Представления о классовом характере права нашли свое отражение в общем определении права, данном в официальном акте НКЮ РСФСР (декабрь 1919 г.) "Руководящие начала по уголовному праву РСФСР"[156]. Позднее Стучка писал об этом: "Когда перед нами, в коллегии Наркомюста... предстала необходимость формулировать свое, так сказать, "советское понимание права", мы остановились на следующей формуле: "Право — это система (или порядок) общественных отношений, соответствующая интересам господствующего класса и охраняемая организованной силой его (т. е. этого класса)"[157].
Защищая эту "формулу Наркомюста", Стучка подчеркивал, что содержащийся в ней взгляд на право "основывается на верной, а именно классовой точке зрения"[158]. В качестве направлений уточнения данного общего определения права он в 1924 г. писал: "В последнее время я вместо "система" и т. д. поставил слова "форма организации общественных отношений, т. е. отношений производства и обмена". Может быть, следовало бы более подчеркнуть и то, что интерес господствующего класса является основным содержанием, основной характеристикой всякого права"[159]. Основное достоинство данного определения права Стучка усматривал в том, что оно "отказывается от чисто формальной точки зрения на право, видит в нем не вечную категорию, но меняющееся в борьбе классов социальное явление"[160].
Однако в отстаиваемом Стучкой общем определении права нет ничего специфически правового. Если "основным содержанием" всякого права является нечто неправовое ("классовый интерес"), то тем самым право как право попросту отрицается. Точно так же и характеристика права в качестве "меняющегося в борьбе классов социального явления" не содержит в себе собственно правового момента. Здесь везде отсутствует какой-либо объективный, свободный от произвольного "классового" усмотрения критерий или принцип отличия права от неправа.
Ничего собственно правового не добавляют и слова "система", "порядок" или "форма" общественных отношений, поскольку система, порядок, форма одних "общественных отношений" могут быть правовыми, а других — неправовыми. Все здесь зависит от типа общества, от конкретной природы соответствующих общественных отношений. Априорное же признание правового характера порядка, системы, формы общественных отношений любого типа особенно неуместно и несостоятельно применительно к отношениям в обществе после пролетарской революции, к обществу в период диктатуры пролетариата и социализма, поскольку острие всех этих революционно-пролетарских и социалистических преобразований направлено как раз против права, против формального правового равенства индивидов, на достижение т. и. фактического (потребительского, неправового) равенства.
По логике "классового права", система (порядок, форма и т. д.) общественных отношений может означать (а фактически так и получилось) лишь систему классового насилия. Так, во Введении к "Руководящим началам по уголовному праву РСФСР" 1919 г. "пролетарское право" характеризуется как упорядочение и систематизация правил и методов классового подавления и насилия. "Без особых правил, без кодексов, — отмечается в этом Введении, — вооруженный народ справлялся и справляется со своими угнетателями. В процессе борьбы со своими классовыми врагами пролетариат применяет те или другие меры насилия, но применяет их на первых порах без особой системы, от случая к случаю, неорганизованно. Опыт борьбы, однако, приучает его к мерам общим, приводит к системе, рождает новое право. Почти два года этой борьбы дают уже возможность подвести итоги конкретному проявлению пролетарского права, сделать из него выводы и необходимые обобщения. В интересах экономии сил, согласования и централизации разрозненных действий, пролетариат должен выработать правила обуздания своих классовых врагов, создать метод борьбы со своими врагами и научиться им владеть"[161].
Право вообще и советское, пролетарское право в особенности предстают здесь лишь как система и метод классовых репрессий. "Советское уголовное право, — подчеркивается в "Руководящих началах", — имеет своей задачей — посредством репрессий охранять систему общественных отношений, соответствующую интересам трудящихся масс, организовавшихся в господствующий класс в переходный от капитализма к коммунизму период диктатуры пролетариата"[162].
Такое классовое "правопонимание" идеологически и теоретически обосновывает правомерность не только всех прежних репрессий (от революции до "военного коммунизма"), но по существу — и всех возможных будущих репрессий, лишь бы они носили классовый характер. Можно подумать, что именно эта "классовость" была в стране самым крупным дефицитом в эпоху пролетарской революции и диктатуры пролетариата.
Согласно позиции Стучки и других авторов "Руководящих начал", буржуазное право вместе с буржуазным государством полностью уничтожается пролетарской революцией и сдается в "архив истории". "Пролетариат, завоевавший в Октябрьскую революцию власть, — отмечается в названном документе, — сломал буржуазный государственный аппарат, служивший целям угнетения рабочих масс, со всеми его органами, армией, полицией, судом, церковью. Само собой разумеется, что та же участь постигла и все кодексы буржуазных законов, все буржуазное право, как систему норм (правил, формул), организованной силой поддерживавших равновесие интересов общественных классов в угоду господствующим классам (буржуазии и помещиков)"[163].
Отрицание всякой преемственности и общности между буржуазным и пролетарским правом в данной концепции, в частности, означает, что в "пролетарском праве" отсутствует и тот собственно правовой момент (буржуазное "равное право"), о допущении и "отмирании" которого шла речь у Маркса.
В развитии советского права Стучка (к десятилетию Октябрьской революции) выделял три этапа: "1) этап разрушения и так называемого военного коммунизма; 2) этап отступления и 3) этап нового наступления к социализму на базе нэпа, или, выражаясь юридически, на базе советского права"[164].
Первый этап, по его оценке, "обогатил теорию понятием классового и только классового права", второй этап "дал лишь широкую рецепцию буржуазного права", причем рецепированным нормам с помощью разного рода оговорок и толкований революционного характера придавалось иное, "социалистическое содержание"[165].
Задача третьего этапа виделась Стучке в новом наступлении для окончательного утверждения идей классовой теории права. И здесь "пролетарское право" нужно для того, чтобы преодолеть всякое право, перейти — аналогично "неизбежности перехода от государства к негосударству (слова Ленина)" — "от права переходного периода социалистического строительства к неправу, к отсутствию, отмиранию всякого права, как ненужного"[166].
В своей работе 1927 г. "Введение в теорию гражданского права" Стучка писал: "Что мы понимаем под правом вообще, под гражданским правом в частности? Я начинаю с того, что еще с 1919 г. и поныне я считаю основным правом, если не единственным, так называемое гражданское право..."[167]. Гражданское право как продукт товарного хозяйства является, по оценке Стучки, характерным признаком буржуазного общества. С товарным производством связаны "товарообмен" по "трудовому эквиваленту" (равноценности, трудовой стоимости), представление о свободном гражданине, понятие формального равенства граждан, их правоспособности и т. д.[168] Но под этой правовой формой (формальным равенством, свободным договором и т. д.) в буржуазном обществе скрывается "классовая борьба". "Из этой, ныне бесспорной, истины, — продолжает Стучка, — мы черпаем верное понимание существа гражданского права, его классового характера и его значения на разных ступенях общества, полностью или частично основанного на товаропроизводстве, — существование которого возможно только при частной собственности на средства производства, почему нелепо было бы говорить о социалистическом товарообороте"[169].
