Чувствовалось, что у него накипело и ему надо выговориться, и я терпела – история кузнецовского золота того стоила. Горбунов замолчал, что-то обдумывая, а его жена тем временем вкатила в комнату столик с чайником, чашками и тарелкой с печеньем и, разлив чай, села рядом с мужем. Он взял у нее из рук чашку, отпил немного и начал наконец рассказывать.
– Все дело в том, что Кузнецовы были староверами. Вы знаете, кто это такие? – спросил он.
– Приблизительно, – честно ответила я.
– Ну, тогда я прочту вам краткий курс ликбеза, чтобы дать хотя бы приблизительное представление. Итак, в середине семнадцатого века патриарх Никон провел церковную реформу, которую очень и очень многие люди не поддержали. Вот так и возникли староверы, сиречь оппозиция официальной церковной власти. Социальный состав староверов был самым разношерстным: и купцы, и крестьяне, и ремесленники, и так далее. Их, как и любую другую оппозицию, преследовали, а они от этих преследований скрывались, и вот в малонаселенной местности, подальше от столицы и других крупных городов, стали появляться скиты.
– И у нас они тоже были? – с интересом спросила я.
– А как же! И немало! – ответил Горбунов. – Правительство, конечно, не дремало, и эти скиты периодически закрывались, а люди разгонялись или ссылались. Для противодействия этим притеснениям староверы создали не только свой тайный язык для переписки, но и собственные каналы связи – иначе бы они не выжили! Их люди были везде! Они все видели и все знали! А если попадались – молчали и молча шли, бывало, даже на смерть! Иначе говоря, в вере своей они были крепки как камень!
– Похоже, что это было государство в государстве, – заметила я.
– Да! – кивнул Горбунов. – И тогда в скитах стали заранее узнавать о планируемых против староверов операциях и успевали вовремя оттуда уйти. Но куда идти? А для этих целей их единоверцы приобретали в городах дома, где люди могли переждать все напасти, а потом вернуться на старое место. И Кузнецовы в Тарасове были именно людьми, укрывавшими староверов. И вообще, эта семья была не только очень богатой, но и весьма влиятельной среди своих единоверцев. Из рода в род они были старостами общины.
– А что, в городах обыски не проводились? – удивилась я.
– Проводились, – ответил он. – Но староверы умели очень хорошо и прятать, и прятаться. Но после 1906 года им это делать уже не требовалось, потому что их перестали преследовать. Итак, с теорией мы покончили, переходим к практике! Вас интересует конкретно швейная фабрика, выстроенная в начале девятнадцатого века. А ведь именно она и положила начало бизнесу рода Кузнецовых. Кстати, Татьяна, как вы думаете, какая фамилия самая распространенная в мире? – неожиданно спросил Горбунов.
– Наверное, Ивановы, – пожала плечами я.
– Ошибаетесь! – улыбнулся он. – Кузнецовы! Это в России! Как и Ковалевы! А между прочим, фамилия Ковалев произошла от украинского слова «коваль», то есть «кузнец». В Германии – это Шмидты, в Англии – Смиты, во Франции… Не помню! – отмахнулся он. – Да и неважно! Но фамилия эта самая распространенная. Ну, ладно! Извините, Татьяна, это так! Общие рассуждения.
– Да что вы! – успокоила его я. – Мне очень интересно вас слушать.
– Итак, Кузнецовы, – продолжил он. – Последним представителем этой семьи в Тарасове был Афанасий Кузьмич Кузнецов, он же, как и его предки, являлся старостой местной старообрядческой общины. Интереснейший был человек! Образование, между прочим, в Сорбонне получил! И всем детям своим образование дал, даже дочерям, что тогда было не принято. Фигура в губернии очень заметная! Владел амбарами для зерна по всей Волге, своим пароходством с баржами и пароходом, мельницами, пекарнями, множеством магазинов в Тарасове и уездных городах, включая ювелирные и антикварные, доходными домами, вел обширную торговлю с заграницей и был самым крупным в губернии поставщиком для нужд армии.
– Ничего себе! – невольно воскликнула я.
