Неттл! – заорал я мысленно, стараясь, чтобы мой крик вырвался из бушующего водоворота мыслей вокруг нас.
Мыслей? Нет, это не мысли. Это живое существо. Существа.
Я отбросил все раздумья. Перестал цепляться за Чейда и толкнул его к ней навстречу.
Держу его! – едва донеслась до меня ее мысль, обращенная к Дьютифулу. А потом полное изумление: Пап? Ты здесь? Ты жив?
Да. Мы все живы и здоровы. Мы пришлем вам письмо с голубиной почтой из Удачного.
И тут, лишившись Чейда, поток Силы взялся за меня. Я пытался сопротивляться, но меня затягивало, будто в трясину. Чем больше барахтался, тем сильнее меня засасывало, все глубже и глубже. Существа. Поток Силы состоял из живых существ, и все они висли на мне. Собрав всю свою волю, я рванулся против течения и решительно поднял стены. Открыв глаза, увидел благословенную тесную и вонючую каютку. Дрожа и задыхаясь, я наклонился вперед, положив локти на колени.
– Что случилось? – спросил Шут.
– Я чуть не потерял себя. Там был Чейд. Он пытался утащить меня за собой.
– Что?
– Он сказал: все, чему меня учили о Силе, – неправда. Что нужно отдаться Силе. «Просто отпусти», – сказал он. И я почти согласился. Почти отпустил.
Рукой в перчатке Шут сжал мое плечо и слегка тряхнул:
– Фитц, я-то вообще ничего не заметил. Я сказал тебе, чтобы ты перестал тянуть кота за хвост, и ты умолк. Я думал, ты обиделся. – Он снова наклонил голову набок. – С тех пор прошло всего несколько мгновений.
– Несколько мгновений?
Я уткнулся лбом в колени. Меня подташнивало от страха, а голова шла кругом от искушения. Это так просто. Опустить стены и уйти. Взять и… уйти. Я смешаюсь с другими сущностями в потоке, и он унесет меня. И никакой больше невыполнимой задачи, никакого чувства утраты, обуревающего меня всякий раз при мысли о Би. Никакого жгучего стыда. Никакого унижения оттого, что все знают, какой плохой из меня вышел отец. Перестать думать, перестать чувствовать…
– Не уходи, – мягко попросил Шут.
– Что?
Я медленно выпрямил спину.
Он чуть сильнее сжал мое плечо:
– Не уходи туда, куда я не смогу последовать за тобой. Не оставляй меня. Мне ведь все равно придется двигаться дальше. Придется вернуться в Клеррес и попытаться убить их всех. Хотя вряд ли у меня получится. Хотя я почти наверняка снова окажусь в их власти. – Он отпустил меня и скрестил руки на груди, словно пытаясь успокоиться. Я и не замечал, какое чувство близости давало его прикосновение, пока Шут не убрал руку. – Однажды нам придется расстаться. Это неизбежно. Одному из нас придется продолжать путь без другого. Но, Фитц, прошу тебя… не сейчас. Не прежде, чем мы справимся с этим трудным делом.
– Я не брошу тебя.
Правду ли я сказал? Уже ведь пытался бросить его. Осуществить этот безумный замысел мне было бы проще в одиночку. Возможно, все равно ничего не вышло бы, потому что это невозможно, но так мое поражение, по крайней мере, было бы не таким ужасным. Не таким постыдным.
Шут долго молчал, глядя в никуда. Когда он наконец заговорил, голос его был напряженным и полным отчаяния:
– Обещай мне.
– Что?
– Обещай, что не поддашься соблазну Чейда. Что я не найду тебя однажды сидящим с пустым взглядом и пустым разумом. Что ты не бросишь меня, как лишнюю поклажу. Что не уйдешь без меня, чтобы «не подвергать меня опасности». Чтобы я не путался под ногами.
Я пытался подобрать слова, но долго не мог найти их. И Шут, не скрывая боли и горечи, сказал:
– Что, не можешь такого обещать? Ладно. Теперь я хотя бы знаю, как обстоят мои дела. Но вот что я могу пообещать тебе, старый друг. Что бы ты ни сделал, что бы с тобой ни случилось, выстоишь ты или падешь, обратишься в бегство или погибнешь, мне все равно придется вернуться в Клеррес и сделать все возможное, чтобы обрушить его им на головы. Как я и говорил. С тобой или без тебя.
