— Волков много?

— Тьма! Почуяли серые, что людишкам не до них, и айда кровя пускать. В Поскотине, помнишь, где мы Краскова арестовали? Всех собак в одну ночь кончали.

— Сколько ж их было?

— Не нашлось кому считать. Десяток, должно, обедал.

Впереди отрывисто и хлестко стегнул по таежной тишине выстрел. Следом — другой. Третий! Потом еще два разом, как склеились.

Родион сорвал с головы папаху, весь обратился в слух.

— Не наши бьют. Английская винтовка. Плохой ты вещун, комиссар. Засада!

Он выхватил из кобуры маузер, развернул иноходца мордой к обозу и приказал:

— К берегу! Вплоть вставать. Не высовываться!

Подлетел к арестованным, распорядился с расчетливой деловитостью:

— Офицера и Якшина связать. Начнут уросить — стреляйте!

Поискал глазами комиссара, успев оглядеть берега.

— Александр! Разверни пулемет рылом вперед. Ежели густо пойдут, уводи обоз.

— Ясно, командир!

Снегирев нервничал. Он даже не заметил, как в руке оказался наган. Курок взведен.

«Черт возьми! Не хватало еще выстрелить. Надо успокоиться. Твоя пуля осталась в Волчьем Броде».

— Ты! Ты! Ты! — Родион стволом маузера указал на трех бойцов. — За мной! Остальные — при комиссаре!

Арестованный Якщин криво улыбнулся и плюнул под ноги вязавшему ему руки красноармейцу.

— Щеришься, падлюка! — недобро глянул на него Родион. — Силин! Этого первого пристрелишь. Уразумел?

— Пристрелю! — согласился боец. — Чо с ем церемониться?!

— Ну, с Богом, ребята! Помните-пощады от них не будет!

Родион пришпорил иноходца. Кони всхрапнули, пошли наметом, высекая подковами кусочки сверкающего льда. Еще один выстрел прозвучал совсем близко, там, где река делала петлю, торчмя ударялась в мощное основание лесистой скалы. Скалу звали Веселой. Быстрая струя воды в этом месте выносила лодку на торчащие из воды камни, и если их еще проскочить можно было, то миновать скалу никто не мог. Каждый год здесь кто-нибудь тонул. Весело…

Родион взял на себя поводья, помахал рукой. Бойцы придержали лошадей.

— Строже смотри! Не на птичку! Вверх, сказано, глядеть надо!

Кони шли медленным, осторожным шагом. Винтовки лежали поперек седел. Веселая скала полого уходила в небо, где мелкие, кудрявые барашки облаков гуляли рядом с ее ледяной вершиною.

— Вижу, однахо! — крикнул краснощекий бурят, которому Родион запретил смотрегь на пгичку.

— Не кричи! — успокоил бурята Родион. — Покажи где?

— Накляпша сосна, за ней, однахо.

— Которая?

— От первого ража, чуть ниже.

Родион долго всматривался и вдруг схватился за ствол, вырвал у бойца винтовку. Попросил тихо, почти шепотом:

— Встань впереди меня, Батюр.

Боец выехал на метр вперед. Остановился, поглаживая низкорослую лошадку по холке.

— Теперь замри! — еще тише сказал Родион.

Положил на плечо Батюра ствол. Успокоился.

Кончик уса зажат в зубах, и слова сочатся сквозь узкую щель:

— Изготовились, бить прицельно!

Выстрел разрушил томительное ожидание.

Над накляпшей под ряжем лесиной взметнулся, точно подброшенный, человек. Скрючился, осел на бок. Тут же по нему стегануло еще два выстрела.

— Достал гада! — выдохнул Родион.

Рядом, у самых ног иноходца, цукнула в лед пуля. И со скалы пришел едва слышный звук вы - с грела.

— К берегу!

Еще одна пуля торкнула в лед, совсем близко с иноходцем.

«Целок, Ваше Благородие!» — успел подивиться Родион. У поворота начали стрелять.

— За мной! — скомандовал Родион.

Меіров через сто он увидел разведчиков. Они уже совсем не прятались. Фрол, держа в поводу своего жеребца, ругал отрывистым, сердитым голосом сутулого бойца в широком теплячке поверх собачьей душегрейки. Боец слушал, отвернув к берегу простоватое мальчишечье лицо.

— Тебе пороть надогь, козел дойный! Почему команде не подчиняешься?! Таки вольные скоро мертвыми стают!

— Все целы? — спросил Родион.

— Да, вот лошадь сгубил добрую. Одна лошадка на все их зимовье. Приказал ему — к берегу! Он, башка курья, воротиі ь коня задумал. Получила животина пулю, — Фрол покачал головой. — Кто зачинат таких, умом слабых?!

