– Еще как! – Кристинка оживилась. – Обрадовался, домой сразу повел. Его стерва даже обо мне знала. Честный такой. Еще до свадьбы ей рассказал.

– Надо же.

– Вот-вот! Папаша у меня хороший, но подкаблучник, с-с-собака, – она отвернулась к стене, – и эта тварь ему доказала, что я дефективная. Если в пятнадцать лет уже не целочка, значит, все. Можно ставить крест.

– Но ты же не виновата!

– А кому какое дело? – Кристинка сверкнула в темноте глазами. – Я вот думаю иногда, лучше б мне все руки-ноги переломали. Тогда бы не была «дефективная» – ну в гипсе бы походила, вылечили бы, и всё. А раз меня насиловали, это не травма, не болезнь. Это типа моя вина…

– Тс-с-с-с. – Юлька услышала легкое движение в коридоре, сунула второпях пустую бутылку под стол и легла в кровати Кристины, накрывшись своим одеялом.

– Вырасту, мачеху замочу, – пробормотала та себе под нос, уютно устроившись рядом, – в опеке такого про меня наговорила! Про разврат. Про угрозу двум ее соплякам. Твари! Я им и детей нянчила, и по дому помогала. Все делала, лишь бы только не выгнали. А они вон, другой повод нашли…

Влад вошел в костюме и галстуке – только что вернулся с работы. Поцеловал Катю как обычно в макушку, сел напротив нее у письменного стола и стал смотреть на жену поверх монитора. Пристально, не отводя взгляда. Она смущенно ему улыбнулась.

– Как состояние души? – на всякий случай он начал издалека.

– Терпимо. – Она пожала плечами.

– Хорошо, что ты сегодня рано вернулась. – Он положил на ее руку свою большую ладонь.

– Я и не была на работе, – она виновато на него взглянула, – решила взять выходной. Устала.

– А что Яков Львович? – Влад насторожился.

– Все понял, – Катя перевернула свою руку под ладонью мужа и крепко сжала широкое запястье, – велел набираться сил и отдыхать.

– Правильный начальник, – похвалил супруг и после паузы решился: – Катя, не злись, но ты в последнее время…

– Знаю, – она подняла на него мутный, усталый взгляд, – наверное, кризис среднего возраста. Даже на любимой работе стало смертельно скучно.

– У тебя ничего не болит? – Он смотрел на нее с тревогой.

Катя рвалась на работу всегда, была из тех женщин, кому недостаточно домашнего очага и семьи. Ее энергии хватало на тысячи идей, на десятки проектов. Влад наивно думал, что жена побудет дома несколько лет после рождения младшей дочери, Маши. Но удержать ее оказалось невозможно – уже через полгода она вернулась в издательство. Да и эти шесть месяцев работала из дома, удаленно.

– Нет, – она смотрела ему прямо в глаза, – я совершенно здорова, если ты переживаешь об этом.

– А что же тогда?

– Много и напряженно думала в последнее время. – Она тяжело вздохнула.

– Я это заметил. О чем? Пишешь новую книгу?

– Нет, – Катя хмыкнула, – хватит с меня одной. Я думала о маме.

– Ох, – свободной ладонью муж погладил ее по голове, – ты же знаешь, она пожилой человек. Ее уже не переделать.

– Я и пытаться не буду, – Катя снова улыбнулась, – я думаю о том, что ее отношение к миру, к людям и даже к детям – это продукт системы. Результат отсутствия родителей и последствия жизни в детском доме.

– Да брось, – Влад отмахнулся, – просто у нее характер такой.

– Скажи еще, дурная наследственность, – Катя решительно мотнула головой, – нет! Сложись обстоятельства по-другому, и мама была бы другой. Как минимум умела бы заботиться и любить.

– Маленькая моя, – Влад снова с нежностью провел ладонью по ее волосам, не отнимая второй руки, в которую Катя по-детски настырно вцепилась, – я понимаю, что у тебя было сложное детство. Но ведь и не самое плохое, правда? Папа тебя очень любил.

– Да, – Катя с готовностью кивнула, – но я все время думаю, что было бы, если бы маму удочерили. Стала бы она счастливым ребенком?

– Ты же знаешь, история не терпит сослагательного наклонения. – Влад с сомнением пожал плечами. – К тому же Елизавета Петровна прекрасно помнила родную мать, твою бабушку.

– И что? Ей никто не мешал бы и дальше ее любить, – она не на шутку разнервничалась, – просто появились бы еще мама с папой. А у меня были бы дедушка с бабушкой.

– Ты идеалистка, – Влад вздохнул, – кому нужен чужой ребенок? Сирот после войны было много. Люди сами с трудом выживали. У нас же всегда усыновляли только младенцев, меняли их историю, давали новые фамилии, имена, даты рождения. И выдавали за родных. А Елизавете Петровне в сорок пятом было уже восемь лет. Ну, кто бы ее удочерил? Утопия.

