Чёрные дубы, чёрные облака, иссиня-чёрное небо. И озарённые внезапной молнией, чёрные мокрые всадники на усталых белых конях.

Всадники проскакали мимо.

С вороного коня лыбился, гикая и ухая, Поручик. На белом коне - волосы параллельно земле - восседала Анна.

Наверняка немалых трудов стоило Поручику взять напрокат двух холёных кормлёных коней из Дома Штаб-офицеров ради забавления Прекрасной Дамы. Была бы у Конрада шляпа, он бы её снял.

Анна павой плавно плавала по участку и старалась, чтобы их с Конрадом траектории по возможности не пересекались.

Оттаивание Анны к Конраду прошло так же внезапно, как проявилось. Она общалась с жильцом по-прежнему через Стефана, большей частью, посредством записок.

На руке у Анны было несколько шрамов - она любила прижигать кожу спичками - просто так. Все всегда удивлялись, и только по той причине, что думали - этот материал огнестоек, негорюч.

Профессор Клир вспоминал: он один голосовал против всех. Против исключения одного изрядно хорошего человека из рядов. Это был мужественный поступок, каких его послужной список включал немало. Но гордиться было не время - в комнату кто-то входил.

И костлявая дама с косой в руках садилась на табурет рядом с кроватью Клира, и он думал с тоской: лучше б уж Конрад. Дама вела с ним задушевные беседы, а профессор Клир слушал вполуха, из вежливости.

Профессор Клир, лирик, король Лир, клирик... Какой он был? Всякий.

И немного взбалмошный. И безукоризненно корректный. И предушевно обходительный. И умеющий крепкое словцо ввернуть. И изящно словесный. И слэнгово-стиляжный. И со вкусом одетый. И чуть растрёпанно независимый. И безрассудно храбрый - хулиганское голоштанное безотцовое детство. И хитроумный тактик. Таски от простодушных городских менестрелей. И от эзотеричнейшего символизма. И Чарли Паркер с Колом Портером. И Букстехуде с Телеманом. И азартный волейболист. И хладноглавый шахматист. И заядлый ходок на международный кинофестиваль. И закоренелый ненавистник телеоболванивания. И бывалый турист-водник-альпинист. И запойный бездвижно-библиотечный трудяга. И несгибаемый, гораздый до лошадиных доз чемпион факультета по возлияниям. И столь же несгибаемый никакими соблазнами аскет-абстинент. И лукавейший обольститель. И благороднейший рыцарь. И Дон Жуан и Дон Кихот. И Вертер и Фауст. И немного от Мефистофеля - бывало, отпскал эспаньолку. Впоследствии предпочитал бороду окладистую, фундаментальную.

Явки-тусовки. Диссидент-подписант. Суперменство-мессианство. Обыски, вызовы, угрозы. Трёхлетняя безработица с проблесками репетиторства, метения улиц и закручивания гаек в ремонтных мастерских. Извечный стыд, смешанный с завистью: в лагерь не упекли, за кордон не выслали; всего-то за двести первый километр.

Сон по десять часов в неделю. Еженощная разгрузка товарных вагонов. Суточный рацион - банка консервов с булкой.

Фига в кармане. Фига наперевес. Фига - знамя над головой. Фига без тени пофигизма.

Донкихоты, ланцелоты шли на дракона, и, когда тот умирал, потому что ничто под Луной не вечно, говорили: поделом, победа... А кругом ползали неприметные маленькие гадючки, откладывали яички, пестовали гадюшонышей.

Дон Кихот перепортил ветряные мельницы. И вся округа осталась без хлеба.

Близится смерть Валленштейна - абзец тебе, Гёц фон Берлихинген - мандой накрываешься, Эгмонт-Кориолан. Корсары-конкистадоры-кондотьеры-флибустьеры-флинты горланят "Йо-хо-хо и бутылка рому".

Мысли Профессора о себе самом были прерваны явлением постояльца.

