В отличие от капитализма, где собственник средств производства свою прибыль получает открыто, основной доход номенклатуры – «дань», «налоги», «отчисления» или, точнее, «кормление» – тайный и официально преступный, подпадает под квалификацию взяточничества. Этим объясняется повальный характер взяточничества во всех «социалистических» странах.
Ограбление народа также имеет двойственный характер: нищенская заработная плата рабочих и крестьян примерно в 10 раз ниже, чем в США. «Теневое» же ограбление начинается от сельской лавки, где покупателя обвешивают и обсчитывают, от рабочего, который от своей заработной платы «отстегивает» (не я придумал это ходовое слово современного русского языка) кусок мастеру, ибо, вопреки теории, его заработная плата зависит не от его труда, его мастерства и квалификации, а от задания, расценок и премий, а это все в воле мастера. Продавец магазина отдает часть директору, мастер – начальнику цеха, а далее эти ручейки сливаются в огромную реку. По моим наблюдениям за прошедшими уголовными делами, каждый феод отправляет «наверх» две трети собранной дани.
Могут сказать, что государство борется со взяточничеством и привести примеры многочисленных процессов с суровыми наказаниями. Но это всего лишь эпизоды «феодальных войн». Громкие разоблачения (кстати, затем «спущенные на тормозах») по Узбекистану, Молдавии, Таджикистану и другим регионам, разразившиеся в период горбачевской «перестройки», производят впечатление «очищения». При этом затеняется то факт, что расследование коррупции в Узбекистане, и даже в Москве началось еще при Брежневе. Было ли обо всем этом известно в ЦК еще раньше, чем началось расследование? Об этом недвусмысленно сказал Горбачев: «В Узбекистан не раз выезжали работники союзных органов, включая работников ЦК, которые не могли не заметить происходящего. О негодных порядках с возмущением писали в центральные органы трудящиеся республики. Но должного рассмотрения эти сигналы не получили»[48]. Почему? Горбачев не ставит этот вопрос и, тем более, не пытается на него ответить.
Не говорит он и о том, какая судьба постигла жалобщиков.[49] Не рассказывает, как происходили, визиты эмиссаров центра: повсюду (в том числе и в Ставрополе, где он был «первым») были выстроены дворцы для приемов с банкетными и биллиардными залами, с бассейнами и саунами, где их ублажали за государственный счет всем, вплоть до женских ласк.[50]
Красочно описывались в «перестроечной» печати приемы (ныне «опального боярина») – генерала Чурбанова, зятя Брежнева (естественно для нашей печати, после смерти Брежнева).[51]
Волна разоблачений, прокатившаяся по Узбекистану, Таджикистану и другим республикам Средней Азии в 80-х годах, высветила фантастические суммы, найденные следователями у «первых» в районах и областях: миллионы рублей, десятки килограмм золота и драгоценностей… А сколько еще осталось в тайниках? Чурбанов не выдал ни копейки.[52]
Разоблачения сопровождались массами самоубийств. Были ли это действительно самоубийства? Цвигун, супруги Щелоковы и другие слишком много знали. Их нельзя было судить даже нашим «открыто-закрытым» судом.[53]
«Застрелились» и министр Эргашев и ряд других работников МВД Узбекистана.
Арестованы были четыре секретаря ЦК, председатель Совмина, семь «первых» областей, множество «первых» районов и других аппаратчиков.
Приход каждого нового властителя после Сталина сопровождался охаиванием предшествующего периода («культ личности», затем период «субъективизма», потом «застойный период») и декларированием «возвращения к ленинским нормам» и «очищения», хотя по существу ничего не менялось, и измениться не могло.[54] Сталин был умнее: он ненавидел Ленина, но постоянно его возвышал, тем самым возвышал себя как преемника Ленина.
Феодальная структура «социалистического» общества становится все очевиднее, все чаще в нашей печати мелькают намеки на крепостное право, барщину, оброки… То, что сейчас носит название «номенклатуры», «нового класса», это и есть современное дворянство.[55]
«Разве секрет, что существует множество семей, выходцы из которых все поголовно занимают начальственные кресла?» (СР. 5.2.88.)
