В памяти возвращались первые дни здесь. Благословенный край! Назир с наслаждением вдыхал аромат родной земли. Его сердце было полно впервые за долгое время. Он словно ожил, ступив на берег родной Аравии. Чего нельзя было сказать о его спутниках. Хотя надо отдать им должное, их мужество и упорство достойны уважения. Первое, что сделал шатающийся, истерзанный морской болезнью Гизборн, это вывел из загона своего адского жеребца. Бедный конь находился, кажется, в ещё худшем состоянии, чем его несчастный хозяин, промучившийся всю дорогу и превратившийся в костлявую шатающуюся тень. Пришлось потратить почти две недели на приготовления к путешествию, хотя Гай рвался в путь. Робину с трудом удалось убедить упрямого как десять тысяч ослов рыцаря, что свалившись где-нибудь от слабости и немощи, он не спасет Лейлу и не вернется вместе с ней домой. Назир старался не встревать в перепалки и беседы молодых людей. В первое время он даже не знал, как относиться к Робину и к тому, что у бывшего командира роман с его дочерью. В конце концов сарацин плюнул на условности и решил относиться ко всему как к данности, предложенной Аллахом. Правда, между ним и юным рыцарем все ещё была такая прохладца, Гай не реагировал на присутствие Назира, так, словно сарацина не существовало. Посредником и связующей нитью между ними был Робин, который с самого своего знакомства с жаркой землей Аравии, впустил в сердце её пламя и дух. Назира поражало то, как быстро его бывший предводитель адаптировался в чужом для него краю. В отличии от Гая, погруженного в себя, неспособного найти общий язык с местным населением, Робин с успехом применял полученные от Амонет знания языка и обычаев Святой Земли. И, что поразило сарацина, местные не проявляли к нему неприязни, напротив, юноше удавалось зачастую то, что не выходило даже у самого Назира. К примеру, он купил прекрасных лошадей и провиант для путешествия за такую ничтожно малую цену, что даже у бывалого Назира отвисла челюсть. Наз помнил, как они беседовали в последнюю ночь перед выходом. Гай спал, свернувшись калачиком под своим синим плащом, в котле булькала вода. По совету старенького хозяина домика, который они снимали, бедуина, осевшего в городе, они кипятили воду, затем остужая её и заливая в мехи. Кипяченая вода не портилась намного дольше обычной. Они говорили по-арабски, Робин настоял, чтобы крепче и лучше усвоить язык, основы которого были уже заложены прекрасной Амонет.

Думаешь, он выдержит дорогу? с сомнением спросил Робин, кивая на тихо пограпывающего в углу рыцаря. – Знаешь, Наз, иногда мне кажется, боги играют с нами, как с куклами. Вот мы были врагами…теперь Гай- мой брат, больше, чем брат. Я не знаю, как объяснить тебе. Знаешь, даже когда был шанс убить его там, в Шервуде, я оставлял ему жизнь. Меня не покидало ощущение, что я знаю его…что он не так плох, как кажется…

Назир наклонился, чтобы подкинуть поленце в огонь. Он немного помолчал, вслушиваясь в тишину, прерываемую только криком какой-то ночной птицы.

-Наши пустынные мудрецы, одевающие на себя повязки из шерсти, говорят, – наконец произнес он, – что когда-то мы уже жили раньше. Что душа не умирает, а продолжает жизнь, возрождаясь снова и снова. Быть может, твоя душа вспомнила, как когда-то вы были друзьями? Иного объяснения я не могу найти. Не знаю, что будет дальше, Робин, на всё воля Аллаха…Мне бы только отыскать дочь Амайрани…

-Наз…я давно хотел спросить, да как-то не выходило…ты не против, что мы с Амонет…что я…- Робин замялся. Назир, подавшись вперед, положил руку ему на плечо.

-Ты хороший человек, Робин. Иначе я не пошел бы за тобой. Я до сих пор не могу простить себе, Что не вернулся на Холм, не убедился…Аллаху было угодно спасти тебя руками того, кого мы все считали злейшим врагом. Кто я такой, чтобы идти против Его воли…и против вашей любви. Моя дочь вольна сама выбирать себе возлюбленного. И это не тот случай, когда я не одобряю её выбор. ..И вообще…Ложись-ка ты лучше спать, Робин, завтра мы рано выедем, ещё засветло.

-А ты?

-Я заполню бурдюки и тоже лягу.

