Алиса извлекла из сумки золотую гинею и повертела между пальцами так, что на рифленой грани отразился солнечный блик. Затем спрыгнула с крыши дома-скалы, паря в воздухе, пока не опустилась напротив нищего.
— День добрый, сэр, — вежливо поприветствовала она, — не продадите ли мне пару спичек?
Жаб утробно квакнул, чуть шире приоткрыв глаза и внимательно глядя на девушку.
— Защитница, — пробулькал он, наклоняясь, чтобы взять спичку, — давно тебя не было видно.
— Мы знакомы?— Алиса села напротив, скрестив ноги по-турецки и натянув подол на коленки. — Мне кажется, мы виделись раньше.
— Твоя память тебя не подводит, — кивнул Жаб, разбирая спички перепончатыми лапками, — однажды мы встречались в доме твоего отца.
Алиса вздрогнула, но скорее от боли, чем от неожиданности. Боль причинили воспоминания, раскаленным металлом впившиеся в и без того измученный мозг.
…Библиотека. Гость, поджарый привлекательный мужчина. Жесткий рот и тяжелые веки делают его немного похожим на жабу, но это почему-то не кажется неприятным. Отец, на лице которого застыло удивленное и немного растерянное выражение.
— Алиса! — он слегка вздрагивает, заметив её, стоящую у входа.
— Это ваша дочь, Лидделл? — спрашивает незнакомец. Острый, пронизывающий взгляд голубых глаз окатывает холодным любопытством. Но Алиса даже не морщится. Незнакомец заинтересовал её. От него пахнет какими-то пряными восточными духами, и он не пытается вести себя с ней как с маленьким ребенком.
— Здравствуй, Алиса, — говорит он, чуть наклонив голову вбок, — меня зовут Джеффри.
Он протягивает руку, и Алиса подает свою. Незнакомец осторожно целует маленькие пальчики.
— Рад знакомству, мисс Лидделл, — серьезно говорит он.
И Алиса понимает, что слова его — не пустая любезность, и что он действительно рад их знакомству.
— Вы папин друг?— спрашивает она, сделав небольшой книксен в ответ на поцелуй.
— Можно и так сказать, — кивает он. — Я энтомолог, знаешь, что это такое?
— Вы интересуетесь насекомыми, — кивает Алиса, — папа тоже. Он фотографирует их.
Джеффри с едва заметной улыбкой кивает.
— Иногда я приношу ему кое-что из своей коллекции для художественных снимков. Тебе нравится смотреть на фото твоего отца?
— Я люблю живых насекомых, — говорит Алиса, глядя в холодные глаза.
— Понимаю, — кивает Джеффри.
Он отходит к столу и берет с него небольшую коробочку. Алиса с трудом переводит дыхание. Бабочка, явно жемчужина коллекции, прекрасна невообразимо. Она размером с две ладони взрослого мужчины, и крылышки её покрыты изысканным желто-черным узором, а внизу переходят в прелестные рожки лилово-розового оттенка.
— Жаль, что она мертвая, — с грустью говорит Алиса…
Желтые сонные глаза моргнули. Алиса с трудом перевела дыхание, возвращаясь в реальный мир.
— Вы приходили к моему отцу фотографировать бабочку, — медленно произнесла она, облизав губы, — но я помню только ваше имя.
— Это хорошо, — кивнул Жаб, — потому, что сам я его не помню. Но я помню тебя, Алиса Лидделл, Защитница Страны Чудес.
Он чиркнул спичкой об булыжник мостовой и залюбовался на золотистое пламя.
— Я тоже почти ничего не помню из той, другой жизни, — ответила Алиса, — но сейчас, когда я увидела вас, одно воспоминание вернулось ко мне. Тот день, когда мы встретились в библиотеке. Вы принесли отцу красивую бабочку.
— Урания, — глаза Жаба тускло сверкнули, — да… теперь я припоминаю…
— Но вы были богаты…
— Иногда жизнь преподносит сюрпризы, мисс Лидделл.
— Почему вы здесь? Как вы оказались на улице?
— Всего лишь потому, что осмелился не закрыть глаза, когда это было необходимо. И не позволил причинить боль той, что была мне дорога.
Жаб выпустил догоревшую спичку, и огарок упал на тротуар. На уродливом зеленоватом лице отразилась неизбывная боль. Медленным движением он провел перепончатой лапой по щеке, отирая скатившуюся слезу.
