Впрочем, полноценной пьянки, такой, чтобы завить горе веревочкой и хотя бы на время забыть обо всем, не получилось. Наоборот, стало еще хуже.

"Поляну" накрыли на колченогой тумбочке: три бутылки, лимон, ветчина и сыр. И гостиничные рюмки из толстого голубого стекла, которые горничная выдала с величайшей неохотой. Миша сидел на кровати, поджав ноги, и большей частью хмуро молчал, подолгу "грел" рюмку в ладони и все чаще ставил ее обратно почти нетронутой.

- Да брось ты, Миха! - с жестяным, бренчащим оптимизмом пытался подбодрить его Макс. - Ну оказалась баба сукой в ботах. Что уж тут поделаешь. Как говорят, где малина, там и крапива. Все они такие. Просто некоторые похитрее, поэтому и не попадаются. Брось! Помнишь кота Леопольда? Неприятность эту мы переживем. Жизнь-то не кончена. По-твоему выходит, мне и вовсе в петлю лезть надо, так что ли?

Миша все так же молча пожимал плечами, а Вадим вспоминал утреннюю сцену на мосту. Похоже, Макс уговаривал не столько Мишу, сколько себя.

- Ты подумай про Генку! - настаивал Макс, опрокидывая рюмку и спешно закусывая тоненьким ломтиком ветчины. - Вот где ужас-то! Нет, не то, что он нам устроил - тут Бог ему судья. Ты подумай, каково ему было, раз он на такое пошел. Мало того, что боль дикая. У меня дед от рака умер. Так он криком кричал. Представляете, лежит и кричит: "Убейте меня! Убейте меня!" Сделают ему укол, он уснет ненадолго, а потом снова: "Убейте меня! Убейте меня!" И так несколько месяцев. Так вот, даже это не самое ужасное. Самое ужасное - лежать и думать: я умру. Совершенно точно умру. И никакое чудо не поможет. От этого еще и рехнуться можно.

- Мне непонятно другое. - Вадим поставил рюмку на тумбочку и лег, заложив руки за голову. - С чего он взял, что может быть судьей нам? Он что, святой? Или решил, что перед лицом, так сказать, вечности, имеет право раздать всем сестрам по серьгам? Сочетая приятное с полезным.

- Наверно, решил заодно узнать, кто из нас пойдет дальше других, - наконец подал голос Миша. - Между прочим, помните, он сам задавал себе этот вопрос. Ну, в дневнике. Только ответить, похоже, не успел. Слушайте, а давайте поиграем?

- В прятки? Или в салочки? - усмехнулся Макс.

- Нет. Давайте позовем девчонок и сыграем в такую забавную игру. Каждый напишет на бумажке, кого он подозревает, и бросит в коробку. А потом прочитаем.

- А на фига? Что это даст? Если, к примеру, - я уточняю, к примеру! - я убийца, то неужели я напишу себя?

- Да нет, просто интересно. Ведь у каждого, я думаю, есть своя версия.

- Лида с Ксаной не согласятся, - засомневался Вадим, которого Мишино предложение заинтересовало.

- Сейчас узнаем.

Миша встал, наспех завязал шнурки на ботинках и вышел.

- Не пойдут, - лениво протянул Макс. - Давай-ка лучше дернем. Давай, Вадька, выпьем за хороших людей - ведь нас осталось так мало!

Вопреки ожиданиям дамы идею поддержали. Вернее, Оксана просто согласилась: мол, ладно уж, раз вам так хочется. Зато Лида прямо засветилась изнутри, словно лампочка в носу зажглась.

Решили писать одной ручкой по очереди на одинаковых бумажках, печатными буквами. Макс пожертвовал листками из своей записной книжки, разорвав каждый пополам. Вместо шапки взяли непрозрачный полиэтиленовый пакет из-под спиртного.

Первой ручку схватила Лида. Взяв свой листок, она отошла к окну, пристроила его на подоконнике, сверблюдилась, словно прикрывая его всем своим телом, и старательно начала что-то выводить.

- Сворачиваем вчетверо! Чтобы одинаково было, - заявила она, кидая листок в пакет.

- Делать вам нечего! - проворчал Макс, - Фигней занимаетесь.

