— Приезжают посменно, иногда график нарушается, но каждый день работают в среднем четыре отряда.

— Но тогда получается, что ежедневно занято около двухсот человек? — невольно удивившись в душе, переспросил Сюхэй.

— Да, в среднем будет, пожалуй, человек сто семьдесят, сто восемьдесят.

— Неужели там так много работы?

— Так ведь есть же еще дворец наследника… Что поделаешь, до войны дворец обслуживали две тысячи постоянных рабочих, — сказал хозяин.

— Вы простите, что я так расспрашиваю… — отхлебнув чай, сказал Сюхэй и с невинным видом продолжал: — Кто же стоит в центре движения этих отрядов? Раньше, я слыхал, это было, кажется, Женское общество…

В ответ на вопрос Сюхэя хозяин пустился в объяснения.

— До войны уборкой императорского дворца и дворца наследника занимались две тысячи постоянных работников, но после войны бюджет императорской семьи ограничили, теперь уже невозможно, как прежде, держать постоянных рабочих. Вот Женское общество острова Хоккайдо и проявило инициативу… Были созданы добровольные Отряды по уборке дворца. Но тогда все это происходило в малом масштабе, хотя действительно одно время в центре движения стояло Женское общество… но дело не клеилось, и теперь подключился профсоюз железнодорожников.

— Железнодорожников?! — Это было так неожиданно, что Сюхэй едва не ахнул. — В таком случае вам тоже, господин помощник, наверное, достается… — Сюхэй старался не выдать волнения, но голос звучал все-таки чуточку хрипловато.

— Да… Но что же делать, это тоже своего рода служба… — Хозяин, совсем превратно истолковав горячую заинтересованность Сюхэя, казалось, даже проникся к нему симпатией.

…Он руководит отрядом один раз в четыре года, в этом году ездил в Токио в третий раз. К счастью, до сих пор все шло гладко, без каких-либо происшествий, он благополучно выполнил долг… — говорил он.

— И вы уже начали подготовку следующего отряда? — с улыбкой спросил Сюхэй.

— Да, в данный момент начинаю понемножку… — улыбнулся в ответ хозяин.

Сюхэй взглянул на часы — было уже без десяти десять, он и не заметил, как прошло время. Извинившись, что, увлекшись беседой, засиделся чересчур долго, Сюхэй распрощался. Хозяин, тоже поднявшись, сказал, что Сюхэй уже опоздал на последний автобус, и потому он доставит его домой в своей машине. Отсутствие автобуса было, конечно, совсем некстати, но Сюхэй все же вежливо отказался, сказав, что, несмотря на поздний час, должен зайти еще кое-куда.

Сюхэю не хотелось пользоваться любезностью помощника начальника станции. Этот Канэко был ему неприятен. Но главное — тяготило ощущение, что он обманул человека. Конечно, он сделал это ради того, чтобы выяснить, кто стоит за спиной этих отрядов, и все же Сюхэю было как-то не по себе. Из глубины дома появилась хозяйка и тоже посоветовала поехать с мужем на их машине, но Сюхэй вежливо поблагодарил и вышел на улицу.

Стало прохладнее. Пахнущий солью ветер с моря, пролетая сквозь мрачно черневшую сосновую рощу, забирался под легкую рубашку с открытым воротом и короткими рукавами.

Сюхэй опять прошел по темной дороге, вышел на шоссе и двинулся пешком до ближайшей станции, примерно в километре пути. Там он, наверное, найдет такси или, может быть, позвонит брату по телефону… Когда он уходил, брат сказал, что, если Сюхэй задержится, он встретит его на машине.

Время от времени по пустынному шоссе мимо него на большой скорости проносились грузовые и легковые автомобили. Сюхэй торопливо шагал по плохо освещенной пешеходной тропинке. Он был взволнован. «Об этом визите нужно рассказать Исодзаки», — думал он.

На следующий день вечером в городе Токуяма Сюхэй сел в экспресс «Утренний ветерок», отправлявшийся в семь часов пятьдесят минут.

Да, тайфун и в самом деле как будто гнал его назад, в Токио. Уже с полудня подул теплый ветер, то и дело принимался лить дождь.