Тут Родион заметил в ивняке судорожно дергающуюся лошадку и узкую полоску крови на снегу. Лошадь и вправду оказалась хорошей, было о чем жалеть.

— Сколько их? — кивнул Родион в сторону скалы.

— Трое. Одного ты заранил.

— Хорошо себе — заранил?! — покраснел Родион. — Кулем свалился!

— Заранил! — повторил Фрол. — Полз он, я тоже стрелил.

— Скажешь — добил?!

— Мазал. За ряжом укрылся. Офицерье.

— Возьми моих бойцов. Лошадку освежуйте. Покладите в сани, где арестованные. Они пущай прогуляюгся, и іы, герой, с ними. Не покараулят нас офицеры?

— Поди спроси, — ответил Фрол. — Которого ты цапнул, боле не вояка. Но поглядеть надо: не ровен час кго стрельнет вдогонку.

Фрол полошел к раненой лошадке, вынул из деревянного чехла охотничий нож. Левой рукой потрепал живоі ное по холке. Лошадь скосила на человека влажные г лаза. Он взял в горсі ь ее настороженное ухо, и еще немного они смотрели друг на друга. Фрол потянул ухо вверх, коротким ударом полоснул по горлу. Кровь рванулась на волю с ворчливым шумом Лошадь засучила ногами, ломая мерзлый ивняк, торопливо отталкиваясь от своей прошлой жизни, словно хотела поскорей из нее убежать..

— Обснимай, ІІогудин!

Фрол вы г ер нож о снег. На лошадь не смотрит Пар от кровавой лужи поднимается и плавает вровень с его лицом. Оно совершенно спокойно, только глаза погасшие: жалко животину.

— Поезжай без горя, Родион Николаич, — сказал он. — Им сейчас не до нас. Может, бойца возьмешь?

— Сам постерегусь. Батюр пусть скалу смотрит.

Иноходец легко развернулся, косясь в сторону мертвой лошади, пошел мелкой рысью, чуть приседая под седоком. Фортов смотрел вслед Родиону, и тот почувствовал взгляд, обернулся. Махнул рукой:

— Скоро будем!

Он проскакал половину пуги, когда за своротом услыхал нарастающий топот копы і.

Родион осадил коня, едва успел выхва і и і ь мау- Jер, как на него выскочил всадник.

— Хромых! — признал Родион. — Куда тя черти несут?!

Белобрысый боец со всех сил тянет на себя повод, сверкающий на солнце медными украшениями. Конь его идет боком, колотя по льду копытами, и никак не желает останавливаться.

— Беда! — кричит Хромых. На какое-то мгновение человек и лошадь становятся похожими оскалом крупных зубов.

«Неужели искупление пришло?! — колыхнулась в душе тревога. — Господи, ужель во всем ошибся?!»

— Стой! Стой! — Родион ловит правой рукой узду. — Не шароборь шибко! Коня задергал! Что стряслось?!

Всадник звучно глотнул воздух, кричит, словно их разделяет не одна сажень:

— Жена ваша, имя запамятовал рожать надумала! Прям сейчас будут!

— Тебя никак черт ушиб?!

— Комиссар послал, — осторожно признается Хромых. И продолжает уже с жаром, комкая от сострадания губы:-Мочи у ней нету, товарищ командир, криком исходит. Слушать не можно! Она кричит, а мне чудится — помрет жена ваша!

Родион наконец все осознал до конца. Спина покрылась потом. Он облизал губы и увидел себя в немигающих глазах бойца особого отряда: маленького, с приплюснутой головой и широченным ртом.

— Этого нельзя делать, Хромых! — приказал он. — Она же дитя порешит, стерва. Ишь, чо надумала?! Пущай терпит!

Боец испуганно кивает, но говорит не в согласии с командиром:

— Терпеть не можно. Умрут иначе.

— Потерпит!

Боец успокоился и сказал:

— Она же не в собственной охоте кричит. Нутром крик выходиі Доктор сказал…

— Арестант мою жену лапает?!

Родион оттолкнул морду коня Хромых и полоснул плеткой по крупу иноходца. Черт понесся как ветер в извилистом русле реки. Весь высте лился над припорошенным снегом льдом. Родиону казалось, что еще можно поспеть, исправить. Плетка с бешеной силой гуляла по черным бокам жеребца.

Он доскакал. Увидел чье-то лицо с дурковатой улыбкой. Но не опознал, проехал мимо, туда, где под однобоко разросшейся лиственницей горел костер. Вокруг костра столпились люди без верхней одежды. Только офицер стоял в измятой, испачканной смолой шинели, грея над пламенем связанные руки.