Утро встретило их готовым и одетым Гаем, который уже успел оседлать лошадей и погрузить провиант и воду. Упрямый рыцарь ни в какую не пожелал одеваться как местный обитатель, как был в своем старом облачении, так в нем и остался. Робин все же на всякий случай положил в один из тюков смену одежду для всех троих.

А я думал, тебя придется расталкивать! фыркнул Робин, плеская в лицо холодной водой, чтобы окончательно согнать остатки сна. Гай мрачно засопел.

-Поспишь тут…эти по утру как завели свою песню, меня аж подкинуло.

-Это муэдзины собирают народ на молитву, – наставительно произнес Робин, зевая во весь рот и почесывая шрам на затылке. –В любом случае хорошо, что ты нас разбудил. Я сейчас сбегаю принесу поесть.

Проблем с зарабатыванием денег на завтрак у находчивого Локсли не возникло. Он перетащил пару тюков, разгрузил большую телегу с тканями и пошел в те ряды, где торговали снедью, весело побрякивая монетками, заплаченными торговцем. Купив немного вареного мяса, масла, сыра и зелени, он вернулся обратно в дом и застал Назира уже готовым к выходу. Позавтракав и запив еду холодной чистой водой, трое путешественников забрались в седла своих одров и выступили в поход. Гай так измотался во время перехода, что уснул как убитый, рухнув на постеленный под пальмой плащ. Робин, которому холодная свежая вода придала сил, пошел бродить по оазису, с любопытством разглядывая высоченные финиковые пальмы. Он вспомнил, что рассказывал старик-бедуин, когда они беседовали ночами, не в силах уснуть и коротая время за историями.

-Финиковую пальму создал Всевышний Аллах, как утешение и источник пищи. Её плоды сладки и насыщают быстро. Наш Благословенный Пророк очень любил финики. Ногами финиковая пальма стоит в воде, головой тянется к солнцу. Солнце и вода перемешаны в плодах её.

Наз, думаешь, они уже созрели? задумчиво спросил он, примериваясь к финикам, темневшим в пальмовой кроне. Назир покачал головой.

-Созрели или нет, они нам не принадлежат.

А кому тогда принадлежат? удивился Робин, на всякий случай озираясь.

-Тому, кто за ней ухаживал, – невозмутимо отозвался сарацин. –Вот, смотри, заметно, что тут работали.

Робин сел на травку, задумчиво глядя в колышущееся марево над барханами.

Это мираж, или правда всадники? полюбопытствовал он, указывая на крошечные фигурки, едва видневшиеся впереди. Назир прищурился, держа руку над глазами.

-Думаю, что да. Буди Гизборна.

-Думаешь, это враги?

-Думаю, в любом случае эти люди нам незнакомы и мы не знаем, чего от них ждать. Буди Гизборна, я пока спрячу лошадей и уберу остатки еды.

Укрывшись поодаль, в естественной пещерке из песчаника, троица всматривалась в фигурки всадников, приближающихся к оазису.

-Ступня и копыто, – по-арабски сказал Назир, обращаясь к Робину, – там как верблюды, так и лошади. Но мне не нравятся эти всадники. Приготовь оружие и скажи Гаю, пусть тоже будет наготове. Оставайтесь тут, пока не услышите свист.

С этими словами сарацин выбрался из пещерки и молниеносно исчез за пальмами. Гай дернулся было следом, но Робин опустил руку на его плечо.

-Стой…он лучше знает, что делать. Просто будь наготове. Пока ещё Наз не ошибался ни разу.

Ожидание тянулось томительно, минуты словно песчинки, по одной сочились так медленно, что казалось, прошла Вечность прежде, чем группа всадников на верблюдах и конях въехала в пределы оазиса. Теперь Робин понял, что показалось странным глазастому сарацину. Поперек седел коней и на горбах верблюдов лежали связанные мужчины и женщины. Ещё одна, явно не из низшего сословия, сидела на небольшой белоснежной верблюдице, её связанные руки были приторочены к седлу. Серая накидка, скрывающая лицо и верхнюю часть тела, не могла скрыть густой волны черных блестящих волос, ниспадающих на спину зверя и струящихся по его бокам. Кроме того ножки пленницы были обуты в расшитые самоцветами изящные башмачки. Когда рослый детина в синем халате поверх обычной серой одежды подошел, чтобы снять её с верблюда, эта крошечная ножка метко врезалась ему в прямо в нос. Робин едва не выскочил из укрытия, но ручища Гая тяжело опустилась на спину, прижимая к земле.