- Но с такой же определённостью можно сказать, что он - не от мира того, - не понял Профессор энтузиазм собеседника. - Небесная твердь - подходящая почва для монаха, а это совсем другая порода. Бывает, конечно, что интеллигент постригается в монахи, но "узкий путь" годится лишь для очень узкого круга, и неизвестно - верен ли.
- Куда чаще, устав болтаться меж Небом и Землёй, интеллигент низвергается на грешную землю и сразу же сталкивается с колоссальной проблемой... но не свободы, нет! - социализации, - сказавши это, Конрад встал и прошёлся вдоль дивана.
- Ну это вы загнули! Существует же интеллигентское сообщество со своими кумирами и кодексом чести, со своей этикой... К тому же Великий Катаклизм проблему социализации интеллигентов постарался решить в числе первоочередных и весьма в этом преуспел. Постепенно теряло актуальность высказывание "страшно далеки они от народа". Уже на заре совдепской власти детям интеллигенции практически был закрыт доступ в вузы, и с тех пор над горемычной прослойкой целых семьдесят лет довлели запреты на традиционные интеллигентские профессии. Поначалу наиболее подходящим общественно-политическим поприщем для рефлектирующих недобитков считалось зэческое. А потом... потом "люди воздуха" сами стали чураться высшего образования, легальной карьеры, официальных почестей. Тот, кто не сидел в лагерях, всю жизнь либо лучшую часть жизни сторожил, подметал, шоферил, отмывал шляхи, точил детали, прокладывал трубы, торговал арбузами...
Следующий фрагмент диалога смахивал на монолог:
- Добавьте, что если же кто-то почему-либо не гнушался путём научного сотрудника или журналиста, то уж наверняка два-три решающих для становления личности года (а кто воевал - даже поболе) тянул армейскую лямку вместе с механизаторами, фрезеровщиками и домушниками...
- Допустим даже, что отдельным везунчикам непонятным образом удавалось вообще избежать зоны, казармы и малоквалифицированного ручного труда - так они всё равно были втянуты в рабоче-крестьянский социум: жили бок о бок с народом в одних коммуналках, сидели с народом за одной школьной партой, толклись с народом в одних и тех же очередях за одним и тем же дефицитом.
- Да уж, теперь интеллигент денно и нощно мог наблюдать столько занимавший его феномен "народа" не со стороны, а изнутри. Но и народ, увидав интеллигента в гуще своей, получил возможность попристальней в него вглядеться.
- И надо сказать, интеллигент смотрелся достойно. Внезапно в его тщедушном теле проснулись бесстрашие и крепость духа. Да-да, расхлябанный и мятущийся в светских салонах, он обретал себя в экстремальных ситуациях.
- Но, Профессор, - вот тут Конрад свернул с магистрального шляха и мысленно как бы подпрыгнул, - ведь в подсознании видевших это обычных смертных зарождался каверзный вопрос: а на чём, собственно, основана претензия этих задавак на своего рода избранничество, на обладание истиной в конечной инстанции, на духовное руководство нацией, в конце концов?
- Ещё бы! Рессентимент развился. Зависть вперемежку с мстительностью.
- Это у богоносца-то? - Конрад нагнулся к самому лицу Профессора. - Который в полном составе на святых угодников равнялся? За какие-то несколько лет - чуть ли не тотальная "совдепизация" менталитета. Непонятная метаморфоза...
- А потому что ничего наша интеллигенция не понимала в народе, - Профессор бесстрашно приподнял голову. - Бесхребетный он оказался, без нравственного стержня. Всё его боголюбство в одночасье смыло...