С помощью кондуктора отыскав свое место на средней полке спального вагона второго класса, Сюхэй разделся и лег. Постель была удобная, но всякий раз, как он ехал этим поездом, где койки были в три яруса, он никак не мог уснуть из-за тесноты, тряски и грохота колес.

Накрывшись до половины маленьким, тоненьким одеяльцем в жестком от крахмала пододеяльнике, Сюхэй перебирал в памяти события этих нескольких дней, и перед его мысленным взором невольно вставало востроносое, загорелое — только лоб отделялся светлой полоской — лицо помощника начальника станции.

…Министерство двора и, что особенно отвратительно, — руководство профсоюза железнодорожников, пользуясь отсталостью определенных слоев населения, все в больших масштабах навязывают эту рабскую систему труда… Чем больше думал Сюхэй, тем серьезнее казался ему этот вопрос.

Руководство профсоюза железнодорожников совершенно открыто провозглашает лозунги, сущность которых сводится к еще большей интенсификации труда в сочетании с «исправлением» идеологии, откровенно ведет дело к расколу между работниками железных дорог. Во всех этих тенденциях Сюхэй явственно различал направляющую руку властей, стремящихся к возрождению милитаризма…

Незаметно он задремал, а когда внезапно открыл глаза, сквозь щель в толстых, шершавых занавесках, закрывавших его спальное место, уже пробивался свет. Чувствовалось, что в вагоне уже не спят. Сюхэй приподнялся и, потирая заспанное лицо, чуть раздвинул занавеску. Прямо перед собой он увидел круглое, улыбающееся девичье личико.

— Доброе утро!

— Да, да, конечно… — Сюхэй торопливо задернул занавеску.

Он поднес ручные часы к лучику света, пробивавшемуся сквозь щелку. Половина восьмого… Сюхэй поспешно оделся, спустился с койки и пошел умываться. В соседних купе проводники уже убирали постели.

«Утренний ветерок» приближался к городу Нумадзу. Сюда тайфун не добрался, небо было лишь слегка подернуто тонкими облаками. Проглядывало солнце, озаряя окрестные холмы. Сюхэй сел у прохода и закурил сигарету. Спутницами по купе оказались молодые девушки, ездившие куда-то на экскурсию: все с рюкзаками, в разноцветных спортивных рубашках, в брюках.

Вдруг он заметил, что у сидевшей наискосок девушки, той самой, которая только что с ним здоровалась, на ее желтой с короткими рукавами рубашке, на груди, что-то написано довольно крупными латинскими буквами: «I love you, love me!» — прочел Сюхэй.

Ошеломленный, Сюхэй усиленно морщил брови, но в конце концов, не выдержав, засмеялся:

— Это еще что за заклятье?!

Девушки дружно рассмеялись.

Все они служили в одном из банков в районе Маруноути и, молодые, жизнерадостные, возвращались теперь домой после недельного отпуска, который провели у вулкана Асо.

После двухминутной остановки в Атами по вагону прошел продавец газет. Сюхэй купил «Асахи», но он не выспался, читать не хотелось. Так и не развернув газету, он сунул ее в наружный кармашек своего чемодана и опять закурил.

По мере приближения к Токио перспектива одинокой трудовой жизни на старости лет, казалось, снова гнетущей тяжестью наваливается на плечи. С тех пор как Сюхэй близко соприкоснулся с деятельностью Общества по охране здоровья и быта, он особенно остро ощущал всю убогость системы социального обеспечения в Японии. Единственной реальностью были головокружительно растущие цены: никто, в том числе и сам Сюхэй, не мог быть спокоен за завтрашний день… Сюхэй никогда не мог позабыть своего старшего сына Сэйити, шестнадцатилетнего школьника, посланного работать на авиационный завод Митака. Там он и погиб под бомбежкой в один из жарких летних дней, перед самым окончанием войны. Ему раздробило правую ногу.

…Но вскоре Сюхэй достал из кармана очки и, словно для того, чтобы отогнать образ сына, вытащил из чемодана газету. Вверху, на второй полосе, была напечатана статья о намеченной на октябрь поездке императорской четы за границу. Вчера парламент утвердил смету связанных с поездкой расходов. Газета помещала фотографии министра двора, министра иностранных дел и других самых важных персон из свиты.