В полутьме Маяка вспыхнула искорка и в ту же секунду погасла, первая спичка дала осечку. Я присела на корточки и достала вторую. Она сработала, огонь набирал силу, тени, отбрасываемые языками пламени плясали на выбеленных известью стенах. Я не могла отвести взгляда от света, он заполнял собой все пространство, тьма отступала, а вместе с ней отступали страхи.
Утром деревенские рыбаки, сортируя свой ночной улов, рассказывали, как посреди ночи, на Маяке вдруг вспыхнуло пламя. Они сочли это за особый знак, когда приходят трудные времена, людям необходимы знаки, это их ободряет, в подобного рода знаки многие из нас верят больше, нежели в себя самого. На суше им никто не поверил, все знали – Маяк давно бездельничал, грея свои каменные стены в лучах южного Солнца.
По возвращению домой с причала, где Нина обычно покупала свежую рыбу, ее ждало разочарование. Она поверила, что свет, лившийся считанные минуты с вершины Маяка этой сырой, холодной ночью, тот самый «особый знак», он вселил в ее душу надежду на лучшее.
Разочарование состояло в том, что моя вчерашняя одежда, сброшенная кучей в ванной комнате, была мягко говоря грязной и пахла дымом, на ботинки налипла глина, сухие листья и трава, в кармане куртки предательски позвякивали спички. Стоит ли рассказывать, что расплата за непослушание была ужасной. Нина пришла в ярость. Ей пришлось чистить мою одежду, мыть волосы, в которые въелся запах дыма, наставлять меня на путь истинный. Вот только я не нуждалась в наставнике, он у меня уже был. Его голос звучал еле слышно, порой мне приходилось подолгу прислушиваться, но с каждым разом он набирал силу.
Письмо из бутылки:
«Когда ей стало невыносимо, когда мой голос заглушал её собственный, она приобрела толстую тетрадь и внушительный запас чернил. С того самого дня мой голос – эхо её души – въедается в белоснежную бумагу, неровными, дрожащими, словно пульс, буквами. Свидетельство о том, что я жива. Я всё ещё жива. Моя жизнь на потускневших страницах.
Она боится меня, потому что совсем не знает. Её пугает неизвестность. Я представляюсь ей чудовищем, а между тем, я ничем не отличаюсь от неё, разве только одним – я не обманываю себя. Я не лгу ей. Мой порок – это чистая правда».
Не могу вспомнить, когда именно Она заговорила со мной впервые.
Думаю, это случилось долгим зимним вечером, накануне праздничной недели. Я ненавидела праздники. Все эти семейные сборища жутко раздражают, особенно, когда ты лишился своей семьи. Нина бы возразила, она считала, что я должна быть благодарной. Так вот, если в поле вашего зрения каким-то чудом попал ребенок, у которого отобрали родителей – дайте ему как следует позлиться, побить посуду, кричать до хрипоты, позвольте ему, первое время, игнорировать семейные праздники. Вскоре это пройдет, запас негативных эмоций не безграничен, если, конечно, их не накапливать.
Внизу, в гостиной пахло ванилью и корицей, это все дело рук Нины. Она, как никто другой любила праздничную суету, мысль о том, что необходимо натереть все до блеска и напечь целую гору пирогов приводила ее в дикий восторг. Джек сидел у камина с огромным бокалом бренди, он тоже с удовольствием скрылся бы на Маяке, но из уважения к Нине он неподвижно восседал в огромном кожаном кресле, как и подобает хозяину дома.
Слышались обрывки разговоров о будущем урожае, о приезжих, остановившихся в единственном отеле на всю зиму, о новом докторе, который снял квартиру подальше от центра.
Я читала затертую до дыр книгу, ее мне обычно читала мама, эта книга говорила со мной ее нежным голосом, стоило мне коснуться обложки.
Затаив дыхание я пробежала первую, выученную наизусть строчку и испугалась.
Из необъяснимой, неощутимой, невидимой и непостижимой глубины до меня донесся тихий слабый шепот. Чужой. Я разозлилась. Мне хотелось услышать мамин голос, окунуться в его теплоту и нежность. Я повторила попытку. Новый незнакомый звук острым ножом резал слух.
– Кто ты? – прошептала я.
– Кто ты? – словно эхо донеслось из глубины.
– Я – Анна.
– Я Анна.
Громко захлопнув книгу я спрятала ее в чемодане, том самом дорожном чемодане с которым несколько лет назад приехала в этот дом.
