Оглядев собравшихся, Китнисс забеспокоилась, что одно место пустует и что Ровена пропустить начало ужина. Но тут парадная дверь открылась, впуская ее в дом — доктор собственной персоной появилась, дрожа от холода.

— Батюшки, как у вас тут все… С Рождеством! Простите, опоздала, — сняв пальто. Она повесила его поближе к очагу, чтобы оно просохло. Потом, достав коробку, она продемонстрировала ее содержимое Китнисс. — Я тут соорудила кое-что из макарон, не то, чтобы мы часто это ели, но… Нужно только подогреть, — произнесла она, направляясь в кухню.

— Я займусь, — Хеймитч забрал у нее пакет и отвел и усадил ее в кресло, где только что расслаблялся сам. Китнисс заметила, как Зара и Джоанна обменялись многозначительными взглядами, и промычали нечто вроде «Угум» так, чтобы Хеймитч слышал. Тот ничего не ответил, только насупился.

— Там, откуда я родом, это называют «он под каблуком», — громко произнесла Джоанна, и Зара прыснула. Китнисс сама с трудом сдержала ухмылку, так резко Хеймитч помрачнел с досады.

— Поговорите у меня, — буркнул тот по пути на кухню. Когда же он вернулся, то сел рядом с Ровеной и вытащил из ее волос застрявший в них сухой листок, старательно избегая смотреть на Джоанну с Зарой, которые по-прежнему отпускали завуалированные намеки в его адрес.

Китнисс заняла свое место возле Пита, когда тот поднялся на ноги с ножом наизготовку.

— Ладно, ладно, Слушайте все, — он постучал металлом по стакану, чтобы привлечь к себе внимание. – Так, так! Как хозяин дома и глава семьи, я… — ему не удалось закончить свою мысль, так как его прерывал град смешков, который разразился вкруг стола. Громче всех хохотнул Хеймитч, он простонал что-то, в чем слышалось имя Китнисс. Эффи прикрыла рот рукой, шлепнув себя по губам, а миссис Эвердин отчего-то резко заинтересовалась узором на скатерти. Джоанна откровенно ржала, а Энни хихикала в ладошку.

Пит обозрел всех с притворным возмущением - глаза озорно блестели - и все-таки продолжил:

— Как я сказала перед тем, как меня так грубо прервали, я, как хозяин дома*, имею честь разрезать эту индейку и первым взять слово. Таким образом… — он прочистил горло, собираясь с мыслями.

Окли вставил:

— Может, тебе помочь, Пит?

Когда взрыв смеха вновь помешал ему закончить свою мысль, Пит вспыхнул:

— Да вам бы, ребята, прям записные остряки. Слушайте, я просто хотел поблагодарить вас за то, что пришли в этот особенный вечер, чтобы разделить эту трапезу со мной и с Китнисс. Даже не верится, что прежде в подобный вечер лучшее, что люди могли себе позволить, была тарелка пустого супа и корка черствого хлеба, — он обратил многозначительный взгляд на мальчиков-подростков в дальнем конце стола, и Китнисс знала, что он старается им внушить мысль о том, как же им повезло родиться в столь тяжкие времена. И как это надо ценить. Озорное веселье за столом мгновенно сменилось задумчивым молчанием. И Пит продолжил:

— Не хочу никому сегодня портить настроение, но считаю, что мы не должны забывать, как нам повезло, что помимо всего остального, мы есть друг у друга, — Пит повернулся к Китнисс, и сказал уже только для нее. — У меня есть мое собственное сказочное «долго и счастливо», и я стараюсь никогда не забывать об этом, какие бы призраки на являлись к нам на порог.

Китнисс тоже встала и крепко сжала его руку. Что же он с ней делает сегодня…

Пит повернулся к внимавшей ему аудитории и подарил всем собравшимся теплую улыбку:

— Так что мой единственный совет всем на сегодняшний вечер, который знаменует собой нашу дружбу и щедрое изобилие… никогда не забывать о том, что нужно помнить, и не вспоминать о том, что лучше бы забыть.

В комнате все еще висела тишина — каждый осмысливал для себя истину, которой были исполнены его слова. Пит разрезал индейку, а Китнисс все никак не могла отойти от благоговейного изумления от того, как он умудрялся снова и снова находить единственно верные слова при любых обстоятельствах. И от того, как сильно и яростно она любит своего мальчика с хлебом, который уже перестал быть мальчиком и стал мужчиной — и полностью раскрылся в том, как он всегда и был.

