«Ложь!» - вскрикнула она, и одеяния чёрные задрожали, волною извиваясь. Крик её громкий эхом прошёлся по белизне бездонной, вновь превращаясь в злобный рык – «Ты лжёшь мне, человек! И если мой род лжёт добра ради, то ты лжёшь во зло! Уходи, или же…»

«Человек этот рос среди людей чужих, называя их братьями и сёстрами своими. Рос во лжи, и ложью этой он жил», - я не знал, как мне утихомирить её. Каждое моё слово лишь заставляло её повторять одно единственное слово: «Уходи», а чёрные одеяния колыхали резкие движения. Останавливаться я не стал, и выбор этот привёл к ужасному результату.

Одеяния чёрные взмыли ввысь, и сила, которую я никогда не испытывал раннее, сбила меня с ног, заставив тело моё парить над невидимой землёй. Я видел ноги Даемона-женщины, показывающиеся на короткий миг. Они мелькали перед моими глазами, вызывая лишь боль. Не мог я сориентироваться в бесконечной белизне, улетая прочь от чёрных очертаний, мелькающих на моих глазах, но я мог удержать равновесие и продолжать стоять на ногах своих. Удержать в глазах своих вид чёрных одеяний, возвышающихся надо мною. Я должен был добраться до её сердца! И против подобной силы я не мог сражаться руками своими! Только истиной я мог сразить её!

Каждого молниеносного удара я пытался избежать… отразить… Я не хотел причинять ей вреда, но защищаться от неё мне было необходимо. Единственной правильно защитой было нападение. В своих безуспешных попытках атаковать её я находил нужный момент. Выкрикивал слова свои, поражая её уши правдой:

- «Люди эти в секрете ненавидели его, и как… как только показался рог на лбу его – отвергли его те, кого он… называл семьёй своей!» - лишь ярость вызывали слова мои, но я не останавливался!

Даемон-женщина в одеждах тёмных показывала мне всю свою ловкость и силу, то одаряя меня мощными ударами, способными отправить меня в полёт, то взмывая в воздух и сбивая меня с толку. Она редко пользовалась руками, как я заметил, и только длинных ног Даемона я должен был остерегаться. До её лица я не мог достать, ибо я доставал лбом своим только до её плеча. Слишком высокой была она, и… слишком быстрой для меня она казалась. А если удары мои и достигали её – они не приносили результата. Я был слаб. Не мог я и с ног сбить её своими стараниями, лишь отдавая силы свои на ветер. В очередной раз сбила она меня с ног, но я встал, удерживая в себе новые оттенки боли, продолжая свой рассказ:

- «Сквозь боль… Сквозь мучения и-искал человек… эту истину, и места ему не… б-было на земле той!»

И вновь оказалась она рядом, пнув меня в бок, заставив её образ уплыть от меня в очередной раз. Мог услышать я гнев её, промчавшийся громовым эхом по белизне бесконечной.

«Когда же ты заткнёшься?!» - именно эти слова несло в себе эхо громовое, и её образ вновь появился перед моими глазами. В этот раз я мог найти невидимые земли под ногами своими. Уйти в сторону от быстрого, словно летящая стрела, удара ногой. Среди чёрных одеяний не замечал я реальной угрозы, но я, по случайности счастливой, смог схватить её за ногу и метнуть Даемона в сторону, наблюдая за дёргающимися в воздухе одеяниями. И в этом я нашёл очередную возможность пронзить её истиной моих слов:

– «Человек-кх-х… скитался по… грешн-ным землям, скрываясь от гла-а… глаз людских! Не нах-ходил он… покою, и…»

Удар её должен был быть моим последним. Был я готов свалиться с ног от подобных побоев, но что-то заиграло в моём сердце. Я заметил слезу, засверкавшую в кристальной белизне. Её слезу. Похоже я… достиг своего. Смог увернуться я от мощного удара ногой и толкнуть её в спину, на новых огнях разгораясь.

«Бежал он!» - выкрикнул я, всю боль свою выплёскивая. Остановил я её своими словами, и с каждым моим словом я заставлял её думать. Пробивался сквозь гнев и отрицание, достигая чувств истинных: – «Бежал, вытерпев всю боль и страдания, упав на землях, сокрытых за Горизонтом! Встретил новые краски и улыбки нежные. Его приняли как родного. Рассказали истину страшную…»

Я начал слышать плач. Тихий плач, эхом расплывающийся в белизне безграничной. Слова мои лишь боль причиняли женщине этой, и вновь упала она на колени, заливаясь слезами, сокрытыми за тканью тёмной. Не смел я приближаться к ней, но и правду скрывать я не должен был:

- «Твоя сестра… предложила ему кровать свою. С теплотой и нежностью она обращалась к нему, поделившись с ним… уж… ужасной тайной. И он решил найти тебя. Найти… и простить тебя».

