- Ну и какова мораль? - недовольно буркнул Профессор. - Давайте колотить детей почём зря?..
- Мораль проста. Все, кому не лень, критикуют, скажем, программу по литературе, но никто не берёт на себя смелость засесть за разработку новой программы. И, зазывая интеллигенцию в школы, сами предпочитают оставаться на прежней вахте.
- Но ведь есть же педагоги от Бога! Искру Божью не заменят никакие методические штудии, ведь педагогика - не наука, а величайшее из искусств...
- Искусство манипулировать людьми... Да, да... Только вот беда: сволочной школе одновременно требуется более миллиона учителей. Мыслимо ли, чтобы на коротком историческом отрезке вдруг уродилось более миллиона сухомлинских? И вакантные места занимают не дряблые прекраснодушные рохли, а кремнёвые и цельнометаллические рыцари без страха и упрёка.
- То бишь изуверы-инквизиторы со стальным блеском в пустых глазах...
- Это - вторая категория людей, приспособленных к работе в сволочной школе. Тут ничего не попишешь - закон естественного отбора, тем более, что естественный отбор осуществляют, как правило, не гадюшник-педколлектив и не мафия-администрация, а - дети.
- Позвольте, но ведь в "несовдепской школе" тоже далеко не все учителя - песталоцци. Однако ж детей там не загоняют за парты, не ставят в угол, не орут на них отборным матом, а знания дают не хуже и не меньше, чем в школе совдепской.
- Так оно, возможно, и есть. Только "там" у педагогов куда выше мотивация, чтобы учить, а у детей - чтобы учиться. "Тамошние" дети тоже смотрят вокруг, и не менее зорко, чем "здешние". Но в отличие от здешних они с пелёнок усекают: в жизни намного лучше быть инженером, научным сотрудником или тем же учителем, чем приёмщиком стеклотары или разбойником. Они живут в обществе, где нет такого раздрая между прописями и жизнью... А у нас - как объяснить малолетнему балбесу, что некрасиво обижать слабых, нехорошо красть и необходимо почитать старших? Как убедить, что пример надо брать не с Макса и Морица, не с Чака Норриса и не с Мишки Япончика, а с Махатмы Ганди и доктора Гааза? Или хотя бы вдолбить, что ученье - свет, а неученье - тьма?
- Ну уж проповедями точно ничего не добьёшься.
- Лично мне нечасто приходилось читать ученикам проповеди - для этого надо было бы добиться элементарной тишины, чтобы твою проповедь могли хоть как-то выслушать... Разве что после уроков, в беседе один на один я имел шанс повлиять на какого-либо шалопая методом убеждения. Но всякий шалопай был не лыком шит и на любой мой аргумент находил убийственный контраргумент, и дальше крыть мне было нечем. В конце концов я всё-таки отыскал один-единственный веский довод, и то - в пользу учения вообще...
- Тому же Веберу, например, следовало сказать: "Будешь прилежно учиться - благоденствовать тебе в благоуханной Загранице. Нет - кукуй в вонючем Совке".
- Вы опять угадали. Но к этому времени Вебер был уже вне досягаемости: перепуганный папа вырвал его из косматых лап людоедов вроде меня и увёз в безопасное место. За границу.
Наконец, показалась директриса. Её привезли на иномарке. Она вышла, а шофёр остался сидеть в машине. Конрад решил, что это та ещё штучка и живёт явно не на директорскую зарплату: серьги в ушах, кольца на пальцах и кулон на груди показались ему весьма дорогими, хоть он ничего и не смыслил в украшениях. При этом директриса была не стара, и, возможно, в принципе не застала тот период, когда здесь учился современный герой. Вообще странно, что директриса, а не директор.
Конрад подождал, пока представительная дама исчезнет в своём кабинете, и только после этого решился войти. С порога он предъявил ксиву, которая могла его и спасти, и сгубить.
- Очень приятно, - сказала директриса, ничуть не удивившись удостоверению Органов. Наверняка, их представители были здесь частыми гостями. И наверняка задавали те самые вопросы, которые сейчас собирался задать Конрад. Но выбора у него не было - преподаватель физкультуры утром нагло отказался отвечать, сославшись, что директриса в курсе всего, и без её ведома он может только извратить картину. Конрад не настаивал, уж больно физрук напоминал качка-бычка.
