— Ну? — требовательно вопрошал портье. В голосе его я расслышал страх. Скорее всего, он был уверен, что перед ним — сумасшедший.

— Да… нет, ничего… — пролепетал я. — Просто у меня… был…

— Снова этот ваш припадок, да? — сморщилась лисья морда. В данный момент это объяснение показалось мне наиболее разумным.

— И что, дядюшка ваш просто так оставляет вас одного, что ли? — продолжал он наступать, явно вдохновленный моим молчанием. Воинственно уперев руки в бока, он стал вычитывать меня: — Молодой человек, если вы больны, то отправляйтесь к врачу. Здесь отель, а не больница, я уже говорил об этом вашему дяде.

— Больше… больше этого… не повторится, — бормотал я. У меня до сих пор отчаянно кружилась голова, и я ощущал странную легкость во всех своих членах. Легкость и одновременно бессилие. Как всегда, припадок окончательно доконал меня.

— Вы еще будете убеждать меня в том, что он больше не повторится, — пробурчала лисья морда. Как и все, по сути своей трусливые люди, он имел обыкновение перегибать палку. — Вы тотчас выедете отсюда. Немедленно! У нас, знаете, есть и другие гости, и нам следует подумать о них, здесь ведь не…

— Не сумасшедший дом? Это вы хотите сказать? — несколько секунд я смотрел ему прямо в глаза. Гневное выражение тут же исчезло.

— Я… я не это имел в виду, — поспешно принялся уверять меня он. — Я только хотел сказать, что…

— Ничего, ладно уж. — Я махнул рукой, осторожно отошел от кровати. — В конце концов, вы правы, — пробормотал я. — Я покидаю ваше заведение. Сию минуту.

Я чувствовал, что стоит мне нагнуться за моей одеждой, как я снова упаду, а когда я стал продевать ногу в штанину, у меня снова закружилась голова, но на сей раз я сумел взять себя в руки. Нет, мне действительно необходимо было выбираться отсюда, причем сейчас же.

— Я не это имел в виду, — промямлил портье. — Вы спокойно можете оставаться, пока…

— Я ухожу, — отрезал я. — Прошу вас только дождаться, пока я оденусь. Я… я больше не доставлю вам хлопот. — Трясущимися руками я заправил ночную рубашку в брюки, взял жилет и кое–как напялил его на себя. Взгляд мой не отрывался от противоположной стены. Но тень там по–прежнему оставалась тенью человека.

— Может быть, мне вызвать вам врача, — предложил портье. Было видно, что ему вдруг очень захотелось опрометью броситься вон из этой комнаты. Я не мог ставить ему это в вину. Кто, скажите на милость, комфортно чувствует себя в обществе явно ненормального человека?

— Прошу вас, подождите, — попросил я его. — Я сейчас вернусь.

— Но у меня есть и другие обязанности, и потом, вы можете…

— Черт вас возьми, вы должны остаться! — рявкнул я. Лисье личико испуганно отпрянуло, портье пару раз судорожно глотнул, но послушался и не стал уходить. Он обвел глазами комнату, словно в поисках какого–нибудь орудия, чтобы, в случае чего, отбиться от меня, если мне вздумается продемонстрировать всю клиническую картину моего буйного помешательства.

Быстро — настолько быстро, насколько мне позволяли мои трясущие руки и невероятная слабость, — я оделся и, взяв со стола трость и шляпу, повернулся к двери.

Взгляд портье на несколько секунд словно прилип к моей физиономии, и судя по выражению его лица, вид у меня был — ужаснее некуда. Без звука портье посторонился, я прошел к двери, приоткрыл ее и выглянул в коридор. Там было темно, единственное оконце давало мало света, и лестница оставалась практически неосвещенной. Слава тебе, Господи, никаких теней. И теперь, если я не окажусь на солнце, то буду в безопасности.

Хотелось надеяться, что это так.

— Вы… вы действительно уходите? — еще раз спросил портье мне в спину.

Я кивнул, не оборачиваясь.

— Да. Когда мой… дядя вернется, скажите, что я ожидаю его в порту. Сегодня вечером, после захода солнца.

«Если доживу до вечера, — мысленно добавил я уже про себя. — И если останусь собой».

Дорога, в особенности последние полторы мили, была отвратительной, и Бенсену все чаще приходилось прибегать к помощи кнута, чтобы заставить лошадей двигаться. Повозка почти по ось застряла в черной, вязкой грязи. Чтобы продвигаться здесь более–менее быстро, требовалась дюжина волов.

