Они блаженно лежали на полу в прихожей - полуголые, в запекшейся крови. Люба нежно поцеловала Олега и хихикнула. Он тревожно открыл глаза.

-- Не, все хорошо. Посттравматический шок. Стресс мы сняли, - улыбнулась она, - чертово дерево, это оно во всем виновато...

-- Ты еще скажи, что жалеешь или что-то из разряда: ка­кую страшную ошибку мы только что совершили, - мрачно пошутил Олег, - пойдем отмываться, там заодно разберемся, нужна ли скорая, и кому. А то ты меня пуга­ешь. Сначала в рев, потом заикаться, потом... впрочем, к "потом" у меня претензий нет. А дальше хихикать начала...

Отмылись. Оказалось, вдвоем под душем даже сподручнее. Вы­яснилось, что из всех полученных увечий серьезной может быть только травма колена, полученная Олегом во время падения. И то - решили пока подождать.

Еще сутки, пока любины родители были в отъезде, они прожили вместе. Это был какой-то странный союз на грани правды и вы­мысла. Как будто в жизни открылся "карман", в котором можно было переждать немного до поры, сделав паузу. В этом кармане не было ничего и никого, кроме них двоих. О дальнейшем раз­витии событий они не задумывались. Просто было хорошо.

Олег должен был улетать в свою тайгу через два дня, и по окон­чании "выпадения из времени" Люба отвезла его к Никите. Тот понимающе посмотрел на них обоих и лишних вопросов зада­вать не стал.

Еще через день они прощались в аэропорту.

-- Кукни, как доберешься, - она сжала его руку.

Олег тихо чмокнул ее в макушку. Люба подняла на него глаза. В голове Шугаева впервые мелькнула мысль: ну ее к черту, эту Москву! Поехали со мной! Хоть в чемодане! Будь со мной. Живи со мной. Слушай меня. Понимай и принимай меня... Фу, - поморщился от собственных мыслей, - феодал недоделанный...

Он наклонился, целуя ее губы - никакой любви! Исключительно дружба с поправкой на половую принадлежность - смеялись они оба над проявлением своих эмоций на публике.

***

Люба так и не дождалась весточки от Олега о благополучном прибытии. Но вскоре в новостях появилось тревожное сообщение о том, что самолет, на борту которого находился Шугаев, пропал с экранов радаров, и связь с ним потеряна...

Она потеряла покой и сон. Заставляла себя ходить на работу, чтоб хоть как-то существовать в пространстве и времени. Сайт аэропорта и новостные странички были открыты постоянно и обновлялись не реже, чем раз в полчаса-час, даже ночью. Созвонившись с Никитой - а у него были связи в информационном агентстве - Люба узнала, что никаких внятных версий исчезновения авиалайнера ни у кого нет. Идут поисково-спасательные операции, но пока совершенно никакой конкретной информации...

Через два дня Никита с серым лицом сообщил Любе, что обломки самолета найдены. Он совершил экстренную посадку в какой-то глухой лесополосе. Много погибших, но есть и выжившие, и пропавшие без вести. Имя Олега Шугаева значилось в списке последних... Впрочем, несколько тел было настолько обезображено, что даже опознание становилось невозможным без генетической экспертизы.

Люба была в оцепенении. Ее сознание тщетно искало какую-то зацепку, дающую шанс возникновению надежды. Она чувствовала, что Олег жив, но боялась поверить в призрачную вероятность...

Как-то через несколько недель после происшествия она остановила машину на Воробьевых горах. Как-то интуитивно, внепланово. Будто бы ее потянула туда некая невидимая, неведомая сила. Увидела небольшой храм слева от Смотровой - и вспомнила. Еще давно кто-то рассказывал, что это место обладает удивительной энергетикой. Хорошая это церковь, любят ее люди. До сей поры Люба не особенно интересовалась такого рода вещами, считая себя скорее терпимым атеистом, чем реально верующим человеком - несмотря на то, что крестилась уже в сознательном возрасте и исключительно по собственному желанию. Атеистическое воспитание давало свои плоды - что и естественно, разумеется.

Припарковав машину в паре десятков метров от храма, Люба несмело потянула на себя тяжелую дверь. Внутри было поразительно тихо - пятница, вторая половина дня.