Вздрогнуло тело женщины, и одеяния зашелестели вновь. Тишина заполнила безграничную белизну. В мыслях женщины этой появлялась скрытая истина. Я должен был лишь… подтолкнуть её. Заставить обернуться и увидеть лицо своей родной крови.

«Я… прощаю тебя, матушка», - произнёс я с лёгкой дрожью в голосе, пугаясь возможного исхода. И вновь поднялась с колен женщина, ошеломляя меня своим ростом. Она вновь хотела услышать голос мой, чуть повернув голову свою, а я лишь повторил ей:

– «Глупость, или же вину твою прощаю.»

И вновь я услышал плач громкий. Обернулась женщина ко мне лицом, скрытым за тканью тёмной. Зашелестела одеждами своими, упав на колени. С головы своей она скинула ткани эти и показала мне лицо своё серое. Из глаз голубых текли слёзы кристальные. Текли по коже серой каплями, исчезая в одеяниях тёмных. Лицо… красивое… с рожками крохотными, едва заметными… скрывающимися за волосами каштановыми. Длинными и неухоженными волосами, что грудь её пытались укрыть.

И всхлипнула она, вылив ещё больше слёз из глаз своих сияющих. Протянула ко мне руки свои, всхлипывая вновь и вновь. Только я оказался рядом с ней – руки эти коснулись лица моего. Прошлись ото лба до губ моих. Каждое очертание моё запомнили… и обхватили спину мою, крепко прижав меня к телу дрожащему. И зарыдала она, вжимаясь лицом в плечо моё. От слёз её тёплых… и я… почувствовал всю горечь, сокрытую в сердце. Обнял её шею руками, склонив к ней голову свою. От каждой слезы моей вздрагивала она. От каждого вздоха моего дрожала. Глаза и руки её нежные… нашли того, кого она может назвать своим чадом. И я нашёл, сквозь года, боль и муки… Нашёл я… Слёзы матери моей. Вскоре сотру я их с лица красивого и увижу улыбку на лице этом.

Матушка…

Комментарий к Глава IV : Горизонт.

25.07.17. Второе чтение главы завершено. Ошибки исправлены и оформление изменено для более удобного чтения.

========== Глава V : Вторжение. ==========

Вся моя боль и все мучения нескончаемые… Каждый порок в сердце и в душе моей был затуманен радостью Матушки моей. Слезы её, спустя время, высохли и исчезли, а на месте дрожащих губ и грустной мины – улыбка светлая.

Матушка Мика… Она была готова нести меня на руках своих из глубин Горизонта. Расцеловывала ладони и щёки мои, теплом своим меня наполняя. Никогда ещё мне не приходилось испытывать тепла подобного. И если в голове моей были сомнения лёгкие, то сердце моё, что стучит в грудь мою сильнее от вида её, буквально говорит мне: «Я помню эту ласку! Я помню эти руки! Я знаю её!». К несчастью… я не помню ничего про неё. Не помню и единого мгновения на руках её нежных… И вспоминать я их не буду! Те времена были тёмными, и нет места им в сердце моём!

Из Горизонта удалось выйти нам. Появление знакомых лиц и фигур вызывало у Даемонов-лучниц огромный восторг. Они помнили лицо Матушки Мики, как и меня. Пальцем они показывали на знакомые очертания, выкрикивая наши имена.

И раскрылись врата к землям красочным! И окружили нас Даемоны, прибежавшие на крики Сестёр-лучниц, приветствуя словами тёплыми! Даже люди не приветствуют своих героев так, как Даемоны эти! И… Может я и не герой, но Даемоны теперь видят во мне нечто воистину героическое. Прыгнуть в неизведанность бездонную и вытянуть из неё свою родную мать – подобный поступок, в глазах их, достоин почёта.

«Мика! Ми-ика-а!» - Старейшина Онка расплывалась в улыбке и слезах счастья. Она бежала в нашу сторону, смеясь и радуясь появлению нашему. – «Сестричка! Сестричка моя люби-»

Сильный хлопок оставался эхом в ушах моих. Матушка Мика остановила Онка моментально, пощёчину ей подарив. Прервала её радость и счастье своей быстрой ладонью. Чуть не упала Онка на землю от пощёчины этой, а Даемоны, что наблюдали за нами, ахнули в ужасе. Даже я, находясь рядом с Матушкой… в дрожь впадал. Видел я, как разгоралась в ней злость. Как на лице появлялись оттенки гнева. Как брови аккуратные наклонялись друг к другу, а глаза – сверкали от злобы этой. И пока Старейшина Онка, щеку свою потирая в шоке огромном, наблюдала за злобой этой – Матушка Мика, пальцем тыкая в плечо её, выкрикивала слова недовольные: