Размывание различий между публичным и частным, военным и гражданским, внутриполитическим и внешнеполитическим ставит под сомнение и само различие войны и мира. Вторая мировая война была тотальной войной, представлявшей из себя сплав войны, государства и общества — сплав, все еще характеризующий тоталитарные общества. Холодная война поддерживала атмосферу своеобразного перманентного военного психоза, в основе которого лежала теория устрашения, лучше всего переданная лозунгом «Война — это мир» из романа «1984» Ору-элла. Холодная война не давала идее войны умереть, избегая в то же время ее дей ствительного осуществления. Предполагалось, что мир обеспечивался содержанием больших постоянных армий, объединенных в военные альянсы, непрестанной гонкой вооружений и такими объемами военных расходов, которых доныне не знало мирное время, ведь на европейской почве не вспыхивали войны того стилизованного типа, который был описан в настоящей главе. В то же время по всему миру, включая Европу, шло множество войн, в которых людей погибло больше, чем во Вторую мировую войну. Однако из-за несоответствия этих войн нашим представлениям о войне в расчет они не принимались.

Нерегулярные, неформальные войны второй половины XX века (начиная с движений сопротивления военного времени и партизанской войны Мао Цзэдуна и его преемников) — это «первые ласточки» новых форм ведения войны. После того как нововременной образ ведения войны дал трещину, из разломов возникли те участники, приемы и контрприемы, которым было суждено заложить основу новых способов социальной организации насилия. Во время холодной войны они оставались в тени господствующего конфликта Востока и Запада и считались некоей периферией центрального конфликта. Лишь перед концом холодной войны, когда угроза очередной «нововременной войны» действительно начала отступать, мы стали приходить к осознанию того, что Люттвак называет «новой воинственностью» (the new bellicosity) 25.

3. Босния и Герцеговина:

✓ U U

разбор примера новой воины

ВОЙНА в Боснии и Герцеговине продлилась с 6 апреля 1992 года по 12 октября 1995 года, когда в действие вступило соглашение о прекращении огня, заключенное при посредничестве заместителя американского госсекретаря Ричарда Холбрука. С родных мест было перемещено почти две трети всего населения, погибло от 100 тысяч до 260 тысяч человек. В массовом масштабе имели место нарушения прав человека, включая принудительные задержания, пытки, изнасилования и оскопления. Были уничтожены многие бесценные исторические памятники.

Война в Боснии и Герцеговине стала архетипи-ческим примером, прообразом нового типа военных действий, возникшего после холодной войны. Как бесстрастно заметил Бутрос Бутрос-Гали жителям Сараева, посетив город 31 декабря 1992 года, во всем мире в это же время шло много других войн. Более того, если человеческая трагедия поддается количественной оценке, то можно утверждать (как это и сделал Бутрос-Гали), что в других местах происходили более ужасные вещи⁴⁰. Однако на глобальное сознание война в Боснии и Герцеговине повлияла больше, чем какая-либо другая война последнего десятилетия XX века.

Эта война не только привлекла пристальное внимание мировых СМИ, но и мобилизовала огромные международные усилия, включая политические переговоры на высшем уровне с участием всех основных правительств и гуманитарные усилия международных институтов и НПО. В отличие от личных карьер, которые то создавались, то рушились, мировое положение после холодной войны выглядело, по крайней мере в каких-то аспектах, однозначно: удручающая неспособность ЕС выработать адекватный внешнеполитический курс, неловкие попытки ООН повлиять на ситуацию, возвращение США на отыгранные позиции, переопределение роли России, даже зарождение широко распространенной убежденности, что мусульмане — это мировые жертвы. И начальное широкомасштабное развертывание войск НАТО и стран «Партнерства ради мира», и последовавшая военная миссия ЕС обернулись далеко идущими последствиями, повлиявшими на роль НАТО, институциональные основы европейской безопасности и то, как мы представляем себе деятельность по поддержанию мира.

По этим причинам война в Боснии и Герцеговине могла бы считаться одним из тех определяющих событий, благодаря которым ставятся под вопрос и перекраиваются укоренившиеся политические предпосылки, стратегическое мышление и международные договоренности. Несмотря на то что первым после окончания холодной войны международным кризисом стала война в Заливе 1991 года, боснийский кризис длился дольше и оказался более репрезентативным для войн 1990-х годов. Когда эта война началась, у ключевых игроков, представляющих так называемое международное сообщество, уже не было времени, чтобы откорректировать унаследованные ими установки мышления как в отношении проявившегося характера войны, так и относительно их восприятия Югославии. Международная реакция была в лучшем случае путаной, а порой и глупой; в худшем же — на ней лежала вина за то, что произошло. Однако во время войны некоторые установки изменились, особенно среди тех, кто участвовал в операциях на местах. Нескольким дальновидным людям как в самой Боснии, так и внутри международных институтов удалось, возможно и незначительными средствами, оказать стимулирующее влияние на появление нового образа мышления. В частности, опыт войны в Боснии и Герцеговине помогает найти объяснение некоторым глубоким различиям между США и Европой по вопросам безопасности.

В данной главе разбираются истоки ущербности унаследованных из прошлого способов восприятия войны и разъясняется необходимость нового типа анализа как политических и военных предпосылок того, почему и как ведутся войны в наступившем столетии, так и последствий с точки зрения международного участия.

Почему велась эта война: политические цели

Босния и Герцеговина была самой этнически неоднородной республикой бывшей Югославии. Согласно переписи 1991 года, ее население состояло из мусульман (43,7%), сербов (31,4%) и хорватов (17,3%), с остатком, который составляли югославы, евреи, цыгане и люди, описавшие себя несколько замысловатым образом, например «жирафы» или «абажуры». Фактически около четверти всего населения состояло в смешанных браках, а в городских районах процветала секулярная плюралистическая культура. Главным различием между этническими группами была религия: сербы были православными, а хорваты — католиками. На первых демократических выборах в ноябре 199° года партии, претендовавшие представлять интересы тех или иных этнических групп, получили свыше 7°% голосов и стали контролировать Национальное собрание (Народную Скупщину). Это были Партия демократического действия (ПДД), являвшаяся партией исламских националистов, Сербская демократическая партия (СДП) и Хорватский демократический союз (ХДС). И хотя в ходе избирательной кампании они обещали, что их цель — сделать так, чтобы всем трем сообществам жилось мирно друг с другом, именно эти три группы и стали сторонами конфликта.

Политической целью боснийских сербов и боснийских хорватов, спонсируемых соответственно Сербией и Хорватией, были «этнические чистки». Экспертная комиссия ООН определяет этот феномен как «использование силы или угроз для изгнания лиц, входящих в те или иные группы, из какого-либо района, с тем чтобы сделать его этически однородным»⁴¹. Они хотели создать этнически однородные территории, которые в конечном счете вошли бы в состав Сербии и Хорватии, и разделить этнически неоднородную Боснию и Герцеговину на сербскую и хорватскую части. Для оправдания этих целей они использовали язык самоопределения, который был взят из прежней коммунистической риторики, касавшейся национально-освободительных войн в третьем мире. Цель боснийского правительства, контролируемого боснийскими мусульманами, состояла в сохранении территориальной целостности Боснии и Герцеговины, так как в Боснии и Герцеговине большинство населения составляли мусульмане, терявшие от территориального раздела больше других. Время от времени боснийское правительство было готово рассматривать идею исламского государства из оставшихся мусульман или идею этнической кантонизации.