Лида свернулась клубочком на диване и закрыла глаза. Миша устроился на покинутой Лорой шкуре, потягивая вино и глядя в камин. Оксана посмотрела на Вадима, чуть прихмурив брови: "Может, пойдем отсюда, а?". Он встал, и тут сверху донесся отчаянный визг, а затем - длинная матерная тирада.
На секунду-другую все замерли. Даже ветер как будто стих. Где-то в темноте цокали секундной стрелкой невидимые часы, наверху невнятно причитала Лора. Первым сорвался с места Михаил, за ним, переглянувшись, Вадим и Оксана. Сзади плелась бледная, как полотно, Лида.
Деревянная лестница вела к небольшой площадке с резными перилами. Стена была затянута драпировкой с абстрактным узором, в складках которой пряталась дверца на чердачную лесенку. Справа и слева от площадки симметрично располагались по три комнаты: в торцах две ванные, а напротив друг друга, дверь в дверь - спальни. Справа жили Генка и Садовские, слева - Одинцовы и Лора с Максом.
Из правой ванной раздавались стоны и прочие неаппетитные звуки: там рвало Лору. К раскрытой двери Генкиной комнаты привалился в полуобморочном состоянии Макс. А в самой комнате, на полу у маленькой тумбочки, вцепившись с наполовину сдернутое с кровати покрывало, лежал Генка. В открытое окно залетали хлопья снега, опускались на застывшее в странной гримасе, одновременно довольной и испуганной, лицо и превращались в капли воды. Капли, похожие на слезы...
* * *
20 декабря 1999 года
Зеленый индикатор мигнул, и факс удовлетворенно пискнул. Вслед за этим раздался звонок. Вадим поморщился и снял трубку. Женский голос, судя по интонации, что-то спросил, но единственным понятным словом было "факс". Видимо, женщина интересовалась качеством полученного послания. "Yes!" - буркнул Вадим, не соизволив даже взглянуть на него, и отключился.
Выглянувшее было солнце окончательно спряталось. Потемнело так, что Вадиму пришлось встать и включить свет. На пути попалось зеркало, и он остановился поправить галстук. Вполне приличный итальянский галстук, матово-серый в мелкую переливчатую крапинку. За сорок два доллара и девятнадцать центов. Костюм тоже был ничего, соответствующий имиджу молодого, может, пока еще не слишком преуспевающего, но перспективного адвоката.
Этот самый перспективный адвокат, Вадим Аркадьевич Садовский, обладал самой располагающей к себе внешностью. Клиенты, особенно женского пола, смотрели на него как на героя-спасителя и с готовностью раскрывали всю свою неприглядную подноготную. Судейские дамы одергивали и прерывали его гораздо реже других адвокатов - не потому, что он всегда выступал безупречно, а потому, что им было приятно его слушать.
Вадим был достаточно высоким, но не настолько, чтобы низкорослые люди рядом с ним начинали наглаживать против шерсти свой комплекс неполноценности. В юности он был крепким, со скульптурными мышцами атлета, но и бросив заниматься спортом, не набрал лишних килограммов - стал просто худощавым, поэтому строгие костюмы сидели на нем, как влитые. Темно-русые волосы Вадим стриг достаточно коротко, не позволяя им дурашливо виться, - это придавало ему какой-то несерьезный вид.
Когда он учился на третьем курсе, ему предложили сыграть в кино небольшую роль белогвардейского офицера. "У тебя на редкость подходящая фактура! - захлебывалась знакомая девушка, ассистент режиссера. - Тебя даже гримировать не надо, только одеть". Съемки тогда так и не состоялись, но он долго рассматривал себя в зеркале: что же там в нем нашли такого белогвардейского?
Немного узкое, вытянутое лицо с высоким лбом. Большие, широко расставленные светло-карие глаза в длинных пушистых ресницах. Безупречно прямой нос. Высокие скулы и слегка впалые щеки. Четко очерченные губы. Все это было правильно и завершено, что называется, не прибавить и не убавить. Даже маленькое, с двумя волосками родимое пятно на левой щеке смотрелось совершенно органично. "Это у тебя породистая бородавка, - смеялась Оксана. - Как у чистокровной овчарки".
