На уровнях диктатуры пролетариата, поясняет Пашуканис, несмотря на допущение рыночного обмена, уничтожается реальная противоположность интересов внутри национализированной промышленности и "обособленность или автономия отдельных хозяйственных организмов (наподобие частнохозяйственной) сохраняется лишь как метод»[232]. Поэтому советский уклад, уточняет (в принципе, правильно) Пашуканис в третьем издании своей книги в 1927 г., это не пролетарский государственный капитализм", как он (в духе известны ленинских положений о "госкапитализме" при нэпе) считал в первом издании 1924 г.[233].
Отношения между самими госпредприятиями и их отношения с негосударственными хозяйствами Пашуканис характеризует как "quasi- частнохозяйственные отношения", поставленные "в строгие рамки, которые в каждый данный момент определяются успехами, достигнутыми в сфере планомерного строительства"[234].
Это означает, что и допущенная при этом правовая форма отношений носит ненастоящий, квазиправовой характер.
Даже нэповское буржуазное право в условиях диктатуры пролетариата, доминирующей роли социализированного производства и планового начала, постоянного усиления "непосредственного, т. е. административно-технического, руководства в порядке подчинения общему хозяйственному плану" предстает в изображении Пашуканиса лишь как какое-то подобие права, лишь как "метод" рыночных отношений, как некая аналогия и имитация права. Правовая форма при диктатуре пролетариата по существу лишена своих правовых свойств и возможностей и, по признанию Пашуканиса. "существует только для того, чтобы окончательно исчерпать себя"[235]. Окончательная победа планового хозяйства поставит госпредприятия "исключительно в технически целесообразную связь друг с другом, убьет их "юридическую личность"[236]. Процесс отмирания правовой формы — это, по Пашуканису, одновременно и переход от эквивалентных отношений к коммунистическому принципу распределения.
Изживание стоимостных отношений в экономике будет вместе с тем "отмиранием частноправовых моментов в юридической надстройке", "выветриванием самой юридической надстройки в целом"[237].
Преодоление стоимостных отношений означает здесь конец свободной и независимой личности в качестве собственника-товаровладельца, субъекта права, автономной моральной личности.
Человек перестает быть самостоятельным индивидом, лишается общественно признаваемых за ним свойств, характеристик, определений и статуса свободной индивидуальности (экономической, правовой, моральной, религиозной и т. д.) и превращается в целесообразную часть коллектива, теряет свое индивидуальное "я", сливается с "массой" класса, "трудящихся", "трудового народа" и т. д.
Эта развиваемая Пашуканисом установка на деиндивидуализацию человека в процессе преодоления частной собственности, рынка, обмена и т. д. является прямым продолжением и логическим следствием марксисткой трактовки свободы и равенства людей, свободной человеческой личности как иллюзорной, идеологической формы выражения товарно-стоимостных отношений, простого атрибута товарообмена. "В самом деле, — пишет Пашуканис, — человек как моральный субъект, т. е. как равноценная личность, есть не более как условие обмена по закону стоимости. Таким же условием является человек как субъект прав, т. е. как собственник. И наконец, оба эти определения самым тесным образом связаны с третьим, в котором человек фигурирует в качестве эгоистического хозяйствующего субъекта"[238].
Эгоистический субъект, субъект права и моральная личность, согласно такой трактовке, это лишь "идеологические образования", "три основные маски" человека в товаропроизводящем обществе[239]. Преодоление такого общества, а вместе с ним и трех этих иллюзорных идеологических "масок" позволит, по мнению Пашуканиса, в условиях "планомерного общественного хозяйства" строить отношения людей не как экономические, правовые, моральные и т. д., а как отношения целесообразные, утилитарные — посредством "простых и ясных понятий вреда и пользы"[240]. Одновременно с товарным и правовым фетишизмом будет преодолен и этический фетишизм. А пока, в условиях переходного периода, констатирует Пашуканис, "коллектив не отказывается от всевозможных средств давления на своих сочленов для побуждения к морально должному", т. е. к "классово полезному"[241]. Новое пока что уживается со старым, пролетарское — с буржуазным: "Рядом с социальным человеком будущего, который сливает свое "я" с коллективом, находя в этом величайшее удовлетворение и смысл жизни, продолжает существовать моральный человек, несущий на себе тяжесть более или менее абстрактного долга. Победа первой формы равносильна полному освобождению от всех пережитков частнособственнических отношений и окончательному перевоспитанию человечества в духе коммунизма"[242].
Вообще для коммунистической идеологии и социалистической практики отрицание права и установка на перевоспитание человека — это два взаимосвязанных и дополняющих друг друга аспекта отрицания личности и утверждения коллективистской общности. Действительно, там, где человек теряет свою свободу, индивидуальность и личность, где он не признается субъектом права, там он вновь как несвободное, незрелое, несовершеннолетнее существо становится объектом воспитания и перевоспитания в духе "идеалов" послушного "сочлена" коллектива, класса, "трудящихся", народа и т. д. Отсюда, кстати говоря, и облюбованная марксистскими идеологами тема разговоров о воспитании и перевоспитании всех и вся, особенно — о воспитательной роли "отмирающего" права. То ли спешат с "отмиранием" несуществующего права, то ли всерьез опасаются, что оно вдруг "отомрет", так и не довоспитав кого-то. Крайне большие надежды при этом, естественно, возлагаются на пролетарское уголовное право, точнее говоря — на карательную политику.
В русле развития таких воззрений Пашуканис выступал за то, чтобы "превратить наказание из возмездия и воздаяния в целесообразную меру защиты общества и исправления данной социально опасной личности"[243].
Логика появления такой антиправовой позиции ясна и понятна: наказание как "возмездие и воздаяние" предполагает право, объективную правовую эквивалентность конкретного наказания конкретному преступлению. И там, где нет права, его следует, по логике Пашуканиса, заменить мерами политико-медицинской целесообразности, диктуемой "требованиями момента" и официально-властными представлениями о социальной (т. е. классовой!) опасности каждого отдельного "члена коллектива" с точки зрения всемирно-исторического движения всего "коллектива" к коммунизму.
Решение этой "громадной организационной задачи" сделает, по словам Пашуканиса, "излишними судебные процессы и судебные приговоры, ибо когда эта задача будет полностью разрешена, исправительно-трудовое воздействие перестанет быть простым "юридическим следствием" судебного приговора, в котором зафиксирован тот или иной состав преступления, но сделается совершенно самостоятельной общественной функцией медицинско-педагогического порядка. Нет никакого сомнения, что наше развитие идет и будет идти дальше по этому пути"[244].