Можно привести множество высказываний об оформлении наследственных каст номенклатуры (по дипломатической линии, по партийной и комсомольской, по журналистской и т. д.). «Номенклатура» – устойчивое образование. Это не просто должности, а именно класс служащих людей, куда трудно попасть, но, попав, практически остаешься навсегда. Приведем свидетельство главной газеты партии – «Правды»: «попасть в номенклатурные круги ох как сложно. Очень уж редко в этих кругах появляются вакансии. Нужно поистине с вселенским треском провалить дело, чтобы отправили руководителя на низовую работу для перевоспитания» (19.1.87.) Но и возведение во дворянство, и лишение дворянства («лишение всех прав состояния») практиковалось и в прошлом.[56]
Крепостнический характер классовой структуры «социалистического» общества и отношение господ к людям как к собственности, как к крепостным особенно ярко проявляется в разрешении выезда за границу. Воздвигли «стену позора» в Берлине, протягивали тысячи километров колючей проволоки, расстреливали бегущих… И достаточно было Венгрии открыть границу для немцев из ГДР, как немедленно рухнул один из наиболее прочных (вследствие поддержки с двух сторон) «социалистических» режимов.
Марксизм, основав свою теорию на ликвидации частной собственности на средства производства, забыл о распределении. Именно отсюда возродилась средневековая система эксплуатации зависимого населения монопольным коллективным собственником – государством, распределяющим блага и забирающим себе львиную долю. Если при рабовладении рабы уподобляются скоту, то рабовладелец заботится о рабочем состоянии раба, как лошади или коровы. Большинство помещиков понимали, что нельзя резать курицу, несущую золотые яйца, и потому ограничивали эксплуатацию крестьян.
В «социалистическом» хозяйстве средства производства, включая людей, обезличены, Сегодня я директор завода, но если я выжму из завода, машин и людей все возможное, то я перейду в министерство, а после меня хоть потоп. Отсюда вытекает полная бесчеловечность производства и всего режима, незаинтересованность в результатах снизу доверху, низкая производительность труда и экономическая разруха.
Незаинтересованность в труде порождает низкую производительность труда, низкое качество, плохую дисциплину труда. Отсюда необходимость внеэкономического принуждения к труду и террора.
Было испытано множество «моделей» «социалистического» производства: автономия и самостоятельность коллективов в Югославии, трудовые армии в Кампучии, нечто вроде нэпа в Венгрии (при значительных займах у капиталистов) и все они закончились экономическим банкротством.
Поэтому все попытки «перестройки» заранее обречены на неудачу. Перестроить эту систему невозможно, невозможно ее исправить или улучшить. Пять лет «перестройки» в Советском Союзе привели к дальнейшему ухудшению экономического положения. Можно лишь удивляться, как много серьезных экономистов, не говоря о простых людях, верит в «перестройку», в «реформы Горбачева» (теперь Ельцина).
Итак, мы последовательно пришли к выводу, что собственность на средства производства и производственные отношения в «социалистическом» обществе носят типично феодальный характер. Но, в отличие от древнего и средневекового феодализма нынешний имеет совершенно несоответствующую надстройку.[57] Там иерархическое господство и подчинение открыто освящались религией и регулировались правом. В современном мире после буржуазных революций и провозглашения равенства людей перед богом и законом открытое оправдание феодального неравенства стало невозможным. Тогда воздвигли в качестве надстройки нарисованную декорацию социалистической демократии и законности. Рабов объявили господствующим классом! А господ – «слугами народа»! Сбор дани с вассалов и холопов стал уголовно наказуемым, а пото му тайным. Богатства приходится скрывать, дворцы прятать за зелеными заборами и окружать охраной. До Раисы Максимовны ни одна жена члена Политбюро не осмеливалась публично щеголять бриллиантами и роскошными одеяниями. Внешняя скромность вождей тоже доходила до абсурда: все они были плохо и однообразно одеты.
