Исходя из этой сегодняшней потребности, Хоннет систематически реконструирует историю критической теории общества как процесс поступательного научения. Ясно, что такой подход предполагает наличие масштаба, который позволил бы изобразить историю как направленный процесс и говорить о прогрессе в развитии данной теоретической установки. В качестве путеводной нити эксплицитно избираются основные допущения коммуникативной концепции Хабермаса; в результате развитие критико-теоретической установки реконструируется как движение, ведущее шаг за шагом к осмыслению повседневной социальной жизни, в которой, по убеждению Хоннета, только и может быть укоренена сегодня критика общественного господства.
В предложенной реконструкции наряду с “ранней критической теорией” и позицией Хабермаса в качестве третьей привлекаемой концепции выступает “теория власти” Фуко. Последняя включается в изображение истории критико-теоретической установки не только потому, что она может рассматриваться в качестве дополнительной к подходу Хабермаса в плане их отношения к модели “Диалектики просвещения”: можно сказать, что, в то время как Хабермас осуществил ее коммуникативно-теоретическое снятие, Фуко фактически предложил ее негативную радикализацию. Основная мотивация Хоннета была все же не ретроспективной, а “проспективной”: расчет был на то, что из контраста между Фукианской концепцией власти и коммуникативным подходом Хабермаса может возникнуть плодотворное напряжение, избавляющее от абсолютизации рамок Хабермасовой теории общества[23].
Реконструкция, выполненная Хоннетом, показывает, что история критической теории от Хоркхаймеровских программных работ до поздней философии Адорно была отмечена фундаментальным изъяном — неспособностью концептуализировать социальный способ организации обществ. Неудивительно, что ранний Хоркхаймер оставил вне поля зрения весь спектр повседневной социальной практики, поскольку унаследованная от марксизма модель материального производства, лишь внешним образом дополненная психоанализом, не позволяла ему категориально раскрыть какое-либо иное измерение действия, помимо измерения общественного труда. Впоследствии, в “Диалектике просвещения”, Адорно и Хоркхаймером была осуществлена кардинальная нормативная переоценка понятия общественного труда: он стал трактоваться уже как акт изначального подчинения природы и как исходная точка того процесса постепенного разрушения цивилизации, который находит свое завершение в тоталитарной тирании фашизма. Формы социального господства при этом прямо и непосредственно оказываются внутриобщественными производными деятельности распоряжения, подчиняющей природу; социальные действующие лица, подчиненные общественному господству, предстают, в метафорической аналогии с инструментализированной природой, как пассивные жертвы.
Таким образом, модель критического социального исследования, лишь внешним образом соединяющая политическую экономию и психоанализ в горизонте спекулятивной философии истории, совершенно теряет из виду внутреннюю социальную конституцию общества, образованную повседневной практикой социальных групп. Причем это относится как к социально-интегративным актам, на которые группы способны благодаря кооперативным усилиям интерпретации, совершаемым их членами, так и к конфликтам в отношениях между морально противоречащими друг другу групповыми убеждениями. В результате складывается явно упрощенное представление о том, что позднекапиталистические общества воспроизводятся вообще независимо от коммуникативно выработанных норм действия их членов, поскольку эти общества путем управления процессами социализации закрепляют образцы конформного поведения непосредственно в природе индивидуальных потребностей.
Исходная программная идея Хоркхаймера и поздняя теория общества Адорно обозначают, по мнению Хоннета, начальную и конечную ступени классической эпохи критической теории, в рамках которой продуктивный контакт с социальными науками так никогда и не был установлен, поскольку преобладание односторонней философии истории не оставляло места для анализа социального действия. Место социологического вопроса о видах социальной интеграции и социального конфликта в определенном обществе занимал вопрос о влиянии индивидуального субъекта влечения и экономического воспроизводства общества друг на друга. И хотя сочинения Хоркхаймера и, в еще большей степени, творческое наследие Адорно до сих пор вызывают интерес и стали предметом многочисленных интерпретаций, классическая критическая теория в неизменном виде может использоваться в качестве теоретического инструмента анализа современных обществ лишь безоглядно решительными эпигонами.
Хоннет подчеркивает то обстоятельство, что “в западногерманских дискуссиях Франкфуртская школа настолько прочно монополизировала идею критической теории общества, что продуктивное усвоение каких-либо альтернативных традиций в течение длительного времени было затруднено…” В частности, огульная и неточная “критика позитивизма”, охватившая также прагматизм, структурный функционализм и социологию Дюркгейма, сделала невозможным продуктивный диалог с американской и французской социологическими традициями и развитие социологически релевантной ориентации в рамках критической теории. Поэтому “любая попытка недогматического дальнейшего развития критической теории общества” возможна лишь посредством выхода за пределы традиции, представленной Хоркхаймером и Адорно и такой теоретическое переориентации, которая позволяла бы адекватно определить своеобразие социального[24].
В 60-е и 70-е гг., считает Хоннет, попытки такого изменения ориентации в рамках парадигмы критической теории совершаются, прежде всего, исходя из двух различных точек зрения, общим для которых является то, что они отказываются от философско-исторической модели покорения природы и, тем не менее, пытаются ответить на центральные для критической теории вопросы о способе господства и форме интеграции позднекапиталистических обществ: концепции Фуко и Хабермаса по праву воспринимаются сегодня как конкурирующие версии не-догматического продолжения классической критической теории. Обе теории характеризует стремление поставить на место представления, в соответствии с которым общество изображается как продукт актов инструментально действующего родового субъекта, такую теоретическую модель, для которой исходными являются характеристики социального действования. Правда, этот общий для них отказ от философско-исторически истолкованного понятия труда, открывающий путь к области социальных феноменов, оставшейся неосвоенной классической критической теории, является едва ли не единственным общим знаменателем, к которому можно привести социальную теорию Мишеля Фуко и Юргена Хабермаса, поскольку они рассматривают поле социального действования с противоположных точек зрения. Фуко открывает сферу социальных интеракций и конфликтов, систематически игнорировавшуюся Хоркхаймером и Адорно, благодаря тому, что он пытается свести возникновение общественного господства к процессу стратегических взаимодействий между субъектами. Но такая трактовка, как считает Хоннет, не смогла стать основой для рефлексивного обоснования критических притязаний Фукианской “теории власти”. В результате Фуко ограничился разработкой разновидности функционалистского подхода к анализу социального, в которой отсутствуют конститутивные для критики нормативные привязки. Этот дефицит Фукианской “теории власти” устраняет Хабермас, разработавший понятие коммуникативного действия: последнее позволяет как объяснить генезис власти, так и эксплицировать нормативный горизонт социального действия, с которым рефлексивно соотносятся критерии “критики власти”[25].
В свою очередь, в концепции Хабермаса соприсутствуют две социально-теоретические ориентации, которые Хоннет считает явно неравнозначными: одна объясняет общественное развитие из абстрактной логики рационализации, а другая (предпочтительная) — из конкретной логики социальной борьбы. И как раз привлечение концепции Фуко в качестве дополнительной к теоретической позиции Хабермаса позволяет акцентировать более продуктивную составляющую последней: ведь Фуко в своей “теории власти” изображает интеракции именно как социальную борьбу (“стратегические игры”). Таким образом, трактовка концепций Фуко и Хабермаса как альтернативных и взаимодополнительных версий современной критической теории позволяет, солидаризируясь главным образом с идеями Хабермаса, все же не замыкаться в его теоретическом горизонте и открывает перспективу не-догматического продолжения “критики власти”.