***

— Пойдем со мной на кухню, — прошептала она ему после ужина, пока все были увлечены разворачиванием подарков. Пит покорно встал и пошел за ней туда, наверняка полагая, что ей нужно, чтобы она что-то сделал по хозяйству.

Погасив на кухне верхний свет, Китнисс повернулась к нему и велела:

— Закрой глаза.

Пит растерянно улыбнулся:

— Что ты задумала?

— Хм-хм. Сюрприз. Закрой! — нервно рассмеялась она. Убедившись, что он не подглядывает, она подвела его к теплой духовке, на дверце которой теперь красовался большой красный бант.

— С Рождеством! — произнесла Китнисс дрогнувшим голосом. А что еще она могла ему сказать?

Пит глядел на свою духовку с недоумением, даже наклонил голову на бок.

— Хм, Китнисс, ну это же просто наша духовка, какая всегда была.

Китнисс скривилась от досады, уже почти не в силах держать себя в руках.

— Ради всего святого, просто открой!

Добродушно пожав плечами, Пит открыл дверцу. В духовке сам собой зажегся свет, когда он к ней склонился.

— Китнисс, а почему в духовке булочка**?

Китнисс перестала дышать и сглотнула болезненный комок в горле.

— Тебе лучше знать, ты же ее туда засунул.

— Нет, я не… Я… о… — он вдруг потерял дар речи, на лице застыло изумление. - О! — снова воскликнул он, поочередно очумело глядя то на духовку, то на выпечку, то на Китнисс. И то, как он выглядел в этот момент было самым забавным, что Китнисс когда-либо доводилось наблюдать.

— Так ты …? — Пит был даже не в состоянии произнести это, и у Китнисс от этого болезненно оборвалось сердце. Ведь они столько об этом спорили, и даже когда договорились, он, видно, так и не мог поверить, что все-таки станет отцом.

— Да, — сказала она, чувствуя, как страх вымораживает воздух в легких изнутри, хотя с этим льдом и боролся жар ее сердца, воспламенившегося оттого, что Пит был так безмерно счастлив. — С Рождеством!

На лице Пита все шире расплывалась невероятно радостная улыбка, в глазах заблестели от слез. И, подхватив ее и отрывая от земли, он издал такой громкий звук — нечто между криком и всхлипом — что привлек внимание всех из гостей. Они так и повалили из гостиной в кухню, и все пространство вокруг них оказалось в миг заполнено людьми.

— Что с вами, ребята? — тут же вмешался Хеймитч, и на его лице читалась подступающая паника. Ровена, которая, как врач, первой узнала о подозрениях Китнисс, успокаивающе положила ему на запястье свою ладонь.

— Не волнуйся ты так, а то тебя удар хватит, — прошептала она Хеймитчу, и тот сразу заметно расслабился от ее прикосновения.

— Никуда не денешься — старая привычка, — ответил он, накрывая ее ладонь рукой.

— Я стану отцом! — выпалил Пит, еще не оправившись от этого известия. — Я стану папой! Видите, там в духовке булочка!

Китнисс, которая на сводила с него глаз, почувствовала, как слова «стану папой» эхом отдаются в ее ушах. Она смаковала их, чувствуя, что её сердце резко, как при взрыве, наполнялось любовью и бесконечной радостью. Они застали ее врасплох еще давным-давно, в ту ночь на пляже, когда ей пригрезилось то место, где ребенок Пита может быть в безопасности. И теперь она становилась той женщиной, которая дарила ему эту мечту наяву. Тогда, как и сейчас, это казалось почти невозможным, невероятным, однако вселенная все же показала, что удача в конце концов может быть и на их стороне.

Когда новость дошла до гостей, раздался общий радостный вопль и воцарился счастливый хаос. Делли, всегда такая сдержанная, настоящий стоик, кинулась и принялась обнимать разом Пита и Китнисс, рыдая от счастья.

Том, который прекрасно помнил как вез на тачке обессиленную Китнисс домой вскоре после ее возвращения в Двенадцатый, крепко пожал Питу руку, и осклабился с таким видом, как будто выиграл давным-давно заключенное пари.