Шин допил свой стакан, поблагодарил хозяина и попросил комнату.

Комната эта оказалась крохотной, паршиво обставленной и, разумеется, нетопленой, зато дешевой. Но ничего — Шин помнил и о гораздо более паршивых, кишащих насекомыми пристанищах, где с потолка текло, а сквозь щели в окнах адски дуло.

— В порядке, — кивком заверил он хозяина. — Я сейчас прямо на боковую. Денек сегодня был сумасшедший.

Хозяин, пожелав доброй ночи, оставил его одного. Шин уселся на край кровати, которая явно не была рассчитана на его мощную комплекцию, и в который уж раз спросил себя, почему это каждый раз непременно приходится скрючиваться на этих постельках в три погибели и чувствовать себя сардинкой в банке.

Так что, быть здоровяком — далеко не всегда означало иметь преимущество. Вряд ли можно иметь удовольствие от того, что по ночам просыпаешься с заледеневшими ногами или с больной от холода головой.

Однако Шин вовсе не; имел намерений проводить на этом ложе всю ночь. Разговор с хозяином подтверждал, что он на верном пути.

Разумеется, можно было преспокойно дождаться утра и взглянуть на это странное заведение мистера Балтимора при свете дня, но опыт подсказывал. ему, что по ночам, несмотря на темноту, разглядеть иногда удается гораздо больше.

Притулившись к стене, он задремал, однако спать не собирался.

Через некоторое время его разбудил какой–то шум. Кто–то поднимался по лестнице в мансарду, потом скрипнула дверь, и чей–то голос неразборчиво стал что–то бормотать. Шину показалось, что это был голос хозяина.

Вновь наступила тишина. Шин осторожно поднялся, надел куртку, висевшую на спинке стула, и некоторое время стоял, прислушиваясь. Затем опасливо открыл дверь и проскользнул в темный коридор к лестнице и, ступенька за ступенькой, тихо спустился вниз.

Шин изо всех сил старался не шуметь, но ему все равно не удалось предотвратить предательского скрипа ступенек под его могучим весом, однако никаких голосов или беготни не последовало.

Добравшись до входной двери, он при помощи отмычки отворил ее и исчез в ночи.

На улице царили непроглядная тьма и холод. Откуда–то сверху наползал промозглый ночной туман, окутывая все вокруг непроницаемой пеленой. Невозможно было даже определить, где задний двор гостиницы. Настоящее бедствие, из–за которого все представало расплывчатым, неясным, нереальным. Казалось, все живое, за исключением пары голых деревьев и взъерошенных кустов, исчезло отсюда. Когда Шин миновал ворота, преграждавшие путь к крестьянскому домику, туман над улицей заклубился, подобно серому облаку ядовитого газа, повис плотным занавесом, за которым ему почудились странные, неразличимые, снующие туда–сюда тени.

Шин не мог отделаться от крайне неприятного чувства, охватившего его сразу же, едва он оказался здесь.

Однако он, невзирая ни на что, упорно продолжал продвигаться вперед, пока в конце концов не оказался на сырой лужайке, спускавшейся по склону холма к буковой роще.

Он попытался припомнить, что сказал хозяин, однако было очень нелегко сопоставить описание местности, данное в теплом, освещенном пабе, с этим угрюмым, наполовину скрывшимся в тумане пейзажем.

Он огляделся.

Туман крался за ним по пятам, словно неуклюжий зверь, выслеживающий свою жертву. В воздухе висел странный, трудно определимый запах. Шин вспомнил и о буковой роще, и о том, что должен пройти между двух холмов, чтобы выйти к лесу.

Перед Шипом раскинулся обширный луг, отделенный от деревни густой живой изгородью и заканчивавшийся где–то в невидимой дали. Теперь туман был уже впереди и затеял дьявольскую игру, будто на сцене некоего сумасбродного театра теней.

Дойдя до живой изгороди, Шин обнаружил просвет в зеленой стене, а в нем запертые ворота. Схватившись за решетку, он без труда отодвинул ее в сторону и нехотя, помедлив, все же задвинул за собой.

Вполне могло обернуться так, что ему больше и не придется возвращаться в гостиницу, и он не желал, чтобы там стало известно, куда он отправился. Впрочем, об этом без труда можно было догадаться. Шин ускорил шаг.

