- Это Монтефаль, - сказал Родриго.

И он велел прицепить к древку копья треугольный флажок - свой знак вольного рыцаря, - надел на голову шлем, а на левую руку щит с зеленой и золотой поперечными полосами, до сих пор лежавший внутренней стороной кверху на одном из вьючных седел, и натянул на руки тяжелые перчатки. Destrier тем временем был снаряжен как для турнира, и Родриго взмахнул в седло. Каждый из стремянных достал из вьюка по серебряному охотничьему рогу и, держа его у бедра, подбоченился на коне; так радостно и уверенно они давно себя не чувствовали.

А Говен надел свой лучший, плотно облегающий кожаный камзольчик и панталоны - цветов своего сеньора. И они припустили сначала рысью, а потом, когда лес поредел, и галопом.

Когда они, прискакав на опушку, осадили копей на мягком лугу, когда их взорам, как необъятный сине-зеленый вал, открылся новый простор, в котором перемешалось четкое и размытое, явственно различимое и подернутое дымкой, - тогда у них за спиной, троекратно сыгранная стремянными, победно грянула фанфара вольных рыцарей де Фаньесов, не раз скликавшая более ражих предков Родриго на веселую охоту.

А издалека - казалось даже, что прямо с летнего неба, привольно раскинувшегося над ними, - через несколько мгновений донеслись с зубцов крепостных стен, из глубины долины, щедрые и все нараставшие ответные призывные звуки; то были трубы Монтефаля.

Как один день пролетели последующие недели. Лишь на мгновение задерживались они на подернутом дымкой небосклоне - там, где проступали контуры далекого и, похоже, довольно большого города, а дальше контуры селений и одинокие силуэты крепостей, - и вот уж еще одна из этих недель завершилась воскресной службой в замковой часовне Монтефаля, часовне с темными стенами, которая скорее заслуживала названия храма или даже собора и которая, однако, терялась в обширных герцогских владениях, как случайный мрачный тон в этом изобилии золотых крыш и башен из белого и светло-желтого камня. Кое-где сверкали и синие, как молния, купола. И повсюду на этом широко раскинувшемся холме были сады - сады простые и висячие, узкие и маленькие садики, взбегавшие вверх и сбегавшие вниз вдоль высоких наружных стен; они соединялись лестницами и лесенками, приводившими на уютные балкончики или заключенными в крытых переходах, выложенных изнутри голубым лазуритом; и вдруг, на очередном повороте, сквозь проем мавританской арки взгляд срывался и падал вниз, ошеломленный разверзшейся перед ним бездной, в которой улица, вал и ров казались там, внизу, совсем крохотными. Совершенно незаметно по этим извилистым дорожкам в тени садов и аркад можно было подняться куда угодно, вплоть до самой верхней башни замка, причем у вас даже не возникало ощущения подъема.

Словно пленной была жизнь в этом лабиринте, то и дело открывавшем взору новые, еще неведомые кущи в садах и погруженные в полумрак или прошитые солнечными нитями огромные комнаты, порога которых дотоле не переступала нога человека.

Как один день пролетели эти недели, но при всем том время будто и не текло, и все, что происходило, оставалось в настоящем и повисало в замершем времени, как дым в неподвижном вечернем воздухе или как облака на безветренном летнем небе; еще слышал сеньор Руй цокот копыт под собой на подъемном мосту при въезде в замок, гром труб над собой в надвратной башне, еще видел вдали дворцовую лестницу, сбегающую от парадного входа на просторный двор, видел на ней шумящие волны застывшей в ожидании свиты, мягкие маслянистые переливы парчи, серебряное свечение доспехов и посреди всего этого маленькую, хрупкую темноволосую женщину, от которой все держались на отдалении, будто ее окружала угроза; лишь он один соскочил с коня и зашагал прямо к ней вверх по лестнице, все выше и выше, и навстречу стальному звону его доспехов она благосклонно спустилась на две ступеньки. Слышал он и то, как он по ее настоянию все рассказывает ей, сидя подле нее в холодноватой пустынной зале белых и серебристых тонов; и собственный голос звучал для него очень трезво, что, впрочем, вполне соответствовало манере рассказа.

- Стало быть, вы обратили в бегство дракона, - молвила она, и потом вдруг: - А где тот обломок фиолетового рога?

Когда он ответил, что обломок, верно, так и валяется в кустах, справа от дороги, он ощутил на себе ее быстрый взгляд как вызов.

И все это равно могло происходить и нынче, и вчера, и месяц назад...

Сеньор де Фаньес видел герцогиню ежедневно, а дважды или трижды чести быть принятым ею удостоился Говен. У пажа, которому вскоре предстояло посвящение в рыцари, она брала уроки игры на лютне.

- Ваш паж, - сказала она однажды сеньору де Фаньесу, - рассказывает о приключении с драконом так живо, что, когда я слушаю его, мне кажется, я сама была при этом. Он любит вас безмерно и почитает как героя.

В соборе, где Говей в рыцарских доспехах нес почетную вахту в ночь перед своим посвящением, гудел орган во время торжественной мессы и свет падал сверху и с боков отвесными стрелами и пучками, пробиваясь сквозь курившийся голубоватым дымом фимиам. Свершал церемонию марешаль Лидуаны, и свершал ее мечом сеньора де Фаньеса: о том попросил Говен. А после юный рыцарь получил в дар от своего бывшего господина меч, на котором остались две зазубрины - след удара о голову дракона.

И теперь у сеньора де Фаньеса был другой оруженосец, сын английского графа, очень смышленый мальчик, с прозрачно-белой кожей и рыжими волосами. С ним он играл в шахматы, полулежа на оттоманке, в одном из ступенчатых садов перед отведенными ему покоями, высоко над высокими крепостными стенами и над всей долиной. Время от времени сеньор надолго задерживал пешку или ладью в руке, но смотрел он не на доску, а вдаль, в сторону горизонта, на котором вырисовывались очертания другого, похоже, довольно большого, города, а дальше контуры селений и одинокие силуэты крепостей.

А маленький граф делал вид, что ничего не замечает, и никогда не выказывал удивления, будто всецело занятый игрой.

Однажды сеньор послал пажа за вином. Когда" кувшин появился на столе рядом с шахматной доской, он поднял глаза и увидел перед собой Говена тот встретил маленького англичанина и взял у него кувшин, чтобы еще раз услужить своему бывшему господину. Теперь перед сеньором де Фаньесом стоял молодой рыцарь, одетый уже в цвета собственного дома, в длинном плаще, ниспадавшем с плеч; а знак его достоинства, широкий белый пояс из оленьей кожи поверх камзола, украшен был мечом сеньора де Фаньеса.