Слезы появляются у нее в глазах. Точно также, как и у некрасивой молодой женщины с тонкой шеей на голографическом изображении: она стоит перед столом, покрытым зеленой скатертью, за столом – члены райкома, над ними – портрет Генсека, по бокам – кумачовые знамена.

– Завершая наше приятное общение, – прервал Нигелла речь молодой коммунистки, – хочу предоставить каждому возможность убедиться в величайшей силе научного прогресса. Ибо чудес нет, но есть только знание законов Вселенной! Итак, пусть для всех наступит… полночь 1 января 1975 года!

Зал, казалось, не дышавший на протяжении всего выступления Нигеллы, взорвался:

– С Новым годом! С новым счастьем!

Гости повскакивали со своих мест. Даже те, кто родился после 1 января 1975 года, подчинились общему порыву. Зазвенели бокалы.

Только Лера и Смагин, видимо, случайно не подпав под действие нигелловых чар, продолжали сидеть в изумлении.

Впрочем, ничего случайного в этот вечер не происходило. Нигелла, улыбаясь, направился к их столику.

– Публика на утро обо всем забудет… А нам пора. Пойдемте, друзья, домой. Я уже расплатился.

Втроем, молча они вышли на улицу. Миновав перекресток, оказались в извилистом, плохо освещенном переулке. Нигелла шел впереди, весь в черном, почти сливаясь с ночью. Ветер время от времени взмахивал полами его длинного расстегнутого пальто. С одним из взмахов он, как большая черная птица, исчез в темноте.

Лера и Смагин переглянулись, но не обмолвились ни словом, устав удивляться.

Дома Нигеллы не было. Решили ждать: ведь неспроста же он их позвал, да и деньги за ресторан вернуть нужно. Расположившись на диване, включили телевизор. Лера прислонилась головой к смагинскому плечу и сразу уснула. Он же через несколько минут заснул тоже.

Смагин очнулся от голоса будившего его Нигеллы. Тот был по-прежнему во фраке. Смагин, кивнув на Леру, поднес палец к губам.

– Не беспокойся, – сказал Нигелла. – Она проспит до утра и так же, как люди из ресторана, не будет ничего помнить.

На недоуменный взгляд Смагина ответил:

– Так ей же будет спокойней. Помолчав, Нигелла продолжил:

– Я уезжаю, а потому настало время открыть разгадку тех странностей, которыми с некоторых пор наполнилась твоя жизнь. За всем стоит одно и то же лицо. Ты догадался, что это – я? Это со мной по телефону разговаривали Насильников и Хохлачев, это мое сообщение получила Лера… А твоя встреча с одноклассницей?.. Я выстраивал твою жизнь так, чтобы…

– Кто ты? – перебил его Смагин.

– Я? – улыбнулся Нигелла. – Ты же видел: я – граф Калиостро, маг и чародей. А еще – твой друг. Ты, наверно, знаешь, что у каждого из живущих на земле есть свой ангел-хранитель? Так вот: у тебя – нет, не я – твой дед! Мудрец! Насмешник!.. Старик просил, чтобы я приглядел за тобой. Почему бы не сделать ему приятное? Но не это главное. Главное, конечно, – твои сны.

Однажды во время дружеского застолья ты обмолвился, что все беды в вашей стране от того, что нет рядом с Президентом умных и честных людей. "Что ж, – подумал я, – дело поправимое". Через некоторое время я ввел тебя в президентский круг. В самый ближний. Ближе некуда. И, что особенно важно, – Нигелла усмехнулся, – ведь никто не подсидит! Однако, наделяя тебя способностью проникать в сознание Президента, я забыл о главном: со временем он станет тобою, ты раздвоишься! Обернется ли это благом для тебя, для него, для вашей несчастной страны? Увы, не уверен. А потому, не лучше ли остановиться?

Смагин с готовностью кивнул:

– Я давно хочу этого.

– Тогда вот тебе средство. Нужно во сне посмотреть в зеркало, которое находится в президентском кабинете. Ты его никогда не видел, но оно есть – в угловом шкафчике, изнутри на створке. И помни: я не властен лишить тебя твоего дара. Только ты сам можешь отказаться от него… А теперь, прощай!

– Постой! Встреча с Лерой – это тоже ты?

