Девицы вошли в положение, одна из них любезно согласилась предупредить экипаж. Даже неприступный инспектор взялся утешать Маргариту.
Вскоре явился вусмерть упыхавшийся Конрад. Он никого не нашёл.
А через некоторое время явился и фон Вембахер, тоже запыханный, но не потерявший головы.
- Вот что, милая Марго, - сказал он ласково. - Я продолжу поиски, а ты лети. На крайняк мы вылетим следующим рейсом.
- Отто, постой, но как же... - задёргалась Маргарита. - Как же я без вас?..
- Марго, будь мужественной. Приедешь - сразу позвони дяде Карлу. Сра-зу!.. Мы прилетим завтра, - убеждённо сказал фон Вембахер и крепко прижал Маргариту к себе. Та обмякла и утихла.
- Ну... ну... Анхен, я же, я... я буду счастлива! Я отдохну... Боже мой, вдруг отдохну!?
Крупные круглые слёзы цвета макияжа текли по лицу Маргариты, она держалась за Анну хваткой дзюдоиста. Её оторвали и повели к трапу. Она споткнулась на первой и одиннадцатой ступеньках, стукаясь носом о чью-то необъятную спину. Она то и дело оборачивалась и отчаянно махала рукой. На самом верху она опустила руки, остановилась, мешая идущим вслед и стала что-то кричать, что - Анна не слышала. А на самом деле Маргарита произносила приблизительно следующий текст:
- Анхен... Я никогда больше не увижу тебя... Мне страшно, Анхен... Ты погибнешь... Я... мне страшно!..
Тут же Маргариту впихнули в чрево самолёта, впихнулись сами, трап убрали. Анна трижды плюнула через левое плечо. Понарошку, конечно.
Тем временем фон Вембахер решительно двинулся к выходу, за ним следовал Конрад. И вдруг путь бывшему подполковнику преградил чернявый, юркий. нацменского вида зевака.
- Браток! Слышь... Ты не летишь? Не поспеешь, браток. Уже всё. А билет всё одно пропадёт. Продай его мне... Ну рискнём! Главное, когда мимо проходишь, не дёргаться - читайте, завидуйте... Ну... Ну это мой единственный шанс... Ну я ж тоже человек. А, браток?
- Офонарел, дядя? - отмахнулся фон Вембахер. - А аусвайз с фотокарточкой?
- Да перестань ты, они ж близорукие... для них все белые на одно лицо... Теперь фотографируют так... может ты, может я, может тёща моя...
- На, держи аусвайз. Лети. Отстань.
- Ай, благодарю, браток... Ай, спасибо, браток...
- Да не за что пока!
Чернявый побежал к пропускному пункту, а фон Вембахер - от него. Бежал и Конрад, думая: как теперь подполковник получит визу?
Фон Вембахер, Анна и Конрад больше не разлучались. Совместно они обошли неработающие туалеты, ютящиеся в бывшем терминале мелкие фирмочки (их была не одна дюжина) и дошли до зала вылета внутренних авиалиний.
Этот зал тоже был полупуст. Лишь самые отчаянные головы в Стране Сволочей ещё отваживались летать по воздуху - Конрад знал из газет, что самолёты через один падали.
Находившиеся здесь немногие отчаянные головы ничего знать не знали и видеть не видели. И лишь один присутствующий пристально смотрел на троих хорошо одетых людей, чем-то явно серьёзно встревоженных.
Это был древний помятый затрапезный дед лет сорока. Из него текли сопли и свежая юшка, босые ноги ороговели, на самом интересном месте не хватало двух пуговиц. Он терпеливо ждал, пока до него дойдёт очередь. Когда же троица подошла к нему, он встал с пола и не дожидаясь вопроса изрёк:
- Пошли, чё покажу...
И дед завёл троих следопытов за угол терминала и ловко протиснулся в какую-то дырку в заборе. Конрад понял, что он не пролезет. Но пролез фон Вембахер.
Через некоторое время они с дедом просунули в дырку завёрнутое в дерюгу чьё-то бездыханное тело. Вся дерюга была в крови, и широкий кровавый след стекал наземь при каждом шаге.
Дед решительно затребовал вознаграждение. И лишь получив несколько новеньких зелёных бумажек, начал рассказ.
Рассказчик не был златоустом, поэтому его версия случившегося даётся в пересказе. Денно и нощно он пасётся у врат международного аэропорта - здесь всегда есть чем поживиться. Но сегодня он пасся не один - в кустах караулила шобла отроков - мабуть, из соседнего селенья, а мабуть и нет.
