Кельнер принес бутылки, они заняли половину стола — молчаливая Герда оживилась и пересела от Максима поближе к Кочмару.

Пан Роман выпил коньяку и зажмурился от удовольствия. Максим незаметно отставил свой бокал, теперь он знал, что нужно делать: споить шефа. Эта задача была не такой уж сложной, Кочмар явно шел навстречу желанию Максима, и Рутковскому осталось только следить, чтобы не захмелеть самому. Лучшим союзником Максима оказалась Герда: она пила чуть ли не наравне с Кочмаром, но пьянела меньше его — хмель не развязал ей язык, наоборот, помрачнела еще больше, а сливовидные глаза ее еще больше удлинились. Наклонилась к Рутковскому, горячо дохнув ему в ухо, дотронувшись накрашенными губами. Спросила:

— Я поеду с тобой?

— Посмотрим.

— Но как же?..

— Не волнуйся, я не забуду о тебе.

Видно, единственное, что волновало девушку, — получить плату.

Рутковский почувствовал, что Герда запачкала его ухо помадой — аккуратно обтер платочком. Приближался двенадцатый час, а Кочмар, кажется, только начинал кутеж. Наконец, не допив очередной рюмки, Кочмар склонился на плечо Герды и задремал, выпятив губы и посвистывая. Максим сделал знак девушке, чтобы посидела, оплатил довольно солидный счет, не пожалел чаевых, и кельнер вызвал такси. Вместе с Гердой они перетянули полусонного Кочмара в машину, довольная щедростью Максима, девушка чмокнула его в щеку, Рутковский помахал ей рукой на прощание, и таксист вырулил на шоссе.

Максим сидел сзади, обняв Кочмара левой рукой за плечи.

Притворившись, что расталкивает шефа, спросил громко, чтобы услышал таксист:

— Ключ? Где ключ от квартиры, пан Роман? — Кочмар в ответ только пробормотал что-то невнятное, и Рутковский пожаловался таксисту: — Живет один, и дома нет никого. Перебрал немного...

— Немного? — засмеялся таксист. — Язык повернуть не может. Поищите ключ в карманах.

— Если не найду, придется везти господина ко мне.

— Где же тому ключу быть... — пожал плечами шофер.

И правда, где же быть ключам? Максим давно уже нащупал их в правом внешнем кармане пиджака: два ключа на брелоке, два маленьких ключа от квартирных замков с секретами. А где большой, от сейфа?

Залез в левый внешний карман пиджака, обшарил карманы брюк. Нет. Остались внутренние карманы пиджака. Из одного вытянул бумажник, из другого торчала расческа. И все. Быстро пересмотрел содержимое бумажника, но ключа не нашел. Выходит, пан Роман оставляет его где-то в сейфе охраны или держит в каком-то тайнике. И путь к нему значительно трудней.

Максим сунул Кочмару в карман бумажник и вдруг нащупал кончиками пальцев что-то твердое. Провел ладонью по подкладке: так и есть, вверху еще один секретный кармашек, застегнутый молнией.

Рутковский отодвинул Кочмара в угол машины, навалился на него, чтобы таксист случайно ничего не увидел, расстегнул молнию и двумя пальцами вытянул из кармана ключ в замшевом чехле. Массивный ключ с узорчатой головкой — он видел его один раз, когда Кочмар вызывал к себе: торчал из стального сейфа, будто насмехался над Рутковским, а теперь лежит на его теплой ладони и, наверно, чувствует, как чуть-чуть трясутся пальцы Максима.

Рутковский отодвинулся от Кочмара. Не торопясь сделал слепки с двух сторон ключа и его торцевой части, старательно обтер и снова засунул в чехол. Хотел уже положить ключ назад в секретный карманчик, когда таксист спросил:

— Нашли? Ответил небрежно:

— Где же им быть? В пиджаке.

— Порядок.

— Поможете мне дотянуть господина до лифта?

— Конечно, вам одному не справиться. Тяжелый...

— Ему сегодня посчастливилось.

— Я и вижу: пьян в стельку.

— Сорвал хороший куш.

— Поздравляю. Обмывали?

— Как видите.

— Везет же людям...

