Несмотря на эмиссионную накачку банками, а затем - комиссариатом финансов, национализированных к тому времени предприятий, промышленность и оптовая торговля не могли подняться в один момент из-за бестолкового управления, отсутствия топлива и сырья, разорванных деловых и транспортных связей и продолжали лежать в упадке, не балансируя товарным предложением внезапно возросший спрос. Другие возможные способы связывания денег были упразднены. Поэтому результатом антифинансовых декретов и разрешений стал очень даже предвидимый разгон гиперинфляции, подстегиваемый отсутствием ограничений на эмиссию. Столь высокую инфляцию, обесценившую имеющиеся сбережения, не помогли предотвратить вводимые неэкономические меры по сужению сферы обращения наличных денег. В их числе были поощрение безденежных расчетов, запреты на сделки между национализированным сектором и частными предприятиями, установление максимальной продолжительности рабочей недели и рабочего дня, нормированное распределение товарных остатков и продуктов, натуральная оплата труда, введение бесплатного проезда на транспорте, устройство бесплатных общественных столовых, отмена платы за жилье и коммунальные услуги. Это выдается за благо, хотя ограничение времени неоплачиваемой поначалу работы выглядело форменным издевательством, а приобрести товары или услуги, купить еду люди часто не могли из-за отсутствия денег. Всего за три года не самая развитая, но все же достаточно богатая страна и ее население оказались почти полностью разоренными, чего не смогли добиться ни царизм, ни первая мировая война, ни Временное правительство. Вот где стоит искать геополитическую катастрофу мирового значения! Подобной участи удалось избежать Финляндии, провозгласившей независимость и утвердившей ее путем переговоров с большевистским правительством и при содействии Германии, а также Польше, успешно отстоявшей свой суверенитет военным путем. Лишь переход к нэпу вернул к жизни экономику, а введение новой твердой валюты - обеспеченного золотом червонца - помогло стабилизировать финансовую ситуацию. Только после этого стало возможным говорить о развитии страны. Впоследствии пропагандисты-мифотворцы стали ставить в заслугу большевикам ее подъем со столь низкого уровня, "забывая" при этом добавлять, что именно их стараниями она там и оказалась.
Таковы самые первые итоги проводимой якобы в благих целях, а на деле полностью авантюрной и позорной вивисекции экономики, попытки решения сложнейших вопросов негодными, невежественными и дикарскими способами. Жестокий эксперимент был продолжен в следующие десятилетия, потому что партия большевиков стремилась как можно сильнее ограничить не во всем подвластный ей оборот денег, если уж не удалось полностью избавиться от них. Это распространившееся в период индустриализации и коллективизации и сохранившееся вплоть до перестройки разделение сферы обращения денег на основную безналичную часть и намного меньший фонд наличной оплаты труда, нерыночное регулирование цен и зарплат, замена значительной части денежных доходов неравноправной распределительной системой, включая господство натуроплаты в колхозах. В том же ряду стоят неоплачиваемые субботники и воскресники, бесплатный принудительный труд заключенных. Пренебрежение рыночной ролью денег приводило к необъективной оценке экономических результатов преимущественно валовыми показателями, к искусственному перекосу приоритетов и ценовых пропорций в пользу тяжелой промышленности, к постоянному дефициту потребительских товаров, включая жизненно важные продукты питания.
Деньги как удобный общепризнанный эквивалент ценности работ, товаров и услуг и универсальный инструмент их прямого и косвенного многостороннего обмена неизбежно возникают в достаточно развитой экономике со специализацией отдельных индивидуумов и хозяйств. Кому-то они могут показаться злом, но намерение исключить их приносит гораздо большее зло, отбрасывая всю страну назад на целые эпохи. Даже из приукрашенной официальной статистики ясно следовало, сколько лет потеряли промышленность и сельское хозяйство по вине большевиков, прежде чем удалось вновь достигнуть уровня производства 1913 года. Вынужденная ускоренная индустриализация частично восполнила нанесенные потери, но другие государства за это время не стояли на месте, в результате дореволюционное отставание не сократилось, в том числе по официальным данным, не учитывавшим качественную разницу в структуре валового внутреннего продукта. О благосостоянии большинства людей та же статистика чаще всего помалкивала, потому что его было нелегко обнаружить. Частная собственность, которая в других странах охватывает значительную долю национального богатства, в СССР не признавалась. Имитировавшая ее личная собственность распространялась, и то с жесткими ограничениями, на зарплату, индивидуальные жилые дома, выращенные на приусадебных участках скот и овощи, одежду, обувь, другие предметы повседневного обихода и личного пользования, впоследствии - на бытовую технику, редкие легковые автомобили. Успехи промышленности достигались опять же ценой перекачки ресурсов, людских жертв и дальнейшего обирания населения, вместо обеспечения его потребностей. Специалисты до сих пор спорят, в каком десятилетии, в 50-х или в 60-х годах XX века, уровень жизни рабочих и колхозников добрался до когда-то взятой планки 1913 года. Поэтому пропагандистские лозунги типа "все - для человека, все - для блага человека" или похожие на них более ранние заявления о революции в интересах пролетариата и трудящегося крестьянства были насквозь пустыми с самого начала. Как оказалось, изложенный в русском переводе "Интернационала" и последовательно реализуемый примитивный рецепт сначала все разрушить до основания, а потом построить новый мир, легко выполняется только в первой части, а со второй возникают гигантские трудности. Справиться с ними на практике за семьдесят с лишним лет так и не удалось.
Неравенство, с которым на словах начиналась такая рьяная борьба, не исчезло, оно перетекло в другие формы. Отнятым у прежних собственников "общенародным" имуществом кто-то должен был распоряжаться и управлять. Естественно, эти функции присвоила сформированная из большевиков партийная, затем партийно-советская бюрократия, одновременно частично изымавшая в свою пользу через специально созданную систему распределителей образующуюся натуральную прибыль и таким образом обеспечивавшая себе и своим семьям безбедную привилегированную жизнь. Для них, конечно, деньги не были предметом первой необходимости, хотя массовых отказов от повышенных зарплат не наблюдалось. Общественное положение стало измеряться не собственностью и деньгами, а степенью доступа к дефицитным благам. В этой обстановке высшее руководство не нуждалось в показном личном богатстве, все, что требовалось, им тут же доставляли, малейшую прихоть старались немедленно исполнить.
С тех пор волюнтаристский подход к отечественным финансам никуда не исчез, так или иначе он продолжается все время, поддерживаемый непременным стремлением к полновластью не разбирающихся в экономике руководителей. Сейчас, например, он выступает в "государственническо-патриотическом" обличии. Все это аукается нынешней России в виде редкостно высокой, граничащей с необузданной жадностью, концентрации богатства у одних, в первую очередь, приближенных к власти, и невысоких доходах и низкой финансовой грамотности большинства остального населения, безосновательно надеющегося на сокращающуюся помощь государства. Многие люди на долгое время застревают в бедности, не имея достаточных средств на питание и одежду. Вместо возможностей зарабатывать им подбрасывают ложные идеи о скромности в потреблении. В результате шансов удержаться за развитыми странами становится все меньше и меньше, а находившийся недавно на почтительном удалении Китай уже опережает нас по средней зарплате в промышленности. И как долго еще мы будем вместо упорной квалифицированной работы надувать щеки, тешиться иллюзиями и считать себя великой державой?