Я сделал последнюю попытку:
– Шут… Ты ведь знаешь, если кто-то и способен это сделать, то только я. И ты знаешь, что я лучше всего работаю в одиночку. Позволь мне сделать все по-своему.
Он долго сидел не шевелясь. Потом спросил:
– А если бы я сказал тебе такое и это было бы правдой, ты бы отпустил меня одного? А сам бы спокойно сидел и ждал, пока я спасу Би?
Солгать было нетрудно.
– Да, отпустил бы, – с чувством сказал я.
Шут промолчал. Понял ли он, что я солгал? Возможно. Но нужно смотреть правде в глаза. Это дело ему не по плечу. То, как его трясло от ужаса, посеяло во мне глубокие сомнения. Если он поддастся этому страху в Клерресе… Я никак не мог взять его с собой. Я знал, что он говорит серьезно. Шут доберется туда со мной или без меня. Но если у меня получится попасть в Клеррес первым и сделать то, что необходимо, ему просто не останется работы.
Однако сможет ли он простить меня?
Пока я молчал, Шут убрал сверток с эльфийской корой в свою сумку. Отпил из чашки:
– Чай остыл.
Он встал, держа чашку на блюдце. Пригладил волосы, поправил юбки… и Шут исчез. Янтарь провела пальцами по стене, нащупала дверь и вышла, оставив меня сидеть в одиночестве на узкой койке.
* * *
Лишь однажды мы с Шутом всерьез повздорили за время этого плавания. Как-то вечером в оговоренное время я пришел к нему в каюту. Спарк как раз выходила. Ее лицо было бледным и напряженным, и, прежде чем уйти, она печально взглянула на меня. Неужели Янтарь за что-то отчитала ее? Я испугался, что застал Шута в мрачном настроении, когда он глух к доводам рассудка, и медленно прикрыл дверь за собой.
В стаканах горели желтые свечи, Шут примостился на нижней койке. На нем была шерстяная ночная сорочка, серая и поношенная. Возможно, он позаимствовал ее из запасов Чейда. Под глазами его залегли тени, уголки губ уныло обвисли, и от этого Шут выглядел старше. Я сел на койку напротив него и стал ждать. Потом заметил, что рядом с ним лежит мой заплечный мешок, который я наскоро сшил из обрывков парусины.
– А как это тут оказалось? – спросил я, решив, что моя вещь очутилась в его каюте по какой-то случайности.
Шут по-хозяйски положил руку на мешок и хрипло сказал:
– Я обещал взять всю вину за это на себя. И все равно, боюсь, разрушил дружеские чувства Спарк ко мне. Это она его принесла.
Холод поселился у меня в животе и растекся по жилам. Мне пришлось нелегко, но я сдержался. Злиться нельзя. Поднимающийся внутри гнев разбился о преграду моей воли.
Я знал ответ, но все равно спросил:
– И зачем ты попросил ее принести это?
– Потому что Персивиранс обмолвился, что ты взял с собой тетради Би. Он несколько раз видел, как ты читал ее записи. Две книжицы, одна в яркой тисненой обложке, другая в простой. Он узнал ее почерк, когда мельком увидел их у тебя в руках, забираясь на свою койку.
Он умолк. Я содрогнулся, обнаружив, как сильно, оказывается, могу злиться. Вспомнив уроки Чейда, заставил себя дышать медленнее. Выровнял дыхание, как убийца делает перед тем, как нанести удар. Я подавил свои чувства. Святотатство, оскорбившее меня, было слишком велико.
Шут тихо заговорил:
– Я предполагал, что она записывала свои сны. Если она моя дочь, если в ее жилах текла кровь Белых, Би должна была видеть сны. Позывы записать или рассказать эти сны преодолеть невозможно. Значит, она их записывала. Фитц, ты злишься. Я ощущаю твой гнев. Он словно волны, которые бьются о мои берега. Но я должен знать. Тебе придется прочесть мне ее записи. С начала до конца.
– Нет.
Одно слово. Только его я еще мог произнести ровным и спокойным голосом.
Шут вздохнул, его плечи поднялись и опали. Может, он тоже из последних сил держит себя в руках? Его голос был жестким, как веревка палача у виселицы.
– Я мог бы сделать все втайне. Я мог бы попросить Спарк прочесть мне это так, чтобы ты ничего не узнал. Но я не стал этого делать.
Я заставил себя разжать кулаки и мышцы горла:
– То, что ты не поступил так, не смягчает оскорбления, которое ты мне нанес.