Устами этого спесивого "философа" глаголила официальная идеология, и установки партийной печати были сразу же подхвачены и развиты в юридической литературе. Уже передовица шестого номера журнала "Советское государство" за 1936 г., повторив партийно-идеологический диагноз о "крайне неблагополучном положении на правовом участке теоретического фронта", открыла огонь по "орудовавшим" здесь "врагам народа (Пашуканису, Дзенису, Ашрафьяну, Гиттелю, Бенедиктову, Доценко и др.)"[461]. Резкой критике были подвергнуты взгляды и целого ряда других юристов (Архиппова, Бермана, Гинцбурга, Каревой и др.).
Ко времени этой публикации Пашуканис уже был арестован (казнен в 1937 г.) и характеризовался в ней как "предатель", "прямой враг марксизма-ленинизма", защитник троцкистских и бухаринских идей и т. д.[462]. "В области общей теории права, — возмущались авторы передовицы, — продолжительное время оставалась неразоблаченной контрреволюционная, вредительская "теорийка" Пашуканиса, изложенная им в книге "Общая теория права и марксизм", написанной в 1924 г. и неоднократно издававшейся им без изменений вплоть до 1929 г.". И после его "отмежевания" от данной книги под руководством Пашуканиса, согласно передовице, расцветали различные антиленинские "теорийки" и был ликвидирован ряд правовых дисциплин — государственное и административное право, советское гражданское право. Эти и другие обвинения в адрес Пашуканиса и других советских юристов (в "антимарксистской" и "антиленинской" трактовке проблем государства и права, как буржуазного, так и советского) представляли собой грубую фальсификацию реального содержания и характера всего предшествующего периода становления и развития советской марксистско-ленинской юридической науки, действительного смысла эволюции взглядов ее создателей вместе с эволюцией, кстати говоря, самой "генеральной линии" правящей партии, ее политико-идеологических установок и представлений о "подлинном" для данного момента марксизме-ленинизме. Пашуканис и другие теоретики предшествующего периода по сути дела обвинялись в том, что официальный "марксизм-ленинизм" (и соответствующее марксистско-ленинское учение о государстве и праве) 20-х и начала 30-х годов был иным, чем тот, который понадобился тоталитарной системе в условиях массовых репрессий второй половины 30-х годов.
Мы уже отмечали, что именно Пашуканис и Доценко в 1936 г. выдвинули концепцию советского права как права социалистического. Замалчивая данное принципиальное обстоятельство, авторы передовицы, а затем и участники Совещания 1938 г. во главе с Вышинским стали выдавать признание и защиту понятия "советское социалистическое право" чуть ли не за свое открытие и с этих позиций обвинять "врагов народа" Пашуканиса, Доценко и др. в отрицании социалистического права[463]. Без всяких, конечно, ссылок повторяя положение одного из этих "врагов" (Доценко) о том, что советское право является социалистическим "со дня победы Великой пролетарской революции", авторы передовицы подкрепляют этот взятый ими на вооружение тезис (фактически противоречащий и предсказаниям Маркса и Ленина, и внеправовым реалиям послеоктябрьского развития) своим "фирменным" аргументом — обвинением всех инакомыслящих в троцкизме. "Поэтому, — предупреждают они, — всякие попытки изобразить Советское право не социалистическим правом, а некоей разновидностью буржуазного права являются классово враждебными и целиком смыкаются с троцкистским утверждением, что наше государство не социалистическое"[464].
Вот по такой схеме (либо приказы тоталитарной диктатуры — это самое прогрессивное социалистическое право, либо ты враг народа, троцкист, агент, предатель и т. д.), подкрепленной реалиями массового террора, казнями одних (Пашуканиса в 1937 г., Крыленко в 1938 г.) и репрессиями ряда других юристов (Гинцбурга, Ратнера и др.), утверждались "генеральная линия" и единомыслие на советском "правовом фронте", получившие затем свою "научную" легитимацию на Совещании 1938 г.
В своем докладе на партийном собрании работников Прокуратуры СССР (5 мая 1937 г.) Вышинский утверждал, что взгляды Стучки и Пашуканиса противоречат ленинским указаниям о непризнании "ничего частного" в советском законодательстве, о борьбе против "злоупотреблений нэпом" и т. д.[465]
"Под Пашуканиса" квалифицировал Генеральный прокурор и взгляды наркома юстиции Крыленко, — несмотря на его заслуги перед режимом и "юридической" политикой диктатуры пролетариата, вопреки его однозначно официозной позиции на протяжении всей теоретической и практической деятельности. Принимая, как должное, явно просталинские публикации Крыленко последних лет[466], Вышинский для своих целей занялся выискиванием в его работах примеров "некритического повторения "идей" Пашуканиса"[467].
Так, Крыленко в одной из своих работ 1930 г. вполне в духе времени писал, что в области гражданского права "мы находимся до сих пор целиком еще в плену у старых понятий буржуазии и до сих пор строим наши гражданские правовые отношения по ее образцам"[468].
Корни такого широко распространенного в 20-х и первой половине 30-х годов правопонимания (в том числе — в области гражданского права) лежат, конечно, не в трудах Пашуканиса, а в работах Маркса и Ленина, в их постулате о буржуазном "равном праве" на первой фазе коммунизма, из которого исходил и превращенный во "врага народа" Пашуканис. Вышинский же, тихо присвоив сформулированное "контрреволюционерами" положение о том, что советское право является социалистическим с момента пролетарской революции, начал шумно и огульно обвинять все прежние толкования (субъективно более честные и добросовестные) этого туманного постулата доктрины как "извращение" марксизма-ленинизма, или, как он выражался, "марксистско-ленинско-сталинского учения о государстве и праве". С этих позиций любая трактовка советского права в связи с постулатом о "буржуазном праве" оказывалась, согласно Вышинскому, "вражьей" попыткой выдать "советское социалистическое право" за рецепцию буржуазного права.
Уже перейдя на новые позиции, Крыленко писал: "Я считаю, -что право наше было всегда, с самого начала, социалистическим по своей направленности и целям, что мы никогда не отказывались от использования тех форм, которые буржуазия оставила нам в наследство, и эти формы используем, от чего наше право не перестало и не перестает быть социалистическим"[469]. Вместе с тем Крыленко считал, что "только с ликвидацией эксплуататорских классов и частнокапиталистических отношений мы смогли устранить из нашего права и те "старые формы", необходимость использования которых вызывалась, говоря словами Ленина, необходимостью "приспособлять свою тактику" к отношениям, вызываемым "не нашим классом или не нашими усилиями"[470].
Эти рассуждения Крыленко (надо признать, сами по себе довольно конъюнктурные и противоречивые) не устраивают Вышинского прежде всего потому, что в них так или иначе признается, значение формы буржуазного права для советского права. И Вышинский обращается к "нашим учителям", к "классическим указаниям Маркса—Энгельса, Ленина—Сталина", чтобы "внести максимальную ясность в вопрос о природе советского права как права] социалистического"[471].
