорю, чтобы твои руки хватали меня».

«Нет. Конечно».

Выражение глаз Саида стало печальным.

Но Надия кивнула головой. И хотя ее взгляд оставался теплым, она не улыбалась.

* * *

Беженцы занимали много открытых мест в городе, разворачивая шатры на зеленых промежутках между дорогами, возводя трущобы у стен домов, спя в пешеходных проходах и по краям улиц. Некоторые из них пытались вернуться к ритму обычной жизни, словно было нормальным проживать семьей из четверых под пластиковым покрывалом, растянутым ветками и укрепленным крошащимися кирпичами. Другие смотрели на город зло или удивленно, или просительно, или с завистью. Другие совсем и никуда не двигались: от шока, может быть, или отдыхая. Возможно, умирая. Саид и Надия должны были осторожно поворачивать на углах, стараясь не задеть вытянутую руку или ногу.

Она вела свой мотоцикл домой, с Саидом на мотороллере позади нее, и Надия несколько раз спросила себя о правильности своего решения. Но не изменила его.

На их пути находились два проверочных пункта: один — полицейский и другой, новый — с солдатами. Полиция проигнорировала их. Солдаты останавливали всех. Они заставили Надию снять шлем, возможно считая, что она может оказаться переодетым мужчиной, но, когда увидели, они тут же пропустили ее.

Надия снимала верхнюю часть узкого здания, принадлежащего вдове, чьи дети и внуки жили в другой стране. Этот дом когда-то был просто одним зданием, но рядом с ним находился рынок, который постоянно разрастался вокруг дома. Вдова сохранила для себя средний этаж, отдав нижний этаж под магазин для продавца систем запасного-энергоснабжения-на-автомобильных-батареях и верхний — Надии, которая успокоила все начальные подозрения вдовы заявлением, что она тоже была вдовой, а ее муж — молодой офицер пехоты — погиб в бою, что, признаться честно, не было никакой правдой.

Квартира Надии представляла собой студию с кухонным альковом и крохотной ванной комнатой: водой из душа было легко забрызгать комод. Правда, комната выходила на террасу крыши с видом на рынок и, когда не было электричества, студию заливало мягкое мерцающее сияние от огромного анимационного неонового щита, водруженного неподалеку производителем газированного-ноль-калорий напитка.

Надия попросила Саида подождать какое-то время в темнеющей аллее за углом, пока она открыла металлическую решетчатую дверь и вошла в здание. Поднявшись наверх, она накрыла постель пледом и задвинула грязную одежду в гардероб. Она наполнила небольшой пакет, подумала еще одну минуту и бросила его из окна.

Пакет приглушенным стуком упал за Саидом. Он открыл его, нашел запасной ключ от входа и также одну из ее черных роб, которую он спешно надел поверх своей одежды, покрыв голову капюшоном, и мелкими шажками, для нее сверху похожими на походку театрального вора, он приблизился ко входной двери, открыл ее и, минутой спустя, появился в ее квартире, где она указала ему сесть.

Надия выбрала пластинку — альбом одной давно умершей певицы, которая когда-то была иконой музыкального стиля в Америке, называемого соул, и ее оживленный, но более не живой, голос волшебным образом стал третьим в комнате, в которой находилось лишь двое, и Надия спросила Саида: не хотел ли он выкурить джойнт, на что тот с радостью согласился и предложил свою помощь в закрутке.

* * *

Пока Надия и Саид делили между собой их первый джойнт, в это же время в токийском округе Синдзюку, где уже пришла и ушла полночь, и, говоря точнее, уже наступил следующий день, молодой человек попивал напиток, за который он не заплатил, но который ему принадлежал. Его виски появилось из Ирландии, из места, в котором он никогда не был, но к которому он питал мягкую нежность, возможно от того, что Ирландия казалась ему словно Сикоку из параллельной вселенной: такого же вида, и точно так же лепилась на океаническом побережье огромного острова на конце широчайшей евразийского континента; или, возможно, из-за ирландского гангстерского фильма, неоднократно просмотренным им в скучной юности.

