***

Дальнейшее Джим осознавал обрывочно, словно в пелене тумана.

Вот бригада врачей забирает Эви, и перепуганный снайпер кричит им, чтобы они гнали, как только могли. Вот Себастьян и Джим несутся по дороге за машиной «скорой», нарушая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения. И наконец, больничный коридор, который Мориарти исходил вдоль и поперек.

— Джим, я… — Себастьян белее мела затравленно смотрел куда-то в пол, избегая взгляда босса.

— Моран, заткнись! — грубо оборвал его Мориарти. — Не твоя вина…

«Моя», — закончил противный голос у него в голове.

Впервые в жизни ему хотелось начать молиться, чтобы хоть чем-то помочь. Впервые он осознавал собственное бессилие. Там, за дверьми реанимации, боролась за жизнь Эвелин. И Джим не знает, выигрывает она эту борьбу или нет.

Говорят, человек без надежды — человек без страха. Джеймс надеялся, как никогда.

Комментарий к Двадцать пять

*Скажи, что поймаешь меня, когда я буду падать,

Обними меня своими крыльями,

Когда я потерялся в этом шторме

И зову тебя.

Обними меня своими крыльями.

Hurts — Wings

========== Тридцать пять. Эпилог. ==========

Мертвых любить гораздо проще чем живых. С живыми тяжелее, но интереснее…

Никто не знает часа смерти, ни своего, ни близких. Но все равно не торопимся любить.

Вот и любим их потом, после смерти…

***

«— Не лезь ко мне! Ты мне никто! »

Порой нам так стыдно за нелепо брошенные в порыве злости. Они ещё долго звучат в нашей голове и до боли бьют по вискам. Порой мы так много готовы отдать, только чтобы отмотать время назад и промолчать в нужный момент. Чтобы не видеть слезы в глазах дорогого человека, не чувствовать его боль от наших слов, что часто ранят гораздо сильнее любого оружия. Порой мы так увлечены собственной злобой, что не понимаем одну простую истину — наше время ограничено, и мы не знаем, в какой момент всё, что дорого, может исчезнуть. Лишь после потери мы вспомним о чужой боли и о том, что, может быть, даже не успели извиниться…

***

«— Почему ты такой? Почему я знала тебя другим? Что с тобой произошло?

— Я всегда был таким, Эвелин. Ты просто не хочешь это признать.»

Престарелый сторож дублинского кладбища был в очень дурном настроении. Оно и понятно — на Ирландию обрушились дожди и грозы, надолго скрывая солнечные лучи. Стоять в одиночестве и мокнуть под частыми каплями воды было крайне неприятно. Да и поговорить не с кем — иногда приходящие сюда люди, так нуждающиеся в поддержке, получали от него несколько утешающих слов. А в такую погоду никто из дома добровольно не высунется.

Внимание скучающего работника привлек странный парень в черном костюм, входящий в ворота. Он ненадолго задерживается у входа и оглядывает надгробия, словно кого-то ищет.

— Вы к кому-то пришли? Вам помочь?

Ни ответа, ни какой бы то ни было другой реакции не последовало.

Сторож подозрительно косится на него — какой нормальный в такой ливень выйдет из дома без зонта и пальто? Старик, несмотря на ослабевшее с возрастом зрение, замечает нездоровую бледность кожи и фиолетовые тени, пролегшие под глазами. Бормоча что-то про «наркоманов несчастных», сторож медленно отступает назад.

А человек, наконец, замечает то, что искал. Не обращая внимания на порывы холодного ветра и ледяные капли дождя, бьющие в лицо, он быстро идет мимо памятников и останавливается возле белого камня с золотой надписью.

Сторож, с опаской наблюдая за ним, узнает это место. Он с грустью вспоминает, что эта могила девушки, совсем ещё юной. И хоть с момента ее смерти прошло много лет, старик очень часто видел у ее могилы мужчину, приносящего цветы. Почему-то всегда белые. А того, кто пришел к ней сейчас, он не знал.

Не знал, что тот, кого он принял за наркомана, успешно управляет огромной преступной сетью. Не знал, что этот странный человек — главная цель для спецслужб по меньшей мере девяти стран.

Джеймс Мориарти пришел навестить сестру.