Письмо из бутылки:
«Великой силой обладает голос, к которому ты прислушиваешься…»
Я ничегошеньки не знаю о вас и вашем возрасте, о статусе, о положении, которое вы занимаете в обществе, о размере банковского счета, но мне безумно хочется спросить – нежитесь ли вы в постели по утрам? Позволяете ли вы себе сладко потянуться? Или же вы из тех, кто смыкает веки до последнего, вопреки звонящему будильнику, а потом вскакивает с постели, словно ужаленный?
Ответ на этот вопрос мог бы многое о вас рассказать. Я думала об этом, когда в очередной раз, проснувшись, тянулась изо всех сил, одновременно припоминая обрывки снов.
Мне снились они – мои родители. Все от того, что я думала о них вчера вечером. Иногда я позволяю им оживать в моей голове.
Всем детям, рано потерявшим или никогда не знавшим родителей, нужна вера в то, что они были хорошими. Мне достаточно просто знать – какими они были.
Воспоминания размыты, время растушевывает четкие картинки. Я почти ничего не знаю о них. Чувствую, что они были особенными, чувствую их любовь, она по сей день плещется в моем сердце, словно бескрайнее море.
Мои родители…, моя поддержка и опора. Что это были за люди?
Уверенна – они были богаты, очень. У них было время. Время на то, чтобы жить, чтобы как следует присмотреться к этому миру, чтобы уловить ритм его дыхания, почувствовать… Они баловали меня – плод их любви, я ни в чём не нуждалась. Я купалась в роскоши их внимания, заботы, любви. Всё, чем я являлась, а возможно являюсь до сих пор – это они. Из мелькающих в памяти отрывков я могу кое-что вам рассказать, однако у меня нет полной картинки, скорее это отдельные образы и чувства.
Я росла, окруженная заботой и вниманием, я купалась в родительской любви.
Долгими зимними ночами северные ветра рассказывали мне сказки.
Я познавала мир в непрекращающихся путешествиях, мои первые шаги принадлежат влажному океанскому песку, первые слова навсегда поглотили горы, первая улыбка отпечаталась в лучах заката древнего полуразрушенного города.
Они верили в чудо, трудно не верить, если ты сам создаёшь чудеса. Я будто слышу их голоса: «Милая, чудеса повсюду, присмотрись…, перед тобой всё богатство мира». Разумеется, в те минуты мы не стояли у входа в банк, или в хранилище, в те счастливые минуты мы, босые, с мокрыми от росы ступнями выглядывали Солнце…богатство мира вокруг нас, замрите и оглянитесь, прямо сейчас. Смотрите сердцем, оно умеет видеть, глаза лишь смотрят и навешивают на всё ярлыки.
Вечные романтики, скитальцы, мои добрые родители не знали сна и отдыха. Они любили.
Любовь – вот он – вечный двигатель. Учёные всего мира тщетно из года в год пытаются изобрести вечный двигатель. Не удивительно, что они терпят поражение раз за разом. Нельзя изобрести то, что давно существует.
Любовь – вот наш вечный двигатель. Любовь окрыляет, её сила безгранична, она поднимает с колен безнадёжно павших, Любовь низвергает отверженных, и они катятся в бездну отчаяния. Любовь никого не оставляет прежним.
Любовь жива. Она повсюду. Ищите это сокровище в своём сердце. Берегите любовь. Питайте её своими поступками, любовь не терпит пустых обещаний. Доверьтесь любви, она придаст вам сил. Для любви не существует преград. Для настоящей крепкой любви всё возможно. Избегайте подделок. Любите… Любите всем своим сердцем…
Пока мы любим – мы живы…пока мы любим.
Я не скучала, я не позволяла себе скучать. Скучают лишь по тому, что безнадёжно потеряно. Возможно ли потерять большую часть себя? Мне было важно знать их историю, в конце концов эта история отчасти принадлежала и мне. Каждый вечер, я прыгала в пропасть своих воспоминаний, в надежде вспомнить их лица, различить голоса. Я чувствовала себя другой, когда думала о них. Что-то во мне ликовало, когда я позволяла воспоминаниям заполнять пробелы разума, когда я позволяла себе уноситься далеко в прошлое, чтобы снова чувствовать эту силу, движущуюся во мне. Бесспорно, они передали мне знания, которые хранятся на пыльных полках моей памяти, знания, которые я одновременно хочу отыскать и боюсь. Все дело в том, что есть и другая я. Она смелее. Умнее, решительнее.