- Но что ж, все наши философы, как один, заблуждались? - съехидничал Конрад. - По-моему, дело в следующем: в прежнюю эпоху духовная аристократия - с некоторыми оговорками - была в то же самое время привилегированным классом. Кратчайший путь наверх по социальной лестнице звался "образование", "просвещение" - в ту пору это были почти синонимы "просветления", "духовного развития". Повышая свой социальный статус, человек из народа почти наверняка заодно повышал и свой духовный уровень. И наоборот, повышая духовный уровень, мог вполне повысить социальный статус. Но вот явились новые баре, для которых Истина, Добро и Красота в традиционном понимании были классово-чуждой химерой. Новая система "образования" оказалась непримиримо враждебной всякому "духовному развитию". Старые баре в массе своей попали в первейшие босяки. А вчерашние голоштанники, чуть-чуть поколебавшись, интуитивно потянулись к новым барам...
- ...пошли к ним в лакеи да в холуи и постепенно переняли их своеобразную систему ценностей, - Профессор сказал это уже не лёжа, а сидя.
- Но не какие-то врождённые наклонности к лакейству-холуйству тому виной - просто социальная иерархия и ценностная иерархия в сформированном веками сознании народа прочно увязаны друг с другом. Кто в силе - у того и Правда.
- Интеллигент и при старом режиме всюду был белой вороной...
- А теперь окружающие не видят разницы между белой вороной и паршивой овцой - той, что всё стадо портит. Многие интеллигенты сразу зарекомендовали себя как никудышные работники - на новых рабочих местах. На лесоповале поэт по призванию никак не мог угнаться за лесорубом по призванию. Прирождённый философ при всём желании не мог управиться с отбойным молотком столь же ловко, сколь прирождённый асфальтоукладчик. Подчас из-за одного такого горе-умельца страдали показатели целого коллектива, чего коллектив (особенно в условиях зоны) простить не мог.
- Не всегда, не всегда... Сколько интеллигенция внесла рацпредложений, облегчивших жизнь простого труженика! Знаете, был такой Термен - он ещё "терменвокс" придумал, один из первых электромузыкальных инструментов... Так вот: благодаря его новациям производительность труда в лагере возросла в пять раз, а значит в пять раз и паёк вырос...
Явление Анны, указание на часы.
От Профессора уже не скрывали, что участок навещает представитель Органов. Старик всё реже выползал на балкончик, но иногда всё же выползал, без спроса и посторонней помощи, при посредстве кресла на колёсах (у него была сломана шейка бедра). И тогда он часами пялился на пейзаж и на перемещения поселян по аллее. О слиянии полиции и госбезопасности он знал из газет, но, к удивлению Анны, нисколько не огорчился пристальному интересу комиссара к своей вотчине. "В рядах Органов немало любопытных персонажей", - сказал он Стефану, которому было поручено вкрадчиво и с юмором описать новое хобби представителя власти. Профессор искренне допускал, что Поручик желает ему и его семье блага. "Хотел бы арестовать меня - давно бы это сделал", - этими словами старец выразил то, что давно поняла его дочь.
Тем более, Конрад успокоил всех сообщением о том, что Поручик ни разу ни словом не обмолвился о своём интересе к образу мыслей Профессора - он мог и так удовлетворить его, подняв подшивки печатных изданий "переделочной" эпохи. А вот "логососы" интересовали его всерьёз, и Конрад был вынужден коротать с ними не один тёплый вечер.
- Вот что я не могу понять, - сказал Конрад в очередной беседе с неформалами. - Вы же появились в этих краях недавно. Откуда вы могли знать Алису Клир?
- Мы от века здесь были, - ответили ему. - Это Поручик тут без году неделя. А потом - слухами земля полнится. Тем более, слухами о хорошем человечке.
Конрад так и не понял, что ближе к истине - первая названная логоцентристами причина или же вторая.
- Что она тебя так занимает? - спросили, наконец, неформалы.
- Ну положим, вот что... - задумчиво ответил Конрад. - Судя по газетной вырезке, её убили на её же собственном участке. На том самом, где сейчас обретаюсь я. Вправе я узнать, кто покусился на территорию моего обитания?
- Но ты же в курсе, ваш участок под крышей Органов - лишь с недавних пор.
- Почему убили именно её? И где были Анна с Профессором? И почему они как ни в чём не бывало живут на том же участке? Я бы так не мог...
