— Зачем это вам?

И действительно: зачем? Сугубчик не мог ответить на этот вопрос. Сказал решительно:

— Идите!

— Так стреляйте же! — Немец закрыл глаза.

— Вы — рабочий! — вдруг горячо заговорил Сугубчик. — Я отпущу вас, если дадите честное слово, что никому не скажете о нашей встрече.

Солдат открыл глаза. Сперва смотрел непонимающе, потом какая–то тень прошла по его лицу.

— Конечно, — уверил он, — я даю вам слово чести.

— Так идите…

Немец переступил с ноги на ногу.

— Я хотел сказать… но ваш офицер не дослушал меня… Эсэсовцы расспрашивали, не видел ли я четверых солдат и обер–лейтенанта… Из их разговора я понял, что вас выдал местный полицай…

У Сугубчика вытянулось лицо, следовало быстрее предупредить Дороша.

— Спасибо!

Повернулся и побежал, не дожидаясь, пока немец уйдет.

Солдат что–то крикнул ему вслед. Но Сугубчик уже не слышал — обогнул шалаш и бежал вдогонку за своими.

Они заметили, точнее, услышали его издалека, остановились, ожидая.

Задыхаясь, Сугубчик рассказал о только что услышанном от немца.

Дорош подергал мочку уха, спросил:

— Ты что?..

— Ты отпустил его!.. — оборвал лейтенанта Дубинский. — Вы понимаете, он отпустил этого паршивого фрица, и тот наврал ему бог знает что! Ты нарушил приказ, и пойдешь под трибунал, Сугубчик!

Все молчали, а Сугубчик стоял опустив голову.

— Чего ж вы молчите? — крикнул Дубинский. — Он, — ткнул пальцем чуть ли не в лицо Сугубчику, — он отпустил врага и не выполнил приказа!

Дорош положил ладонь на протянутую Пашкину руку, и Дубинский опустил ее.

— А кто тебе сказал, что Волков не выполнил приказ? — спросил лейтенант.

— Но ведь он не отрицает!..

— Я не приказывал убивать солдата! — твердо сказал Дорош. Посмотрел в глаза Сугубчику — внимательно и спокойно. — Я приказал отвести этого обозника за кусты, чтобы он не увидел, куда мы ушли.

— Ты?.. Ты приказал такое? — не поверил Пашка.

— Ефрейтор Дубинский! — сурово оборвал лейтенант. — Вы много себе позволяете!

Пашка опустил голову, что–то пробормотал себе под нос, но Дорош уже не слушал его. Переспросил Сугубчика:

— Сказал, что эсэсовцы разыскивают пятерых?..

Вмешался Цимбалюк:

— Не соврал… Откуда ему знать о полицае? Хороший, оказывается, фриц, а ты бы его, — толкнул локтем Дубинского в бок, — обязательно кокнул.

— Значит, так… — сказал Дорош. — Будем обходить все населенные пункты… Постараемся никому не попадаться на глаза.

— Вот гад! — выругался Дубинский.

— Ты о ком? — не понял Котлубай.

— Полицейская морда… Я б его сейчас! — Дубинский поправил на груди автомат.

Цимбалюк улыбнулся. Восклицание Дубинского как–то сгладило неприятное впечатление от его агрессивности. Рассудительно сказал:

— А ты думал, что полицай будет целоваться с тобой? Мы ушли, а он доложил куда следует: остановились пятеро, двое почему–то промокли до нитки… Через несколько часов после взрыва на переправе… Дошло до начальства… Теперь жандармы и эсэсовцы знают даже наши приметы…

— Хватит! — Дорош переложил парабеллум в наружный карман плаща. — Вперед! Чуть рассредоточьтесь, ребята, и внимательно смотрите вокруг!

Когда они двинулись, Котлубай догнал лейтенанта и одобрительно прошептал:

— Молодец, Микола! Правильно решил.

Дорош скосил на него хитрые глаза. Сделал вид, будто не понял:

— Ты о чем?

— Оставь, Коля… О Сугубчике.

— А что мне оставалось? К тому же видишь, этот обозник оказался порядочным. Формально — Сугубчику идти под трибунал, но ведь мы же не формалисты, Володя…

Теперь они шли редкой цепочкой. Цимбалюк — немного впереди. Лес начал редеть, и блеснуло озеро. За ним лежал проселок — тот самый, которым прошли танки фон Зальца и который мог бы вывести их к Трубничам. Кратчайший путь теперь был не для них.

Дорош остановил группу. Решил обойти озеро с юга по мелколесью, где и сам черт не встретится им.

Так и поступили. Потом спустились в неглубокий буерак — хотели отдохнуть и позавтракать. И тут напоролись на эсэсовскую засаду. Слава богу, Цимбалюк первым заметил солдат. Упал за куст, махнув товарищам, чтобы те спрятались. Подполз к Дорошу. Начали советоваться.