На мужчине был костюм и хрустяще-белая рубашка, и оттого татуировки, имел он их или нет, не были бы видны. Плотного телосложения, но встав на ноги, элегантный в своих движениях. Трезвые глаза, без выражения, несмотря на виски, глаза, неразличимые глазами других. Жесткие взгляды, как среди стаи диких собак, где иерархия устанавливается предчувствием потенциальной жестокости.

Выйдя из бара, он зажег сигарету. Улица ярко освещалась иллюминированной рекламой, но шума не было. Пара пьяных клерков прошли мимо него на безопасном расстоянии, затем — закончившая свою работу официантка, быстрыми шагами и глядя вниз. Облака над Токио висели низко, отражая краснеющее мерцание назад на город, но поднимался ветер — почувствовал он своей кожей и волосами, ощущение морской солености и легкой прохлады. Он задержал дым в легких и медленно его выдохнул. Дым исчез в потоке ветра.

Он удивился неожиданному шуму позади него, потому что аллея была безлюдным тупиком, когда он вышел. Он просмотрел ее, привычно и быстро, но внимательнее, прежде, чем повернулся назад. Там стояли две филиппинские девушки, чуть меньше двадцати лет, рядом с неиспользуемой дверью бара, дверью, которая всегда заперта, но в этот момент открытая порталом сплошной черноты, словно там не было никакого света, и никакой свет не смог бы пройти сквозь эту тьму. Девушки были странно одеты: в одежду слишком тонкую, тропическую, не такую одежду, обычно, одевают филиппинки в Токио, и никто — в это время года. Одна из них задела пустую пивную бутылку. Та покатилась, звонко отлетая быстрыми отскоками.

Они не взглянули на него. Ему показалось, что они не знали, за кого принять его. Они тихо разговаривали, пройдя мимо него, почти неразличимо, но он распознал тагальский язык. Они казались взбудораженными: возможно — радостными, возможно — напуганными, возможно — и то и другое; «В любом случае», подумал мужчина, «с женщинами так трудно разобраться». Они находились на его территории. Не в первый раз на этой неделе он видел группу филиппинцев, не понимающих странным образом, где находятся. Ему не нравились филиппинцы. У них есть свое место, и они должны были знать свое место. В его школе, в последних классах, был один полу-филиппинец, которого он часто бил, однажды, так сильно, что вылетел бы из школы, если нашелся бы кто-то рассказать о нем.

Он последил за походкой девушек. Подумал.

И направился следом за ними, нащупывая пальцем метал в кармане.

* * *

Во времена жестокого насилия всегда есть кто-то первый наш или знакомый или близкий человек, кого эти времена касаются, и от чего казавшееся страшным сном внезапно становится опустошающей явью. Для Надии таким человеком стал ее двоюродный брат, человек настойчивый и яркого интеллекта, который, даже когда был юным, никогда не любил играть в игры, редко смеялся, который выигрывал медали в школе и решил стать доктором, потом успешно эмигрировал за океан, вернулся, однажды, навестить своих родителей, и которого вместе с восьмидесяти пятью другими людьми взорвала автомобильная бомба на мелкие кусочки, буквально на мелкие кусочки, и самыми большими частями тела в случае с родственником Надии были голова и две трети руки.

Надия не узнала об его смерти, когда проходили похороны, и она не навестила своих родственников не из-за бесчувствия, но из-за того, чтобы избежать быть причиной для их неудобства. Она решила пойти на кладбище одна, но позвонил Саид и спросил после ее молчания, что случилось, и она каким-то образом смогла объяснить ему, и он предложил ей пойти вместе, настояв без настаивания, и ей, странным образом, полегчало. И они пошли вместе, рано следующим утром, и увидели покатый холмик свежевыкопанной земли, усыпанный цветами, над тем, что осталось от ее родственника. Саид стоял и молился. Надия не молилась, не рассыпала лепестков розы, а лишь встала на колени и положила руку на холм, влажный от недавнего прихода кладбищенского садовника с лейкой, и закрыла глаза на долгое время, пока звук садящегося самолета не пролетел над ними и исчез в аэропорту.