– Грустно это все, – Катя поникла, – семья-то нужна ребенку и в восемь, и в десять лет. Как без мамы и папы научиться любить? Какое без родителей детство?

Влад беспомощно развел руками и поднялся со стула.

– Я хотела спросить, – Катя поторопилась его остановить, – как ты отнесешься к тому, чтобы приглашать сироту из детского дома к нам в гости?

– Что?! – Влад замер, внезапно окаменев.

– Понимаю, – Катя кивнула, – я и сама боюсь. Но мне кажется, ребенку важно выходить из стен детского дома. Хоть что-то узнавать о реальной жизни, об отношениях в семье.

– А разве так можно? – Влад смотрел на жену в смятении: – Просто брать в гости?

– Да. Оказывается, есть закон о временной передаче сирот в семьи, – Катя возбужденно тараторила, – точнее, это постановление правительства. Там надо кое-какие бумаги собрать, получить в опеке письменное разрешение, и всё!

– Давай после ужина поговорим, – Влад нервно сглотнул, машинально ослабил галстук и отвел глаза, – а я пойду пока няню отпущу, уже шесть часов.

– Хорошо, – Катя проводила мужа благодарным взглядом, – я скоро приду.

В тот вечер они ужинали всей семьей, что в будние дни случалось редко. Даже Настена умудрилась прийти домой пораньше – очередной репетитор заболел, и не пришлось ехать к нему после школы. Но атмосфера за столом была напряженной. Влад ел молча, уткнувшись носом в тарелку, как в далекие времена их незрелой семейной жизни. Настя пыталась что-то рассказывать про школу, но быстро осеклась, безошибочно определив, что родители слушают ее вполуха, а сами находятся далеко в своих мыслях. Маленькая Машуня капризничала сверх меры. Кормить себя она теперь позволяла все реже и, схватив ложку, размазывала овощное пюре по одежде, столешнице детского стульчика и лицу. Она не на шутку злилась на то, что не всегда удается донести ложку до рта, и даже пару раз пыталась поплакать. Катя помогала, но в финале ужина тарелка все равно полетела с детского стульчика, разбрызгав содержимое по полу и по стенам.

– Ай-я-яй! – сказала Катя дочке и строго на нее посмотрела.

Малышка моментально скривила губы и горько заплакала. Кате пришлось объяснять, что никто Машу не ругает, но надо быть аккуратнее. Она выдала капризуле заранее припасенные бумажные салфетки, а сама пошла в ванную за половой тряпкой.

Когда старшая дочка была младенцем, Катя от подобных кормлений моментально впадала в ярость. Ей казалось, что человеческое существо не имеет права поступать с ближним своим таким варварским образом. Взваливать на плечи и без того измученной матери новую порцию проблем. Она обижалась на дочь как ребенок и потому совершала бесконечные ошибки в общении с ней. Когда-то точно так же в ответ на ее капризы и шалости раздражалась ее мама, Елизавета Петровна. Она кричала, шлепала дочь, и в эти моменты Катя чувствовала себя ненужной. Понимала, что для матери она только помеха в жизни. И думала, что никогда не станет так же поступать со своим ребенком, но бедной Насте все равно досталось. Катя, в отличие от собственной матери, никогда не поднимала на дочь руку, но крик в доме стоял постоянно. От этого крика ребенок становился нервным и вел себя с каждым днем все хуже и хуже. От бесконечных скандалов окончательно пропал из дома Влад, стараясь появляться в семье далеко за полночь, когда все уже спят. Катя уставала с маленькой дочкой все больше, все глубже сама проваливалась в состояние беспомощного ребенка и в ответ на любые трудности умела только орать. Этот крик не был желанным, из-за него она ненавидела саму себя, но он вырывался помимо воли – словно срабатывал раз и навсегда усвоенный сценарий из собственного детства. Катя знала, что такое «воспитание» вредит и порождает агрессию ребенка, но остановиться все равно не могла. Много лет понадобилось ей для того, чтобы по-настоящему повзрослеть и сломать ложный стереотип. Только после тридцати пяти лет, прочитав массу книг о детской психологии, посетив десятки специальных лекций и курсов, она научилась видеть в детях не вечный источник проблем, а счастье. Осознала, что главное – это не идеально чистый пол, аккуратная одежда или сделанные уроки, а отношения с ребенком. И поддержать их можно только заботой, любовью. И хотя Настя в подростковом возрасте начала возвращать родителям их воспитательные ошибки, выкидывая то одно, то другое, Катя обрела наконец спокойствие и уверенность.