— Всё-таки жалко парня…

— Ну, люди приходят и уходят. Их надо отпускать. Особенно школьных. Особенно здесь. Потому что школьники могут быть очень сплоченными, но всё, что их связывает — это школа. Когда они выпустятся, то поймут, что у них нет ничего общего. И разойдутся, кто куда. А Майк был консерватором и это его в итоге погубило.

— Может, хватит? Слишком грустная тема для чаепития, вы не находите?

Двор опустел. одиноко болталась на ветру воллейбольная сетка. Зеленело футбольное полу. Стадион намок.

— А я хочу поступать в соседний город.

— Соседний? Ты издеваешься?

— Ну, который к нам ближе всех!

— А че не Нью Йорк?

— Ну, там море… И жареный каштан. И орехи. И булочки.

— Развлекуха для туристов…

— А я кулинаром хочу быть.

— А я в бродячем цирке.

— И перед кем ты будешь выступать? Перед баранами, что ли?

— Ну, не стоит быть такой самокритичной…

— А ты куда хочешь поступать, Клэр?

Я вздрогнула. поправила шляпу. Перекинула ногу на ногу. Отпила горячий чай.

— Хиппи. Разъезжать на тарантайке, не мыться и петь Джона Леннона.

— Очень смешно.

— Это к Джозефу! Он у нас в 60-х застрял.

— Странно, почему не рокеры? Вон, те из шайки Джоанны такие же мрачные и мутные…

— Да она скорее дамочка из 20-го века. Шляпка, длинная юбка, красная помада… Не хватает пальто.

— А почему у нас одни девочки? — спросила я, — Где ботаны?

— В компьютерном клубе. Джо, скотина такая, переманивает всех.

— Нехорошо… Шахматы — это очень интеллектуально.

— Питьё чая и перемывание всем костей тоже, я полагаю?

— А Дэн сделал игру, где можно ходить по школе и раздевать наших девочек… В смысле, просвечивать рентгеном.

— Новый Кларк Кент, блин.

— А мы там есть?

— Ты — нет.

— Вот даже не знаю, радоваться мне или плакать.

— А Клэр есть! Клэр, как тебе такое?

Я фыркаю, давлюсь чаем, вода стекает у меня из носа. Девочки понимающе кивают.

— И этим все сказано, — усмехается капитан клуба и по совместительству главная сплетница. Впрочем, она абсолютно безвредная, только без тормозов совсем.

— А ты чего не пришла? — обращается ко мне типа "интеллектуалка" и скромница, но я спалила её за просмотром тамблера с голыми мальчиками.

— Ну… — замялась я, — Мне хреново было.

— Да? Опять приступ? — сочувствующе спросила капитан, — Может, тебе реально сходить к психотерапевту?

— Ага, или к нашему школьному психологу, — заржала мулатка, которую выгнали из клуба болельщиц.

— Уж он-то проведет над ней терапию, — осклабилась девочка с брекетами, — Ох, какая терапия это будет, инновационная, с внедрением новых технологий лечения!

— Да-да, и таблетки ей надо будет принимать, — поддакнула мулатка, — Только вот это не совсем традиционные препараты будут…

— Хватит уже, извращенки, — покраснела очкастая, — Что за грязные намёки? Просто отвратительно, девочки.

— Какие грязные намеки? — захлопала глазами девочка с брекетами, — Как ты можешь про нас такое говорить? Мы милые невинные девушки, мы даже не знаем, откуда дети берутся!

— Вообще-то их аист приносит, — с умным видом сказала мулатка, — Эх, темнота!

— А что за тема с психологом? — не поняла я.

— Ну, он нарушает частные границы учениц, — нехотя сказала мулатка, — Причем девчонки боятся что-либо сказать начальству.

— Почему, Лия сказала, а директор сказал, что она наговаривает на опытного специалиста, которые с неба не падают и вообще нечего расхаживать разряженной как проститутка, — сказала девочка с брекетами.

— Что, прямо так и сказал? — ахнула я.

— Нет, но смысл был примерно тот же, — пожала плечами девочка с брекетами.

— О, Габи вроде тоже от него пострадала? — оживилась мулатка.

— Да Габи сама ко всем лезет, — махнула рукой девочка с брекетами.

— Кто-кто? — вставила капитан, — Габриэль что ли? А почему я её не видела?