Изумило Конрада другое: на спинку директорского кресла была небрежно наброшена вязаная шаль. Если учесть, что в помещении не топили, ничего странного в этом не было. Но Конрад хорошо помнил, что говорила ему старушка-вязальщица: шали всерьёз и надолго вышли из моды...
- Позвольте мне сразу приступить к делу, - начал он, откашлявшись. - В вашем училище есть секция стрельбы из лука, так ведь?
- Была секция. Вёл её известный спортсмен, мастер спорта, а теперь больше не ведёт.
- Так, значит? - задумался Конрад. - А куда он делся?
- Вы же ещё спрашиваете! Арестовали его. Ваши же.
- Давно?
- С полгода.
- С полгода... - Конрад задумался много дольше, чем пристало его статусу и чтобы что-то сказать, страшно сглупил. - А где же весь инвентарь?
- Инвентарь? - директриса оставалась невозмутима. - Сначала заперли в опечатанной комнате. Сами понимаете, не детские игрушки. Но месяц назад мы его продали.
- Кому?
- Столичному спортклубу "Стрела", - с готовностью отозвалась директриса. - Лучный спорт только в столице ещё и теплится. Я могу накладные показать.
- Покажите.
Пока директриса рылась в бумагах, Конрад лихорадочно соображал, что же спросить теперь. Вот, кстати, и накладные. На всякий случай он записал адрес. Мать-столица, мать её... Далеко.
- А когда открылась ваша секция?
- Да недавно. Она просуществовала года два всего... А позвольте, я вас тоже спрошу.
- Да, конечно.
- Вы какое дело раскапываете? - директриса запахнулась в шаль.
- Да всё то же, - проболтался Конрад. - Вашего бывшего воспитанника.
- Ах, бывшего... У нас почти все нынешние на учёте в полиции состоят. Рассказать?
- Да нет... - сказал Конрад и осёкся. - Нет, что вы! В другой раз...
Больше он ничего не мог сказать. В который раз он счёл себя полнейшим идиотом. А тут ещё наряд директрисы отвлекал его внимание. И посреди "допроса" Конрад вдруг заметил, что хотя размерами, формой и цветом директрисина шаль напоминала аннину, рисунок её был совсем другой. Особенно явно это стало, когда директриса выпрямилась в полный рост, чтобы пожать "следователю" руку. Аксессуар показался Конраду составленным из любовно вывязанных змей. Да и кулон на шее чиновной дамы явно изображал свернувшуюся в клубок рептилию. Как мы помним, Конрад панически боялся гадов, и потому чаял поскорее выбраться из директорского кабинета.
В урочный час он заявился к Натали.
Они ступили на семь вылизанных метров кухонного линолеума. Стерильными посудинами набиты пластиковые шкафы. Самодовольно рокочет исправный холодильник. Видишь своё отражение в эмалированной электроплите, отдраенной до блеска, о пяти конфорках; любезно водрузила на неё Натали миролюбивый пузатый чайник со свистком.
- Чай или кофе?
- Кофию хочу. Вкус уже забыл.
Он на сердце плохо действует...
- Последний раз в жизни - кофе! Полцарства за чашку кофе! А там помру от разрыва сердца, гори всё огнём... Мама дорогая!..
Колбаса... блаженной памяти колбаса цвета здорового младенца аккуратными кружочками стелилась из-под нестрашного ножика Натали. Конрад хапнул по ошибке сразу два куска и... проглотил язык.
- Наталихен, солнышко, неужто это наяву... - прорыдал, наконец, осчастливленный бывший муж.
- Ну вот, вовремя ты поспел... как раз нам заказ выдали...
- Спецпаёк?
- Ну брось... Конечно, заказы у нас чаще и лучше, чем в других местах. Раз на раз не приходится. Вот с прошлого раза печенье... ты, по-моему, не любишь печенья...
Ишь память у чекисток...
- Киска, о чём ты?! Когда это было?! Давай!!! - и слюнки текут, хоть слюнявчик повязывай.