Снова сев за стол, Вадим скосил глаза в сторону факса. Бумажный рулончик мозолил глаза и вообще вел себя, как больная совесть. "Не хочу ничего знать!" - Вадим отвернулся, попытался было еще раз вчитаться в спорный договор, но через пару минут плюнул и, резко дернув, оторвал вылезший из факса лист.
Сверху красовалась веселенькая картинка, видимо, открытка, отсканированная или переснятая на ксероксе. Огромная рыбина в поварском колпаке, зажав плавниками нож и вилку, плясала на хвосте в середке круглого блюда. Вокруг падали снежинки и вились затейливые буковки: "VeselИ VАnoce a š*'astnЩ NovЩ rok!"
Почти все понятно. "Счастливый новый..." "Рок" по-чешски, кажется, "год"? Стало быть, "Счастливого нового года". А в начале? "Веселое..." Похоже, Рождество. Понятно, "Веселого Рождества и счастливого нового года!"
Решив эту лингвистическую задачку, Вадим попытался переключиться на рукописный текст. К счастью, исполненный по-русски. Он знал с грехом пополам немецкий и десятка три самых общеупотребительных английских слов вроде "yes", "internet" и "fuck". Каждый год планировал записаться на какие-нибудь курсы, но куда ведут благие намерения - всем известно. А между тем, сколько изумительных дел проплыло мимо исключительно по причине незнания им, Вадимом Садовским, английского языка. Мимо него - и прямо к Верочке Лугановой, которая инглиш знала, наверно, лучше, чем русский.
Вадим поймал себя на том, что вместо чтения факса думает черт знает о чем. Как будто ему не хочется его читать. А ведь и правда не хочется. Он рассматривал рыбину и прикидывал, какой она национальности: чешской или словацкой? Чешской, наверно. Насколько ему было известно, у чехов на рождественском столе обязательно должен быть карп. А у словаков?
Наконец Вадим обругал себя придурком и опустил глаза на строчки, написанные хорошо знакомым почерком.
"Привет, Вадька! - начало было жирно подчеркнуто. - Предлагаю мировую. Признаю, что я свинья и что на редкость гадко поступил со всеми: с тобой, с Ксюхой, с Одинцовыми, не говоря уже о Максе и Лоре. Хочу хоть как-то загладить свою вину и искупить ошибки. Нет, исправить ошибки и искупить вину. А еще - восстановить наши дружеские отношения. Надеюсь, что это еще не поздно сделать. Приглашаю вас всех в Чехию. Все, кроме билетов, за мой счет. Встретим католическое Рождество в Праге, а Новый год и православное Рождество - в горах. Я купил там домик. Будем кататься на лыжах, пить у камина грог и глинтвейн. Буду встречать вас в аэропорту 24 декабря. Если не сможете или не захотите - номер телефона внизу, позвони. Гена. P.S. Говорят, скоро безвизовый режим накроется медным тазом. Не упускайте такую возможность".
Первой реакцией Вадима было выругаться и выкинуть факс в корзину. Он сделал и то, и другое, но призадумался. Вообще-то, по большому счету, задумки эти не мешало бы отправить туда же, вслед за факсом, однако почему-то не получалось. Было ли дело в том, что на халяву и хлорка - творог, или же в чем другом, но нет-нет, да и выплывала на поверхность радужным пузырем мыслишка: а может?.. И это было странно и неприятно, потому что никаких дел с Генкой Вадим больше иметь не хотел. Категорически.
Разозлившись на себя, он набрал рабочий номер жены Оксаны, но к телефону никто не подходил. Часы показывали половину второго, наверно, ушла на обед. Пора бы и самому подкрепиться, тем более, что и позавтракать не успел. Словно услышав его мысли, в дверь поскреблась Верочка.
- Вадик, мы обедать. Ты идешь?
- Как обычно?
- Да.
- Тогда закажите мне греческий салат и киевскую. Я сейчас приду.
Он попытался еще раз дозвониться до Ксаны, как будто вопрос требовал немедленного решения, но в трубке по-прежнему раздавались длинные гудки. Закрыв кабинет, Вадим вышел на Лиговский проспект и направился к ближайшему кафе.