Но листок взял, быстро нацарапал на нем какое-то имя и опустил в "шапку". Один за другим они брали листки, писали на них и подходили к кушетке, где лежал пакет. Последней опустила записку Оксана.

- Ну, кто будет читать? - спросила она.

- Давайте я прочитаю! - предложила Лида. От возбуждения она раскраснелась и разве что не подпрыгивала.

Результат оказался не то чтобы неожиданным, но каким-то бесполезным.

"Оксана", "Вадим", "Михаил", "Лида", "Макс".

- Что и требовалось доказать! - заключил Макс. - Совершенно никчемная была затея.

На самом деле теперь стало даже хуже. Не зря же говорят, что несказанного нет. К мысли о том, что один из них убийца, добавилась еще одна, причем высказанная публично. Каждого из них кто-то подозревает. Причем один умышленно написал на листке имя заведомо невиновного.

Они сидели и смотрели друг на друга. "Кто из них написал меня?" - было написано на каждом лице. И мысль эта с каждой минутой все больше и больше отталкивала их друг от друга.

* * *

4 января 2000 года

Утром, сразу после завтрака, объявился пан капитан. Олег как раз возвращался к себе из ресторана. Они вошли в его номер, и полицейский поинтересовался, как поживают его подопечные.

- Да как поживают? Пьют в основном. И ругаются. Знаете, пан капитан, боюсь, придется вам их всех отпустить восвояси.

- Почему?

- Да тухлое это дело. Улик никаких. Все молчат, как партизаны. Возможность была у всех. А вот мотив вряд ли удастся выяснить. Если бы дело было в России...

- Трудно не значит невозможно, - по-иезуитски улыбнулся капитан и достал из кармана куртки рулончик факса. - Мой брат связался с полицией Санкт-Петербурга и попросил навести справки.

Олег только руками развел, когда пробежал факс глазами.

- Нечто подобное я и ожидал. Уж больно они все напирали на это: мы такие друзья, такие друзья, просто водой не разлить. Но, пан капитан... Не хочу вас разочаровывать, только этого вряд ли будет достаточно. Как отправная точка - да, сгодится. Но не как доказательство.

- Полностью с вами согласен, - капитан взял факс и старательно свернул его в тугую трубочку. - Надежда на то, что хотя бы один из них сломается. Конечно, долго тянуть мы не сможем, если в ближайшие дни ничего не выяснится, придется отпустить их домой, а дело закрыть. Да и вы, пан Попов, не можете так долго быть здесь. Но хотя бы попытаемся.

- Приехал капитан и просит вас всех собраться здесь, - объявил Попов, заглядывая в "мужскую" комнату. - Сходите, пожалуйста, за женщинами.

Макс, который собрался было повторить поход за спиртным и уже надевал куртку, упал в кресло с видом оскорбленной добродетели.

Вадим пошел вниз, а капитан не заставил себя ждать. Он поздоровался, присел на стул и стал ждать кворума. Попов подошел к окну и принялся разглядывать пейзаж.

- Пани Садовска, пани Одинцовова, - поприветствовал капитан входящих Оксану и Лиду.

- Не Одинцовова, а Одинцова! - надменно вздернула подбородок Лида.

- Остыньте, девушка! - осадил ее Попов. - У них так принято. Раз муж Одинцов, так вы будете - Одинцовова. Никакое иностранное происхождение в расчет не принимается.

- Тогда почему она не Садовскиева?

- Польские фамилии и им подобные - исключение.

- Вечно у нас Ксюша - исключение, - зло бросила Лида. Так же зло зыркнув в Мишину сторону, она села на кушетку.

Капитан попытался было говорить по-русски, но буквально через пару фраз понял, что дело безнадежное, и перешел на чешский. Попов, вздохнув тяжело, принялся переводить:

- Пан капитан хочет знать, действительно ли отношения между вами и убитым были дружескими? Не было ли в прошлом каких-то ссор, конфликтов?

- Не было, - за всех ответил Вадим.

- А между тем, Вадим Аркадьевич, из Петербурга прислали кое-какие материалы, которые ваше заявление опровергают.

- Не морочьте нам голову, Олег Георгиевич, - возмутился Вадим. - Вы хотите сказать, что этот провинциальный полицай за сутки откопал что-то за тридевять земель? Да наша доблестная милиция даже для своего родного дела за сутки мало что нароет, а уж неизвестно для кого - не смешите!