– Нет, я тут не при чем.

Он пристально посмотрел на Смагина.

– Прощай же! Мне пора.

Нигелла исчез. И в ту же секунду Смагин провалился в сон, слепой и безмолвный, как небытие.

Ночью пришла весна. Смагин сразу понял это, проснувшись, – по звукам, которые заплывали с улицы. Еще вчера по-зимнему приглушенные, они сделались выпуклыми, яркими. И чириканье воробьев, и скрежет по асфальту дворничьей лопаты, и шум трамвая – все было непривычно звонко.

Лера уже встала и хлопотала над завтраком у стола. Смагин чмокнул ее в щеку и подошел к окну.

Светило солнце. Воздух над таявшими сугробами слоился и дрожал. Небо, словно вымытое, сияло голубой свежестью. Смагин распахнул форточку, и комнату наполнило ароматной прохладой, будто само небо просочилось внутрь. Подошла Лера, сзади обняла его. Они замерли у окна, завороженные этим торжеством весны, наступившим, как всегда, неожиданно.

Раздался телефонный звонок. Смагин снял трубку.

– Вам звонят из Администрации Президента. Мы хотим побеседовать с вами по важному вопросу. Сегодня в 13 часов вас будут ждать в бюро пропусков на Старой площади. И не забудьте паспорт.

Только теперь, связав этот звонок с последним своим сном, Смагин вспомнил все: и вчерашний день, и вечер в ресторане, и разговор с Нигеллой… Он оторопел, словно вошел в тупик. Разум отрицал всякую мистику, а внутренний голос нашептывал: "Это правда… Верь…" Замкнутый круг с вопросом – изумлением в центре: "Неужели такое возможно?"

– Алексей, что-то ты бледный, – сказала Лера. – Я у тебя в аптечке «Алка-Зельтцер» нашла. На, выпей.

И улыбнулась:

– Нельзя коньяк с шампанским смешивать!

"А ведь она ничего не помнит, – отметил про себя Смагин. – Как Нигелла и обещал… Да… Когда же, наконец, этот кавардак закончится?!" В следующую секунду Смагин смущенно посмотрел на портрет знатной ткачихи. Та, показалось ему, улыбнулась, и Смагин вспомнил главное: ведь Нигелла открыл, как выбраться из этой круговерти. Он повеселел: скоро уж!

По пути на Старую площадь Смагин решил не отказываться от работы над портретом Президента. Ну и что из того, что он, кажется, сам же и предложил свою кандидатуру? Разве он плохой портретист? И разве ему безразлично будущее? От одного только приглашения к такой работе повышается статус художника. А у него теперь семья. Нужно о многом позаботиться. И на все, как ни крути, необходимы деньги.

Из бюро пропусков Смагина повели куда-то по коридорам и переходам. Администрация располагалась в обширном здании бывшего ЦК КПСС, и везде, на каждом этаже, за каждой дверью, ощущалась атмосфера напряженного труда. Смагин понял, как наивен он был полагая, что Администрация Президента – это что-то наподобие канцелярии, где затачивают карандаши, заправляют авторучки и подшивают письма с обращениями граждан. Судя по выражению крайней озабоченности на лицах служащих, как раз такими пустяками они не занимались.

"Что же тогда они делают? Неужели думают за Президента? Или, точнее сказать, помогают думать… Но для этого вроде бы министры существуют. Кстати, у Правительства тоже есть какой-то «Аппарат». А там что делают?…”

Однако долго размышлять о предназначении российского чиновничества ему не пришлось. Провожатый – юркий человечек с пергаментной кожей на лысине – остановился у нужной двери. За ней была приемная. Провожатый передал Смагина величественной темноокой секретарше. Лениво оглядев его, дама указала на стул:

– Ждите.

Смагин прождал ровно пять минут, что показалось ему чрезвычайно вежливым со стороны того, кого звали Константином Львовичем. ("Константин Львович вас приглашает", – всколыхнулась грудью секретарша после сигнала из кабинета). Увы, на этом его положительные эмоции закончились.

Константин Львович Покачуев (фамилию Смагин узнал из таблички на двери кабинета) оказался высоким, поджарым молодым человеком. У него были холодные глаза, тонкие губы, а на лице стояла тень какой-то надменной улыбки.