- Сын скажет: "Надо быть дураком, чтобы что-то еще думать! Раз врачи говорят, значит, ложись". Да. Звучит убедительно. Еду.

Они еще долго беседовали. Менжинский вызвал двух своих помощников. Уточняли адреса, имена. Внимательно разобрали заявление, составленное Кирпичевым. Тем временем принесли и справку из больницы - на больничном бланке, все как полагается.

- Переночевать есть где?

Оказывается, у Кирпичева в Москве родня. Кирпичев сообщил и адрес.

- Совсем хорошо. От родни надо взять записочку для сына. Не забудете?

Когда все было переговорено и стали прощаться, Кирпичев почувствовал, что невероятно устал, совсем выдохся.

- Вы, поди, ничего еще не ели? - всполошились чекисты. - Идемте к нам в столовую! И мы тоже хороши, не спросим, не догадаемся...

- Как у вас с деньгами? - заботливо справился Менжинский. - Ведь вы собрались так внезапно...

- Во-первых, деньги у меня есть, - ответил Кирпичев. - Во-вторых, если бы и не было ни копейки, ни за что бы у вас не взял. Что вы хотите? Интеллигент! Со всеми свойственными предрассудками! Гражданское мужество и денежное вознаграждение - нет, никак это несовместимо.

- Ладно, ладно! Вас не переупрямишь. Но руку пожать уж разрешите. Мы обязательно еще увидимся, дорогой товарищ Кирпичев.

Был уже вечер, когда Зиновий Лукьянович вышел из большого здания на Лубянке, бывшего страхового общества "Россия". Был август. Августовский звездопад. На московских улицах было людно. На московских бульварах слышался женский смех, чье-то пение, говор, постукивание каблучков. Ярко светились рекламы кино, витрины магазинов.

3

На вокзале Харьков-Пассажирский суета. На путях - нет счета рельсовым переплетам, тупикам, стрелкам, будкам с крохотными окошечками. Куда только не отправляются поезда! Откуда только не приходят!

В залах ожидания у буфетной стойки пьют пиво и лимонад. На покрашенных желтой масляной краской скамьях женщины с грудными младенцами, узлы, крошки хлеба и корки арбуза... У билетной кассы - тесная очередь и вежливый рассудительный милиционер.

- Не присобачивайтесь сбоку, молодой человек, - просит милиционер. Всем хочется поскорей. А ты, тетка, не толокшись, чего толокшиться? Командировочные? Командировочные в кассе номер два, будьте любезненьки.

Востроглазые девушки грызут семечки, складывая шелуху в карман. Хлопцы в заломленных набекрень бараньих черных шапках отпускают такие забористые шутки, что дряхлый дед слушал-слушал, плюнул и отошел.

Был август. Августовский звездопад. Синее небо томилось, ветер еле-еле шевелил листья пирамидальных тополей в привокзальном сквере. Падающие звезды чиркали по небу. Во мраке нескончаемых путей гукали маневровые паровозы, ползли взад и вперед товарные составы - то платформы, то крытые вагоны с пломбами, то вереницы промасленных цистерн.

Где-то не то на шестнадцатом, не то на девятнадцатом пути беззаботно посвистывал сцепщик вагонов с зажженным фонарем в руке. Помашет - и далеко-далеко отсчитает короткими гудками шестнадцатый или девятнадцатый путь маневровый паровоз, лязгнут тормозами вагоны, медленно поползут и стукнутся на тихом ходу об цистерны - прицепляй, сцепщик вагонов, и снова давай сигнал!

А вот на который-то путь прибыл пассажирский. Приезжих не так-то много. Не больше, не меньше, чем обычно. Среди приезжих двое ничем не примечательных людей, таких, что пройдешь мимо и не оглянешься - мало ли встречных и поперечных.

Двое приезжих почти не разговаривали. Видно, все у них уже говорено-переговорено. Прошли в буфет, что-то заказали, съели, затем выпили по кружке пива. Мало ли кто выпивает кружку пива, слоняясь по харьковскому вокзалу?

Двое приезжих посматривали на часы. Но тоже так, без особенного интереса. Почему не посмотреть на часы, если они сами лезут в глаза, пощелкивая электрическими щелчками?

- Пошли, - сказал один из приезжих.

- Да, пожалуй, - согласился второй.