Таксист снова замолчал, а Максим осторожно положил чехол с ключом обратно в карманчик. Застегнул его молнией, сидел и слушал, как бьется сердце. Наверно, лишь немного быстрее, чем нужно, — неужели он не волнуется? Конечно, волнуется и теперь, когда все кончилось. Как сказал таксист? «Порядок!» Да, полный порядок, и теперь возникает потребность установить связь с Центром. Завтра или послезавтра он увидит своего человека. Совсем своего. С ним можно разговаривать обо всем, у него, возможно, есть какие-нибудь новости.

А такси уже въехало в Мюнхен и петляло по пригородным улицам.

На следующий день шеф опоздал на работу. Рутковский ожидал увидеть его помятым и, как говорят, не в форме, но Кочмар был хорошо выбрит, пах дорогим одеколоном и глаза смотрели проницательно. Как и думал Максим, Катя Кубиевич позвала его к пану Роману первым. Кочмар, не предложив сесть, посмотрел на него неподвижным взглядом. Наконец сказал:

— С завтрашнего дня, пан Максим, будете работать в комнате ф-7.

— Спасибо, шеф, вы уже говорили мне об этом, и я постараюсь оправдать ваше доверие.

Кочмар удивленно повел плечами.

— Что вы имеете в виду? — начал неуверенно. На лбу у него появились морщины, видно, старался вспомнить, что же действительно произошло вчера и что он пообещал Рутковскому.

Максим не стал испытывать терпение шефа. Теперь нужно было объяснить Кочмару, что он держался до последнего. Сказал, преданно глядя на пана Романа:

— Вчера в полночь, когда мы прощались около вашего подъезда. Я еще хотел поднять вас на лифте, но вы отказались. Были правы, я немного перебрал и прошу прощения.

Какая-то тень промелькнула на лице Кочмара.

— Чего там извиняться... — Вдруг лицо его снова сделалось холодным и официальным. — Мы довольны вами, пан Рутковский, идите и работайте.

— Есть маленькая просьба.

Кочмар свел брови.

— Какая еще просьба? Сразу уже и...

Максим не дал ему договорить:

— Мне бы хотелось усовершенствовать свои знания в немецком. Попался хороший учитель, где-то через месяц-два можно начать... Но он свободен только днем.

— Будете отрабатывать после работы.

— С удовольствием.

— С удовольствием или нет, но будете отрабатывать.

Кетхен Кубиевич, услышав о решении шефа, округлила и так круглые и совсем пустые глаза. Спросила:

— Зачем это вам? Ведь пан достаточно прилично разговаривает по-немецки...

Что он мог объяснить этой красивой дурехе?

— Хочу разговаривать еще лучше.

— Зачем?

— Чтобы лучше понимать Гёте и Шиллера.

— Они работают на нашей станции? Приехали из Израиля? К слову, вы знакомы с паном Анатолем?

— Бывшим писателем?

— Да, таким, как и вы...

Максим погладил себя тыльной стороной ладони по подбородку, чтобы удержаться от язвительной реплики.

— Нет, не знаком, — ответил. — А что?

— На днях я слышала его передачу: чудо, он так хорошо рекламировал канадские пишущие машинки.

— Да, машинки, говорят, неплохие.

— Кстати, — оживилась Кубиевич, — со следующей недели вы будете получать на триста марок больше.

— С меня подарок.

— Мне нравится парижская парфюмерия.

— А я люблю дарить ее женщинам. Не говоря уже о таких красивых, как вы.

Катя покраснела от похвалы. Повернулась к Максиму так, чтобы увидел высокую грудь. Однако созерцание Катерининых сокровищ не входило в план Рутковского: знал, что Кочмару вряд ли понравится такая акция, и ретировался, послав девушке воздушный поцелуй.

Во время обеденного перерыва Рутковский не направился вместе со всеми в буфет. Выскочил на улицу, прошел несколько кварталов, пока не набрел на телефон-автомат. Бросил монету и набрал номер.

— Посредническая контора господина Генриха Штаха? — спросил. Воцарилась пауза — видно, на другом конце провода не ждали звонка. Наконец сочный баритон ответил:

— Вы неправильно набрали номер. Добавьте единицу.

— Спасибо. — Рутковский положил трубку. Итак, встреча состоится завтра. Если бы человек сказал — добавьте двойку, они бы встретились послезавтра, так было условлено еще в Центре, и завтра на одной из боковых улиц за олимпийским стадионом будет стоять белый «пежо» с букетом роз у заднего стекла.