Зажигая свечу перед ликом Спасителя, Люба робко подняла на Него глаза.

-- Ну здравствуй, Отец, - негромко произнесла она, пользуясь тем, что рядом никого не было, - вот и я... Примешь? Простишь? Я не умею просить, Ты знаешь это, как никто другой. И лучше всех видишь, что кому нужно на самом деле. Просто пойми меня, пожалуйста, вернее, помоги мне самой себя понять... - прошептала она со слезами на глазах.

С расположенной рядом иконы Божией Матери на Любу ласково смотрела самая мудрая и прекрасная из всех Женщин. Ее взгляд проникал в самую глубину души, пробуждая в девушке какие-то неведомые доселе чувства. Почему-то стало стыдно за многие из тех вещей, что в повседневной жизни кажутся привычными и обыденными. Совестно за то, что основные душевные резервы растрачивались как-то попусту. И еще, глядя на скорбь в Ее глазах, Люба отчетливо поняла, что не вправе ни о чем просить. И жаловаться ей не на что. Слава Богу, все живы. Имени Олега нет в списках погибших, и сердце подсказывало ей, что он все-таки остался в живых. Можно ли гневить Бога?..

Люба склонилась в глубоком поклоне перед Теми, кто видит и понимает все наши переживания вне зависимости от того места, где мы находимся, ею овладело чувство безграничной, непередаваемой благодарности за все, что ей довелось пережить в этой жизни до сих пор. У нее любимые и любящие родители, есть работа, понимающее начальство и верные друзья. Была любовь - пусть и ушла, но ведь была же! Есть еще одно малопонятное пока чувство, которое держит ее на плаву, дает определенный стержень...

Выйдя из храма, Люба безотчетно приложила руку к животу и вдруг, ахнув, остановилась, как вкопанная.

Через полчаса она распечатывала аптечный тест. Ее лихорадило. Руки дрожали.

Две полоски! Пусть вторая еле заметна, но она есть! Люба не знала, плакать ей или смеяться...

Наутро она отправилась в ближайшую клинику сдавать кровь на ХГЧ. Благо была суббота - до работы в таком состоянии она доехала бы явно с трудом. Оплатив срочное выполнение в лаборатории, Люба вышла из здания и пошла бродить по окрестным дворам. В голове была абсолютная пустота - настолько неожиданным оказался такой поворот событий.

В принципе, никаких сомнений в своих дальнейших действиях у нее не было. Родители, конечно, будут, скажем мягко, ошарашены. Но это ничего. Еще давным-давно, задолго до подобной вероятности, у нее был с ними разговор на эту тему, и выводы всех троих были вполне единогласны: если что - ребенку быть. Пока все молоды, здоровы, обеспечены - вырастим и воспитаем. А там мало ли как потом еще сложится... Муж - дело, безусловно, хорошее, да и отец дитю нужен. Но всякое в жизни бывает! Замуж и в пятьдесят выходят, а вот рожать...

Три часа ожидания тянулись, казалось, вечно. Люба успела в деталях продумать всю беседу с родными и прикинуть, до какого времени сможет ходить на работу. Интересно, как отреагирует шеф...

Взяв листок с результатами анализов и боясь его развернуть сразу, Люба на негнущихся ногах вышла на лестницу. Только там, вдали от чужих глаз, она решилась взглянуть на распечатанную табличку.

Она почти не удивилась и даже улыбнулась - впервые за долгое время.

-- Ну, привет, дитеныш, - усмехнулась она, засовывая в карман бумажку, - похоже, я буду твоей мамой...

Люба нащупала в кармане сигаретную пачку и, решительно смяв ее, забросила в ближайшую урну.

***

Вечером состоялся разговор с родителями. Когда шоковое состояние немного отступило (как?! когда? А отца вообще не будет или пока трудно сказать?), все пришли в себя и стали прикидывать, как лучше прожить ближайший год. Борис Афанасьевич созвонился со знакомой бригадой рабочих, чтоб договориться об утеплении и в целом повышении уровня комфорта их дачного домика. Лидия Алексеевна, пообщавшись с подругами и приятельницами, нашла хорошего доктора в приличной клинике, которому можно было бы доверять. И понеслось...