Видимо, им было недалеко, потому что они не подумали занимать очередь на трамвайную или автобусную остановку. Они пошагали куда-то в темноту, вдоль рельсовых путей. Оба были неразговорчивы. Оба скрылись во мраке, который казался еще черней после яркого освещения вокзала.

В этот вечер в 18.00 по московскому времени вступил на дежурство сцепщик вагонов Зайдер. У сцепщика вагонов работа какая? Дай свисток, помаши фонарем и жди, когда подползет товарняк, лязгнут тормозные тарелки, а тогда делай прицепку и снова давай сигнал. Дело несложное, нужна только сноровка. Вообще же - ничего особенного.

Так было и на этот раз. Машинист видел, как сцепщик помахал фонарем. Отозвался на этот сигнал, повернул рычаг, и состав пополз, кряхтя и позвякивая...

Толчок. Стоп! Коротко гукнул паровоз...

Сцепщик не отвечает.

Маневровик подождал и гукнул второй раз.

Никакого ответа.

Какого лешего он там возится, этот свистун?

Слышал машинист крик или не слышал? Убей бог, он не сумел бы ответить на этот вопрос! Кажется, что-то такое слышал... А скорее всего - нет, не слышал... Какое там! Мог ли слышать, ведь в составе-то по меньшей мере до тридцати платформ!

Однако машинист понял, что какая-то неполадка. Молчит сцепщик, нет сцепщика. Что он там замешкался? Вечер августовский, темно-темно!

- Ну чего там? - крикнул в темноту машинист.

Вот, пожалуй что, в этот момент мелькнуло у него подозрение: уж не случилось ли чего?

- Сашко! - еще через некоторый промежуток времени произнес машинист.

- Чего, Иван Никанорыч? - отозвался с тендера чумазый кочегар.

- Пожалуй, надо тово... сходить бы надо. Сигнала нет... ничего нет... А? Как ты думаешь?

- Раз так, то конечно, - согласился кочегар. - Мне, что ли, пойти?

- Пожалуй, надо тово... обоим вместе. Для точности.

Труп извлекали из-под вагона в присутствии официальных лиц: дежурного по вокзалу, милиционера, представителя ГПУ.

Отмечено было, что фонарь сцепщик уронил далеко от вагона. Кроме того, и кепка сцепщика тоже была найдена метрах в десяти.

Но никому не хотелось раздувать истории. Начнется следствие, примутся строчить протоколы, вести дознание... А чего тут дознаешься? Дело ясное: раздавило колесами. Может быть, сцепщик был пьян и с пьяных глаз сунулся под колеса вагона? Или просто не рассчитал?

Акт был составлен в трех экземплярах: "Числа такого-то... Мы, нижеподписавшиеся... Труп был извлечен в мертвом состоянии. Голова целиком и полностью отделена от туловища... Что и удостоверяется..."

Подписали акт в глубоком молчании.

- Все, товарищи, - сказал уполномоченный. - Можете идти.

- М-да, - сказал машинист Иван Никанорович уже тогда, когда очутился на паровозе. - Кепка-то где лежала? А? Сашко! Выходит так, что он сбросил кепку и полез делать сцепку? Или как? Нас это, конечно, не касается, но кепка... и вообще... Наводит меня на разные мысли...

- Дело ясное, что дело темное! - согласился чумазый кочегар.

В местной газете в отделе происшествий было набрано петитом:

"Погиб при исполнении служебных обязанностей".

4

Профессор Кирпичев крепко спал после утомительной дороги, после всех переживаний да еще после обильного ужина, каким угостила его двоюродная сестра, женщина примерно его же возраста.

Он остановился у нее, объяснил, что бросил все и примчался, чтобы показаться лучшим докторам, потому что боится ракового заболевания.

Сестра посоветовала ему непременно идти к доктору медицины Лихачеву, он и ей помог и вообще славится тем, что буквально воскрешает мертвых.

- Докторов-то хватает, - проворчал Зиновий Лукьянович.

Тут на него посыпались советы, что нужно есть, чего не нужно есть, что некоторые рекомендуют чеснок, а один знакомый уверяет, что все спасение в лимонах. Она же сама стоит за алоэ.

- Алой! Алой надо выжимать! - кричала родственница Зиновия Лукьяновича. - Хочешь, уступлю два горшка алоя?

Она была глуха и поэтому сама говорила очень громко.