Бенсен, прикрикнув на лошадей, опустил поводья, слез с повозки и подошел к Норрису, который лежал среди мешков и провонявших рыбой корзин. Он тихо стонал. В течение примерно получаса его несколько раз вырвало. Повозка пропахла его рвотой, и сейчас он лежал, уткнувшись лицом в мутноватую лужицу смердящей жидкости. Преодолев брезгливое чувство, Бенсен склонился над Норрисом. Повозку эту он «позаимствовал» у владельца, естественно, не испросив его разрешения, а Норрис…

«А Норрис, кажется, страдал явно не по причине нескольких глотков соленой морской воды», — мелькнула у Бенсена мрачная мысль. Теперь он уже не молил отправить его к доктору и не скулил, просто лежал без чувств. Глаза его были приоткрыты, а руки непрерывно двигались, словно сжимая и разжимая что–то, ногти впивались в трухлявое дерево телеги, и от этого звука у Бенсена мороз шел по коже.

— Как ты, старина? — осторожно спросил он Норриса.

Тот попытался приподнять голову, но не смог — сил не хватало.

— У меня… все болит. Куда ты… везешь меня?

Бенсен вздохнул.

— Ничего, ничего. Все с тобой будет в порядке. Я тебя не брошу, — заверил он приятеля.

— Ничего… не будет… в порядке, — простонал Норрис. — Ты… меня не к врачу… везешь?

— Нет, — не стал лукавить Бенсен. — Сегодня нет. Потерпи уж до завтра.

Норрис вновь застонал и выпучил свои красные, воспаленные глаза. Теперь Бенсен увидел, что белок почти весь окрасился кровью. Зрачки его неестественно расширились, лицо было бледным, даже изжелта–бледным и очень походило на старый, ссохшийся пергамент.

— Я… я умираю, Леннард, — шептал он. — А ты… ты заставляешь меня подыхать, как… собаку, ты… свинья…

Бенсен тихо рассмеялся.

— Да не городи ты ерунды, старик, — сказал он. — Я отвезу тебя к врачу. Завтра утром. Как только улажу все с Филипсом. А до утра ты потерпишь.

— Ты… свинья ты поганая, — хрипел больной. — Я загибаюсь, а ты смотришь и… Когда Махони тонул, ты… тоже не помог… ему.

— Я не виноват! — взвился Бенсен. — Но и не хочу упускать свой шанс только потому, что ты от страха обделался, старик. Ничего, я тебя все равно в долю возьму, даже если ты и не пойдешь. Но до утра ты уж продержись. — Он усмехнулся, но как- то неестественно. — Вот увидишь: я поработаю, а ты пенку снимешь.

— Ты…

— Я тут одну халупу знаю недалеко, — как ни в чем ни бывало продолжал Бенсен. — В это время года там никого не бывает. Я тебя отвезу туда, и ты до завтра там побудешь. А завтра я приду за тобой. С деньгами. Если до завтра не выздоровеешь, то приведу тебе врача.

— А мне… твои поганые деньги… и не нужны, — стонал Норрис. — Можешь со своим… Филипсом дела делать… а…

— Он замолк на полуслове, изогнулся в судороге и прижал руки к животу. На его рубахе образовалось темное пятно, и руки его вдруг стали мокрыми. Бенсен брезгливо сморщился, когда увидел, что из рукавов рубахи Норриса потекла сероватая жидкость и стала капать на землю. В нос ударил противный, сладковатый запах.

— Помедлив, Бенсен нагнулся, расцепил сведенные судорогой руки Норриса и перевернул его на спину.

— Черт возьми, да что же с тобой такое? — прошептал он. Норрис не отвечал, а темное пятно росло, потом такие же пятна стали проступать и на ногах, и на левом плече. Бенсен, не скрывая отвращения, выпрямился, потом протянул руку и дотронулся до Норриса. Он опешил: на ощупь тело было, словно мягкая губка.

— С трудом справившись с подступавшей к горлу тошнотой, Бенсен извлек из кармана нож и разрезал на Норрисе рубаху.

— Он увидел; что кожа его посерела. Это уже была не кожа человека, а какая–то растекавшаяся, растворившаяся, водянистая масса. Запах от нее исходил мерзейший.

— Бенсен окаменел. Вдруг у него перед глазами всплыла картина: его нога, еще мокрая от морской воды, и тонкая, сероватая нить, обернувшаяся вокруг лодыжки…