— Потому что ты пялишься только на еду, — проворчала очкастая.

— Габриэль — местная достопримечательность, — пояснила девочка с брекетами, — Не умеет общаться по-другому, крому как приставать. Причем ко всем без разбору.

— Ты ещё не видела, как она себя в начале вела, — сказала очкастая, — Это просто что-то!

Габриэль. О да, я знала её. Причем не так, как они. Потому я встала, стукнув кулаками по столу, и окинула присутствующих сердитым взором.

— Хватит уже, — закричала я, — Мне надоело слышать, как её поносят! Вы же ничего не знаете, почему такое говорите о ней?!

— А что тут знать? — пожала плечами девочка с брекетами, — Приставучая, развратная. Обычная девушка легкого поведения.

— Да пошла ты! — взвизгнула я, — И слышать не хочу твое шепеляние в её сторону! Она пережила насилие!

— Не горячись ты так, — сказала капитан.

— Да что с вами не так?! — не своим голосом заорала я, — Вы видите лишь то, что хотите видеть! Невооруженным взглядом понятно, что это поведение травмированного человека!

— Погоди, насилие? — перебила меня очкастая, — Травмированного? Ты о чём?

— Она пережила насилие в дошкольном возрасте! — кипятилась я, — Причем неоднократное! И от родного человека! Когда она пошла в школу, все вели себя, будто ничего не произошло, а мать даже обвиняла её! А когда она перешла в среднюю школу, он умер. И все говорили о нем, как о хорошем человеке. И это было так! Он кормил бездомных кошек, жалел сирот, защищал других от хулиганов, всегд был готов придти на помощь. Но не для маленькой девочке, которой он разбил сердце! Её всё время спрашивали, почему она не плакала на похоронах…

Капитан шмыгнула носом и внезапно разревелась. Мулатка в шоке смотрела на меня. Девочка с брекетами убежала, опрокинув стул и разлив чай. Очкастая закрыла рот руками. Я тяжело дышала, мои щеки горели, а глаза метали молнии.

— Теперь мне очень стыдно перед ней, — проскрипела мулатка.

Все согласно закивали.

— Надо найти её и извиниться, — сказала мулатка, — Я и предположить не могла, что всё настолько… Ты молодец, что рассказала правду, Клэр.

— С каких это пор единственно правильный поступок считается подвигом? — фыркнула я.

— Для некоторых это подвиг, — сказала мулатка.

— Я тоже извинюсь, — сказала очкастая, — Я ведь была одной из инициаторов её травли. Какая же я…

— Ты ничего не знала, — сказала мулатка, — пойдём.

Они вышли. Я осталась стоять, опустив голову. Шляпа закрыла мне лицо, так что, если бы кто-нибудь вошел, то не увидел бы, что я беззвучно плакала. Но никто не вошел.

— Что там случилось? Почему Габи в кладовой ревет, а очкастая и мулатка её успокаивают?

Дейл разворачивал буритто. Я ела начос, макая их в кетчуп.

— Они помирились. И если что-нибудь вякнешь в сторону Габриэль, то я тебя урою.

— Я и не собирался…

Он взял у меня начос.

— Тогда поделись буритто, — сказала я.

Он сунул мне сверток. Я откусила кусок. Кажется, мистер Лонси наконец-то научился правильно его готовить.

— А что за история? — спросил он.

— Я рассказала им, почему Габи так себя ведет.

— И почему она так себя ведет?

Я пересказала ему её историю. Дейл слушал, и в конце у него в буквальном смысле отвисла челюсть.

— Но это же ужасно! Ей надо немедленно к специалисту! Так нельзя жить!

— И тогда её заклеймят психом, — пожала я плечами.

— Знаешь, если бы я выбрал, жить вот так или быть заклейменным, то я бы выбрал второе.

— Но ведь она не ты.

— Да, точно… Прости.

— Но ты подумай, что врачи смогут сделать? Положат её в больницу, будут пичкать лекарствами и водить на тупые терапии. Всё, что ей нужо — раскаяние того ублюдка и принятие матерью. Но ни того, ни другого не произойдёт.

— Пусть хоть что-нибудь сделают. Вообще, в соседнем городе есть реабилитационный центр. С пляжем, рестораном и понимающим персоналом. Я читал отзывы, очень многим помогало.