— Увы, после того, как я оказался здесь, я потерял её навсегда, — произнес он, — единственный свет моей жизни, мою радость. А ведь я уже собирался выкупить её у Бамби.
Алиса вскочила, задрожав от гнева.
— Бамби? Что общего у вас было с этим… человеком?
Жаб моргнул, и слезы снова покатились из-под нависших морщинистых век.
— Только она… моя девочка…
Больше он не произнес ни слова, видимо, погрузившись в тоску по утраченной любви. По зеленым бородавчатым щекам покатились мутные слезы. Алиса попыталась задать ещё несколько вопросов, но несчастный Жаб не ответил, погрузившись в горькие воспоминания.
— Я вернусь позже, — сказала Алиса, положив гинею в медную чашку для подаяния и взяв несколько спичек, — и прошу прощения, что причинила вам боль.
Сунув спички в сумку, она запрыгнула на громадную игральную кость, а оттуда на балкон и на крышу. Так получалось срезать долгий путь по улицам в обход. Перепрыгнув на соседнюю крышу, Алиса в несколько прыжков одолела гряду скал и помчалась на восток, к пристани.
Она одолела большую часть пути до полудня и приостановилась передохнуть уже недалеко от пристани, где было крохотное кафе. Здесь подавали крепкий грибной кофе, иногда чай и ром из черных грибов, глоток которого был способен убить любое живое существо. Его заказывали умершие моряки, что пришвартовывались к пристани каждые три месяца.
— Приветствую, Алиса, — сказал Черепах Квази, протирая кружку грязным зеленым полотенцем, висевшим у него через плечо, — какими судьбами ты здесь?
— В порт вошел корабль, — сказала Алиса, сев в кресло и вытянув усталые ноги. — Моряки не появлялись?
— Нет, увы. В последний раз они были как раз три месяца назад. А что за корабль? Было бы недурно хоть парочку клиентов сюда, — Черепах отставил кружку и вышел из-за стойки. — Из-за последних событий в Королевских Развалинах почти никто не заходит.
— Что ещё за события? — Алиса удивленно взглянула на него, поставив пустое бамбуковое коленце на стол. — Выкладывай! И заодно налей мне чаю с собой.
— Да разве ты не слышала? — Квази удивленно всплеснул плавниками. — Там открылась какая-то странная Нора. Те, кто не успел сбежать, просто исчезли. А успели немногие. Старый Биггис, Крошка Салли да ещё парочка бродяжек, что там ночевали. Ты же знаешь, там земля горячая, спать тепло. В общем, из почти двух десятков тамошних поселенцев в живых только четверо остались. Говорить, что там было, отказываются наотрез. Уж я и напоить пытался, так эти оборванцы все мое лучшее пойло выхлестали, а сказать ничего не сказали, — обиженно подытожил он.
— И что, так никто ничего и не сболтнул? Даже случайно? — Алиса бросила на Черепаха заинтересованный взгляд.
— Ну… Салли ляпнула, что там кровищи — ноги вязнут. Но тут же замолчала, — бывший кондуктор Королевской Железной дороги поболтал чайник, чтобы проверить, сколько осталось чаю, а заодно поднять осевшую заварку. Затем принялся заливать в бамбуковую емкость ароматную коричнево-золотую жидкость.
— Шляпниковский дарджилинг? — потянула носом Алиса. — Откуда у тебя такое добро? Он же ни с кем не делится, жадина! Только у себя в берлоге угощает!
— Да он захотел покопаться в моем грузе напольных часов, что прибыл из Зеркальной линии ещё до Преображения. Нашел там кое-что для себя, спросил, не хочу ли сменять на пару ящиков доброго чая. Ну я и сменял, часы ведь мне теперь ни к чему, а чай хороший завсегда пригодится, — Черепах неопределенно махнул плавником. — Ты теперь пойдешь туда? По глазам же вижу, что пойдешь!
— Пойду, — согласилась Алиса, — если на этой проклятой земле снова убивают людей, я должна вмешаться. Сам знаешь, положение обязывает.
— Не завидую, -передернулся Черепах, закрывая бамбучину крышкой, — у меня нет причин тебя любить, Защитница, но и худого не пожелал бы. А то, что там погано сейчас, так это я панцирем чую.
— И на том спасибо, — без улыбки кивнула Алиса, нехотя вставая из кресла. Ноги здорово ныли после перехода. Уже у двери она обернулась.
