Утро принесло не безоблачное счастье, а дождь проблем. Когда свершение заменило собой идеал, индийская литература оказалась на распутье. Борьба против англичан объединяла всех, строительство новой жизни не все представляли себе одинаково. Часть творческой интеллигенции застыла в замешательстве перед невероятной сложностью нового мира; Индия вышла на мировую арену, а та кардинально изменилась. Новая эра Индии совпала по времени и с началом научно-технической революции.

Вот как писал об этом времени поэт Раджив Саксена:

«Литература переживает странную фазу отрицания, протеста и вслепую ищет чего-то прочного, настоящего.

…Отсюда — тоска по прошлому, так ясно звучащая во многих наших произведениях. Сложность современности мешает нам разглядеть очертания грядущего на нас мира. Это не значит, что мы не ждем нового мира и не хотим принять его. Хотим. Но хотим и рассказать, как это трудно».

Что же это? Снова парадокс? Завоевать свободу, выйти на старт и затосковать по невозможности побежать назад?

…Недавно умер талантливый индийский киноактер Балрадж Сахни, человек нетривиального мышления и незаурядной литературной одаренности. В одной из его дневниковых записей рассказывается такой эпизод: ливнем размыло дорогу, ее наспех починили, но никто — а машин собралось довольно много — не решается первым проехать. Подъезжает еще машина, за рулем англичанин. Узнав, в чем дело, он махнул рукой и поехал. За его машиной потянулись другие.

А Балрадж Сахни записал:

«В тот день я увидел собственными глазами разницу между человеком, выросшим в независимой стране, и человеком, выросшим в стране порабощенной. Свободный человек обладает способностью думать, принимать решения и действовать. Раб утрачивает эту способность. Он пользуется чужими мыслями, колеблется в решениях и, как правило, решает идти проторенным путем».

К чести индийской прозы — она не избрала торный путь, а идет тернистой дорогой.

Процессы, происходящие в индийской прозе сегодня, так же запутанны и многообразны, как действительность, лежащая в их основе.

Самое значительное из всего, что творится сейчас в раскаленном литературном тигле, — это медленная, но неуклонная кристаллизация подлинно реалистической прозы, становление критического реализма.

Он развивается и в произведениях писателей старшего поколения: в романах Шубхаша Мукерджи, Бхишама Сахни, Тхакажи, и в молодой литературе — примером может служить роман Кашинатха Синга о студенческих волнениях «Наш фронт».

Литература этого плана уже не ограничивается фронтальным подходом к действительности, а проникает в суть явлений, она глубоко психологична и в отличие от романтизированного бытописательства предшествовавшего периода не программирует ни положительных, ни отрицательных героев и не подталкивает читателя к дидактической концовке.

Писатели реалистической школы ставят своей задачей дать объемную картину действительности, а они знают ее и своих героев, безусловно, лучше, чем представители романтизма, и не ищут укрытия в стереотипах. Критики иногда зовут их «беспощадными реалистами».

Удельный вес подлинно реалистической литературы пока невелик в общей массе книжной продукции страны, но ее воздействие на литературный процесс невозможно не ощутить.

И ощущается оно все сильней и отчетливей по мере того, как меняются черты социологического портрета индийского читателя.

Индийскому писателю невероятно трудно войти в глубь народной жизни, и пока можно буквально по пальцам перечислить произведения о простых людях, написанные по закону обратной перспективы, когда художник помещает себя вовнутрь картины и начинает видеть мир глазами своих героев. Конечно, это не единственный метод литературы, но глубокое знание описываемого все-таки есть непременное условие ее достоверности.

Как правило, авторы таких книг сами люди из народа, часто из низких каст, которым полуфантастическое стечение обстоятельств помогло приобщиться к знанию и которые оказались достаточно талантливы, чтобы рассказать о том мире, откуда они вышли. Естественно, что их творчество отличается подлинной достоверностью. В достоверности, ничего общего не имеющей со стереотипной примитивностью, секрет обаяния повестей и рассказов Аннабхау Сатхе, романа о бомбейских рабочих писателя-коммуниста Нараяна Сурве «Дым, огонь и человек» и его стихов, стихов Винда Карандикара.

Совсем недавно произошло событие, возвещающее не меньше, чем революцию, в современной литературе — и не только в ней: о себе заговорили неприкасаемые, организовавшие собственный журнал «Бунт» — название говорит за себя.

Появление повестей, рассказов, стихов, написанных неприкасаемыми — людьми, стоящими так низко в кастовой иерархии, что даже тень их оскверняет человека, на которого она упала, — о жизни таких же, как они, — убедительное доказательство необратимости социальных перемен новой Индии.

Далит — значит задавленный.

Далит — называют себя неприкасаемые, выброшенные из жизни диким анахронизмом, невероятным в наши дни, как динозавр, завывающий на сверкающем полу электронно-вычислительного центра.

Тысячелетиями длилось их существование рядом с жизнью, вне ее, и вот, впервые за тысячелетия безмолвные тени обрели голос и заявили о себе.

Отчетливей всего звучит в их произведениях ненависть к системе, не просто допускающей отверженность человека, но и лишающей его права на сочувствие потому, что его нежизнь — расплата за содеянное им в прошлой жизни; звучит в них и требование самых радикальных перемен.

Вот стихотворение Умаканта Рандхира:

На плечах моих тяжесть

окровавленной воющей боли.

Я живу в переулках, тупиках,

на задворках, в бараках без света.

Зажигаю огни.

Огонь за огнем.

Я толкаюсь в закрытые двери,

я стучу, я зову.

За дверями — нейтралитет

в надежных четырехстенных могилах.

Мне

не отвечают,

не открывают,

не подставляют

свое мягкое нежное мясо

на съеденье огню.

Я плюю на закрытые двери:

запирайтесь покрепче,

подонки,

потомки

моей крови — жгучей и красной.

Можно представить, какой интерес литературных кругов мгновенно вызвали к себе неприкасаемые.

Ведь дело не в художественных достоинствах их произведений — хотя многие из них написаны бесспорно талантливо, — а в новизне их взгляда на индийскую действительность. Неприкасаемые видят ее изнутри, но их остраненность от основного русла индийской культуры дает им стереоскопичность видения.

Об этом писал критик Шарачандра Муктибодх:

«Чем так разительно выделяется литература далит?

Положением тех, кто ее создает. Находясь в особом положении, они видят явления в отличной от нас всех перспективе. Они по-другому соотносятся с древними священными книгами, с мифологией, с классической поэзией и поэтому чувствуют, что по-другому воспринимают жизнь, ее сокровенный смысл и боль. Они, безусловно, правы».

При всей значимости развития реализма, как метода, и роста его влияния, при всей значимости вхождения в литературу писателей из народа с их новыми героями и тематикой нельзя забывать, что в индийской прозе продолжается, говоря словами критика-марксиста Намвара Сингха, «противоборство реальности и мечты».