В этот раз говорил почти один только Конрад - с позиции силы, так сказать. Профессор лишь изредка позволял себе как-то прокомментировать мысль оппонента. А так, вместо диалога получался монолог - много раз продуманный и заранее отрепетированный, может даже, во время óно зафиксированный на бумаге.

- Народ наш не так глуп, чтобы считать кого-то никчёмным пустоплясом лишь потому, что не своим делом занимается. Руки-крюки простятся всякому, у кого голова на плечах. Только клиническим идиотам взбредёт в головы бросать камни в тех, кто рождён разрабатывать новые модели станков, выводить новые сорта пшеницы, искать способы рассеяния грозовых туч и вакцины от смертельных болезней, а в конечном счёте - облегчать жизнь прочим хомо, которые менее сапиенс (включая клинических идиотов). Ибо каждый, кто мнит себя пупом Земли в связи с тем, что весь свой век надрывает пуп, втайне мечтает о башковитом мессии, который избавил бы многострадальный пуп от перегрузок.

- Другое дело, - вставил Профессор, - как распознать его в толпе самозванцев; ведь в Стране Совдепов сплошь и рядом в должности профессора числится завхоз, в должности инженера - счетовод, в должности хирурга - коновал, так что любой "умственный трудяга" с порога вызывает недоверие.

- Но лишь до той поры, - успокоил Конрад, - пока у недоверчивых не заболят животы, не сгорят телевизоры, не заартачится скот. Вот тут-то и выявляется настоящий спец - поможет если не делом, то советом.

- ...Пора внести ясность. Говоря о полной неприспособленности интеллигентов к жизни, вызывающей кривую ухмылку у широких масс, я имел в виду не всю пресловутую "прослойку", а лишь одну её часть - небольшую, но главную; её бесхребетный становой хребет.

Их надо искать среди тех, кто пожизненно заклеймён нелепой кличкой "гуманитарии". Так сказать, профессиональные интеллигенты, чьё прямое назначение - рефлектировать об Истине, Добре и Красоте в самое что ни на есть рабочее время.

Азбучная истина: "профессионал" - это не тот, кто просто что-то знает, и даже не тот, кто что-то умеет. Познав родной язык и научившись ходить, ребёнок никакой "профессии" не получает. Профессионал знает и может то, что знают и могут очень, очень немногие. Если работник легко заменим, значит его работа - не "профессия", а "должность".

В эпоху поголовной грамотности все - от мала до велика - умеют читать. Так же, как все умеют сидеть на стуле, разносить и подписывать бумаги. Однако "вахтёр", "курьер", "зам. по кадрам" в интеллигентском понимании - "должности", а вот "редактор" и "критик" - "профессии". Но скажите пожалуйста - кто такие "редактор" и "критик", как не обыкновенные вдумчивые читатели? Что, всякий вдумчивый читатель - уже "профи"?

- Разве вы не знаете, - вскипел Профессор, - что всегда в большой цене были смелые редакторы и честные критики?!

- Могут ли "смелость" и "честность" стать "профессией" где-либо, кроме как в Стране Клинического Маразма? - отвечал Конрад и продолжал:

- ...Медик, шофёр, повар - все нуждаются в специальных знаниях, иначе их в шею выгонят. А редактору и критику нужны лишь добротное человечье нутро да знание грамоты - но это и от медика, шофёра, повара (вахтёра, курьера, зама по кадрам) требуется. И многие медики, шофёры, повара (вахтёры, курьеры, замы по кадрам) могут с ходу занять место редактора или должность критика. Редакторы же и критики с ходу могут занять лишь должности, перечисленные в скобках.

А вот, допустим, сидит в своём кабинете шекспировед N и строчит монографию о Шекспире. То есть излагает свои мысли по поводу Шекспира. А что, когда физик Z читал Шекспира, у него по сему поводу мыслей не возникало? Да он с таким же успехом мог бы изложить их на бумаге!..

- Если N - действительно стоящий шекспировед, - перебил Профессор, - то собственные впечатления он соотносит с культурно-историческим контекстом. То есть с книгами других шекспироведов, с книгами современников Шекспира и вообще со всеми книгами, читанными в течение жизни...