Грозная темнота леса скоро кончилась. В живой изгороди ближе к опушке стали появляться просветы, казалось, они выгрызены кем–то, и Шину не составило труда, перемахнув через нее, добраться до тропинки, исчезавшей где–то вдали за деревьями.

Но земля была скользкой, и он проклял свою легкую обувь, в которой едва удерживался, чтобы не шлепнуться. Туман беспорядочно клубился по обеим сторонам тропинки, странным образом оставляя ее свободной.

Лес становился все гуще, и Шину было очень нелегко сохранять ориентацию. Все чаще и чаще он цеплялся за сучья и валежник, временами ему, как слепому, приходилось вытягивать вперед руки, чтобы не наткнуться на что–нибудь.

И тут он различил свет.

По первости Шин принял его за луну, пробивающуюся сквозь заросли, но, приглядевшись, заметил мерцание, характерное для лампы. Тусклый свет ее помигивал чуть в стороне от лесной тропинки, и Шин пошел прямо на него.

Вдруг он замер на месте, по телу побежали мурашки. Абсолютно исключено, чтобы можно было в этот час и в таком месте наткнуться на человека, вышедшего подышать свежим воздухом, да еще с фонарем в руках. Он знал, как преодолеть страх темноты, причем не раз это приходилось делать в очень напряженных ситуациях, но этот лес и этот туман были совершенно необычны.

Шин попытался вспомнить, как далеко он успел отойти в соответствии с описаниями хозяина, но что–то произошло с его памятью — он не помнил из его разъяснений ровным счетом ничего. Мало того, описания эти никак не вязались с данной местностью.

Он медленно достал из кармана куртки узенький пистолет и снял его с предохранителя.

Источник света так и не успокоился, продолжая плясать среди веток кустарника, временами пропадая на пару секунд и затем возникая снова.

Более того, он медленно, но упорно двигался прямо к Шину.

Шин ощутил вдруг сильнейшее желание — повернуться и бежать отсюда со всех ног. То или тот, кто приближался к нему, казалось, в точности знал, что ищет здесь.

— Рольф, — ошеломленно воскликнул я, увидев, кто дожидается нас в карете. — Ты–то как здесь оказался?

На широкой и не слишком симпатичной физиономии Рольфа появилась странная гримаса, весьма отдаленно напоминавшая улыбку.

— Да вот скука заела в Лондоне, малыш. Подумал себе, может, я вам понадоблюсь. И, видимо, не ошибся.

— Что ты имеешь в виду? — резко спросил я.

Я заметил, как Говард покачал головой и уставился в окно кареты с таким видом, будто ход беседы его вовсе не интересовал. Однако ему не удавалось скрыть свою нервозность.

— Да ничего, — отмахнулся Рольф, — просто так, к слову пришлось.

Но я‑то отлично понимал, что он имел в виду. Нынешняя непотребная щетина явно не вязалась с моей обычно ухоженной внешностью. Но каким образом я мог объяснить своим спутникам, почему в последние дни так сторонюсь зеркал? Им ничего не было известно о призыве Присциллы и о зеркале, внезапно разлетевшемся в куски само по себе. Не знали они и о моем паническом страхе еще раз столкнуться с безумием, чье ледяное дыхание я ощутил в те кошмарные мгновения.

— Нечего тебе напрягаться по этому поводу, — холодно заверил его я.

Как же трудно было мне сохранить этот безразличный тон! В душе я рвался на поиски Присциллы, и мне казалось преступлением транжирить время на бесцельные разговоры. Ей грозила опасность, и каждая минута, которую я проводил в этих бездарных словопрениях, была драгоценной. Я напал на след и буду идти по нему, пока след этот не приведет меня к цели.

— Как у тебя вообще делишки? — Я задал этот вопрос лишь для того, чтобы не молчать.

Рольф пожал плечами.

— Не проходит это дрянцо — и все тут. Но Мэри знатно меня заштопала.

Мэри Уинден после всего, что произошло, так и не решилась возвратиться в свой родной городок. Оставив на время дочь у знакомых в какой–то деревне, она отправилась в Лондон и нашла приют в доме Говарда.