Эсэсовцы заняли выгодную позицию — на крутых склонах оврага. Если бы сержант вовремя не заметил их, разведчики попали бы под перекрестный огонь, и вряд ли кто–нибудь остался в живых. И все же они должны продвигаться дальше только через овраг. Справа — болото, слева — луг с редкими кустами, туда только сунься — перестреляют, как куропаток. А дальше — поля и поля.

Дорош сразу понял, что их дела плохи. Было только два варианта: незаметно отступить от оврага и попробовать обойти село с другой стороны либо атаковать эсэсовцев и прорываться тут.

Лейтенант избрал второй вариант: к югу от села они тоже могли напороться на эсэсовскую засаду. Подумал и шепнул Цимбалюку:

— Следует вынудить эсэсовцев спуститься на дно буерака. Вы с Дубинским поползете слева по самому краю. Старайтесь быть все время над солдатами, непременно выше, а мы втроем — справа… И сгоним их огнем на дно. Понял?

Сержант сверкнул глазами:

— У меня давно руки чешутся по этой сволоте! Как не понять?

— Давай, Ваня!

Даже ветка не качнулась за Цимбалюком. Дорош посмотрел ему вслед и отполз к Котлубаю и Сугубчику.

Они добрались ползком к густым кустам, где эсэсовцы не могли увидеть их, и поднялись на самый край буерака. Теперь все зависело от их выдержки и осторожности — надо было как можно ближе подползти к вражеской засаде, потом вместе с Цимбалюком и Дубинским внезапно открыть огонь, загнать эсэсовцев на дно оврага и уничтожить их.

Лейтенант продвигался краем оврага, припадая к земле. Вчера вечером они с Цимбалюком допустили ошибку у генеральской виллы — не заметили второго караульного — и все же спаслись. Сегодня же, если эсэсовцы первыми увидят их, сразу накроют автоматным огнем. Небось и пулемет у них есть… Если выгонят на открытое место, то…

Притаившись за кустом, Дорош наконец заметил двух гитлеровцев. Они лежали навзничь метрах в семидесяти, курили и смеялись. Подбираться к ним ближе было рискованно, но Дорош все–таки отважился. С сорока метров они срежут этих двоих первой же очередью, и это даст им ощутимое преимущество в бою.

Лейтенант приказал Сугубчику остаться и прикрыть их, а сам с Котлубаем пополз дальше. Эти проклятые метры они преодолели минут за десять — черепаха и та движется быстрее…

Теперь Дорош хорошо видел эсэсовцев: один розовощекий, совсем еще молодой, второй постарше, с усиками, похожий на Гитлера.

Разведчики улеглись поудобнее, высунули вперед автоматы и притаились, ожидая сигнала Цимбалюка.

«Цвиринь… цвиринь…» — пропела где–то, совсем неподалеку, иволга. Дорош взял на мушку «гитлера», автомат его задрожал. Прошили вражеских солдат первыми же пулями и сразу прекратили огонь, пристально всматриваясь в кусты — остальные эсэсовцы должны обнаружить себя. Чуть ниже заколыхались ветки. Котлубай послал туда очередь. Кусты затрещали, тяжелое тело покатилось по крутому склону.

Теперь эсэсовцы увидели их и открыли огонь, стремясь прижать к земле. Пули срезали ветки над головой, и Дорошу с Котлубаем пришлось отползти назад. Но теперь в бой вступил Сугубчик. «Молодец парень, — подумал Дорош, — не обнаружил себя сразу и засек эсэсовские огневые точки».

Очереди Сугубчика оказались меткими, пули перестали свистеть над головой Дороша.

Лейтенант выглянул из своего укрытия и увидел эсэсовца совсем близко — тот вскочил и замахнулся на него как бы камнем. Дорош выпустил очередь, пули опрокинули эсэсовца на спину, и только тогда лейтенант понял, что сейчас где–то рядом должна взорваться граната.

— К земле! Прижмись к земле!.. — исступленно заорал он, закрыл руками голову и припал лицом к траве.

Взрыва не услышал, только что–то больно впилось в руку. Переждав, поднял голову. С противоположной стороны оврага бил один автомат, а из–за кустов отвечали ему длинными очередями. Дорош удивился, почему стреляют только из одного автомата, там же двое — Цимбалюк и Дубинский… Но почти сразу застрочили рядом и сзади. Он оглянулся и увидел, что Сугубчик стоит на одном колене и поливает кусты свинцом. Лейтенант тоже хотел открыть огонь по тем же кустам, но левая рука не слушалась. Пошевелил пальцами — стало больно. Заметил, что рукав мундира ниже локтя дырявый и мокрый.