Они положили глаз на Стефана, ещё когда тот входил в зал вылета. ("Точно-точно. - сказал фон Вембахер, - я видел группу подростков", и Анна это подтвердила - один Конрад ни на что не обратил внимания). Пламенные сердца отроков забились чаще, когда они увидели, что такой же, как они, недоросль собрался навсегда покидать Родину. То ли их патриотическое чувство было глубоко уязвлено, то ли, напротив, им очень захотелось поменяться со счастливцем местами - так или иначе они только о нём и говорили, и говорили притом в самых сильных выражениях. Огорчённые, скулили мальчики: где справедливость? Нам землю жрать, на голых досках спать, а этот задохлик крем-брюле хавать будет, стёганым одеялом укрываться. А тут, на их счастье счастливец нарисовался вновь - искал работающий сортир ("это после дьюти-фри-то". - смекнули все). А работающий сортир - только на внутренних авиалиниях, вот он туда и попёрся. А отроки - за ним. Ну и дед-рассказчик - тоже, из голимого любопытства. В сортире отроки окружили Стефана и сделали ему предъяву. И один из них сцапал Стефана за грудки, но Стефан не лыком шит, каратэ обучен, кунг-фу, джиу-джицу, тайцзиюань, у-шу - кияа, кияа... Мальчикам было очень больно, по нонешним временам такого не прощают. При ножах были все. Все мстили за отбитые яйца товарищей. Не перевелось ещё товарищество на родной земле.
Ножевых ран фон Вембахер насчитал сорок семь. Не считая отрезанных гениталий, изящно засунутых в рот Стефана.
Дед, рассказываючи, рассеянно грыз семечки. Ему тоже досталось - для круглого счёта, небось, для пятидесяти.
- Придурок, - говорил дед. - Ведь придурок. Первый врезал. Недоумок какой-то.
- Ты бы в медпункт сходил, отец, - оборвал фон Вембахер.
- Чтоб последнюю кровь высосали? Или ещё порезали? Я как эти... в Индии. Слышал, должно быть - по битому стеклу ходят, на гвоздях спят... Шкура - бронированная. Не то что нынешние.
Никто уже не слушал деда. Приметы убивцев он так и так не скажет - охота ещё у врат рая потусоваться. Фон Вембахер закрыл шурину глаза, запахнул дерюгу, взялся за один её конец и велел Конраду подхватить другой. Покойник, несмотря на стройное телосложение, оказался тяжеленным, да плюс новенький костюм Конрада безбожно перепачкался в крови. Анна тем временем ловить такси пошла.
- В армии мне два ребра сломали, - шамкал дед им вслед. - в общаге по пьяни нос своротили. Баба однажды за хуй укусила. А вот ещё на шоссе, это... ну там один сел... подвези, командир... Ну вот это, едем, значит...
Анна и Конрад задержались в столице ещё на три дня.
23. Дым Отечества
Воротясь на Остров, Анна и Конрад не обнаружили существенных перемен. Хотя на участке, да и в доме, закрытом на все засовы, явно кто-то побывал. Этот "кто-то" переставил на кухне табуретки (только кухня не запиралась на ключ), оставил бычки не той марки, которую курил Конрад, а главное - на скамейке ножом было аккуратно вырезано "ДО СКОРЫХ ВСТРЕЧЬ".
Под руководством Анны Конрад тщательно закрасил надпись, табуретки были передвинуты на законные места, а бычки выброшены в мусор (Конрад даже в периоды наименьшего энергоресурса всегда пользовался пепельницей или баночкой). После этого Анна принялась готовить сад к лету, а Конрад - ждать "скорых встреч". Только не так, как прежде - лёжа на диване; нет, он облюбовал себе одну из времянок и оборудовал там химическую лабораторию. Анна ни в чём его не заподозрила или не захотела заподозрить.
Конрад снуёт вокруг бутылей и пузырьков, реторт и колб. Повсюду книжки по химии на разных языках, густо исчерканные карандашом. Алхимик наших дней носит защитные очки вроде водолазных, резиновые рукавицы и ни от чего не спасающий застиранный халат - нашёлся и таковой на Острове. Он что-то бубнит себе под нос, озабоченно кусает губы и хмурит брови. Он в ажитации и в экзальтации, почти что в экстазе. Он бдит и осторожничает, но в меру спешит. Он должен получить нужную субстанцию прежде, чем рухнет мир.