– Да! – согласился Горбунов. – Очень богатый был человек! Да еще и на Первой мировой войне нажился невероятно! И вдруг!.. В начале шестнадцатого года он начал сворачивать свой бизнес, имущество потихоньку распродавать, объясняя, что в столицу собрался перебраться. Вклады свои в Тарасовском купеческом банке понемногу выбирал и в Швейцарию переводил. Камни драгоценные скупал. Действовал он не спеша, но планомерно. И к концу года у него осталась только швейная фабрика, с которой его предки когда-то начинали, и пароход! И все!
– Хотите сказать, что он или предвидел грядущие, весьма нелегкие для него времена, или точно знал, что готовится революция? – удивленно спросила я.
– Теперь мы этого уже никогда не узнаем, – развел руками Алексей Алексеевич. – Но, видимо, некоторую аналогию с беспокойной Францией он уловил и успел все подчистить.
– Кто же у него все это покупал? Война же шла, – сказала я.
– Тогда многие на поставках для армии нажились, так что деньги у этих людей водились немалые. Как говорится, кому война, а кому мать родна, – объяснил мне Горбунов.
– Но вот угрозу они не почувствовали и влипли: и деньги потеряли, и имущество, – подытожила я. – Что же дальше было?
– Февральская революция, что же еще? – пожал плечами Алексей Алексеевич. – А весной семнадцатого года Кузнецов отправил всю свою многочисленную семью на пароходе – на богомолье, как они объяснили, – но почему-то вниз по Волге, где святынь негусто. Сам же переселился на фабрику, где в своем кабинете и жил.
– За границу они уехали! – уверенно заявила я. – Раз у него были там партнеры, то и представительства какие-нибудь должны были иметься! Так что не на пустое место они отправились!
– Вот именно! – кивнул он. – А время-то было смутное, непонятное и бестолковое. В стране – разброд и шатания. Кому подчиняться – никто толком не знал. Вот члены его семьи, как тогда точно выяснили, через кордон и проскочили. А сам он остался! И было ему в то время уже хорошо за семьдесят, но был очень крепкий старик – староверы же не пили, не курили, да и прочими излишествами не баловались. Вера эта очень суровая.
– Зачем же он остался? – задумалась я. – Может, свое золото сторожить?
– Скорее всего, он хотел на родине умереть, чтобы рядом с предками своими в земле лежать. Он же на старообрядческом кладбище похоронен, в двадцать седьмом году, в фамильном склепе, – объяснил Горбунов. – И ухожен этот склеп – на загляденье!
– Странно! Неужели его не арестовали? – удивилась я. – Времена-то были лихие.
– Пытались, – подтвердил Алексей Алексеевич. – Только зря старались. Приехали чекисты на фабрику, где он, как они точно знали, находился постоянно, а его там и не оказалось. Так они его и не нашли, хотя иска-а-али во все лопатки! Он же был одним из самых богатых людей в губернии, вот чекисты и решили выяснить, куда все его добро делось, и конфисковать. Экспроприировать! – ерническим тоном произнес он.
– Интересно! – задумалась я. – Чекисты его не нашли, а на кладбище, да еще в фамильном склепе, его похоронили через десять лет после революции. Где же он был все это время?
– А ведь я вам говорил, что староверы умели хорошо прятать и прятаться, – весело поблескивая глазами, напомнил мне Горбунов.
– Так, минутку! – попросила его я и, машинально взяв чашку с уже остывшим чаем, отпила глоток. Чай оказался неожиданно вкусным. – Чекисты пришли за Кузнецовым, точно зная, что тот на фабрике, а его не было. Значит, он где-то спрятался? То-то мне стены фабрики показались излишне толстыми. Я-то думала, это для звукоизоляции сделали, а на деле?.. – И я вопросительно посмотрела на Горбунова.
– Да полые они внутри! – тихонько рассмеялся он. – Проходы в них!
– По которым можно наружу выйти? – допытывалась я. – Получается, там есть потайной ход?
– В пятьдесят седьмом году между фабрикой и Зеленым оврагом, который сейчас засыпан… Между прочим, величайшую глупость сотворили товарищи советские инженеры! Это же надо – естественную дренажную систему разрушили! – возмутился он и, сердито посопев, продолжил: – Так вот, там траншею под теплотрассу рыли и… – он интрирующе посмотрел на меня.