***

Несмотря на уже давно промокший костюм и холодные капли, затекающие за воротник, сейчас, впервые за долгое время, Джим чувствует себя абсолютно спокойным вдали от всего и всех. Он держит две белые лилии, не отводя взгляда от витиеватой надписи на камне — «Эвелин Мария Мориарти. Никогда и никем не будет повторима в бесконечности времени» Надпись придумал Моран. Джеймс редко соглашается с его словами, но не в этот раз.

Он не часто бывал здесь. Человек, время которого всегда расписано до минуты, приходил всего два раза, не считая дня похорон. Зато Себастьян приезжал почти каждый месяц, наплевав на усталость, реабилитации после ранений и прочие «прелести» работы снайпера. Моран не знал, зачем каждый раз приходил и приносил её любимые цветы. Просто чувствовал, что ему нужно быть здесь.

«— И если уж ты предпочла спокойной жизни жизнь с Мориарти, то я тебе так скажу — ты такая же ненормальная, как и я. Родная кровь всё-таки»

Мориарти никогда не понимал, ради чего люди продолжают приходить на могилы родных и близких. Ведь тем уже точно все равно, а таскание цветов и разговоры с гранитом глупы и бессмысленны. Он не понимал никогда… До того момента, как сам не лишился кого-то важного. Джим смотрит на надгробие и понимает, что впервые в жизни его мысли теряют четкость и ясность, путаются. Но это не пугает, вовсе нет. Перед глазами вихрем проносились те картины из его жизни, которые он предпочел бы не забывать:

“— То есть твоя будущая профессия должна объединять информатику, математику и химию. Есть варианты, что это может быть?

— На ум приходит только террорист-интеллектуал.”

Тогда, в детстве, Эвелин не обратила внимание на это. Знала ли она, что через десять лет эта невинная шутка станет правдой? Конечно, нет. Ведь, что бы не происходило, она всегда видела в брате только хорошее. Даже когда узнала о его жизни чуть больше, чем следовало бы.

“— Стреляй, ангел”

И она выстрелила. Не раздумывая ни секунды, бросилась спасать его жизнь. Это было тем, что она делала постоянно — спасала. От скуки, одиночества, издевок одноклассников. От пули, что должна была закончить жизнь Джеймса Мориарти. Не Эвелин.

Ожидание. Как там говорят? Ожидание смерти всегда страшнее самой смерти? О да, черт возьми, это так. Сидеть и сверлить взглядом дверь реанимации, осознавая, что ты сможешь поставить на колени Англию, но не сможешь спасти собственную сестру. Ее жизнь не в твоих руках, и ты ничего не можешь сделать, чтобы ей помочь. И только глупая надежда заставляла держаться на плаву и не утонуть в волнении, страхе и отчаянии. Когда дверь всё-таки открылась и оттуда вышел врач, та самая надежда разгорелась еще сильнее.

— Мне очень жаль, девушка не выжила. Потеря крови слишком большая.

А дальше — темнота и отвратительный голос в голове, повторяющий только одно:

— Ты убил её, Джеймс. Как же так? Она этого заслужила?

Нет.

Резко выдохнув, Джим поднялся на ноги.

— Себастьян, поехали. Дальше они сами разберутся.

Но Моран, казалось, не слышал вообще ничего. Опустив голову и сжав виски, он смог только прошептать:

— Это моя вина.

— Я бы уже убил тебя, если бы ее смерть была на твоих руках. Но не стану.Она тебя ни в чем не винит. Не винила, — на последней фразе голос предательски дрогнул. — Пойдём.

Последнее, что запомнил Джим с того самого дня — бутылка виски, распитая на двоих, и опустошающее чувство вины внутри себя. Джеймс всегда был крайне эмоциональным человеком, но в тот момент ему как будто разом всё отключили, а мир потерял все цвета и краски. Он не чувствовал ничего. Только пустота и осознание того, что теперь он один.

***

— Эвелин, посмотри на меня и пообещай, что больше никогда мне не соврешь!</i

Она пообещала это в пятнадцать лет и всегда с честью выполняла. Но он ничего не обещал. А потому в двадцать пять нагло врал о том, что ранение вовсе не смертельно, и Эвелин будет жить. Есть две причины лгать: если это поможет тебе получить желаемое или если это убережет кого-то от боли. Но от боли не уберегла…