Хазрат Аллоуддин появился в этих краях, вероятно, в конце VII века. Место, считающееся его могилой, представляет собой весьма живописный гигантский грот, в котором стоит циклопический каменный гроб, метров пяти длиной. Вход в грот представляет собой бело-розовую арку из чистого мрамора высотой, наверное, более десяти метров, напоминающую по форме арку готического собора. Ее видно издалека, она выделяется на фоне заросшего темным арчовником склона и, на первый взгляд, кажется — благодаря своим четким и гармоничным формам — творением человеческих рук.
Многие мазары мусульманских святых в Средней Азии являются традиционными культовыми местами с еще доисламской поры. Позже, как считают многие исследователи, и особенно в период первоначальной исламизации местного населения, новые власти объявляли эти места мазарами (то есть гробницами) известных в мусульманском мире святых. Вокруг новой ситуации складывалась и новая мифология, часто являвшаяся исламизированным продолжением традиций народно-поэтического творчества на базе доисламских сюжетов. Как попал Хазрат Аллоуддин на Оби-Хингоу — я не знаю. Но под «сыном» Салмана Фарси вполне может скрываться какой-нибудь шейх из инициатической линии этого сподвижника пророка. А культовым, в силу своего чисто внешнего вида, это место не могло не быть с самого начала заселения долины Оби-Хингоу человеком.
Взяв прямо от метеостанции вверх по вьющейся сквозь густой арчовник тропе, до мазара можно подняться где-то за полчаса. Когда я оказался перед мраморной аркой, уже почти совсем стемнело. Однако в пещере горел огонь, бросая блики на гробницу святого и неровную поверхность внутреннего свода, мерцавшие неясными образами фантастических ликов и персонажей. Рядом сидел безбородый карлик, в полосатом халате и огромном тюрбане. Это был Ашур — хранитель гробницы.
Ашур. Ашур проводил здесь большую часть года, присматривая за святыней и принимая паломников. Многие бабаи по пути к Хазрати-Бурху стремились подняться и к Хазрату Аллоуддину, рейтинг которого был несколько ниже, чем у Бурха, но вместе с тем достаточно высок, чтобы на протяжении всего зиаратного сезона привлекать к себе набожных странников не только из округи, но и со всего Таджикистана и даже за его пределами. На зиму, когда жить в пещере было практически нельзя, Ашур уходил к своей жене в Душанбе — чтобы ранней весной вновь заступить на свою почетную вахту. Денег ему за этот труд никто не платил. Хранитель святыни жил подаяниями паломников и посильной помощью местных жителей. Например, обустроить мазар ему во многом помог Эрик. Говорят, Ашура периодически пытались шугать милиция и гэбэшка, видимо — за «тунеядство». Однако он не сдавался и упорно держал оборону против системы.
Он встретил меня очень радушно, как старого знакомого. Разложил дастархан, предложил чаю. Потом встал на намаз, а я сел медитировать. Неожиданно тишину созерцания разорвал жуткий рык. Я в панике открыл глаза. Ашур сидел на краю пещеры, усиленно вглядываясь в темноту.
— Это хирс. Он тут на гора живет, покущить ходит!
Хирс — значит медведь. Видимо, Ашур был с ним хорошо знаком. Он собрал обломки старых лепешек в дастархан и нырнул во мрак арчовника, подходившего прямо к порогу мраморного склепа. Я слышал лишь шорох осыпающейся щебенки и шум ветвей. Затем все стихло. Потом вновь зашуршала щебенка, зашелестели кусты. Мне показалось, что в нескольких метрах от меня, в непроглядной нави, блеснули желтые медвежьи глаза, отражая блики пещерного костра. Инстинктивно я отпрянул от края грота к огню, зная, что зверь на свет не сунется. В этот момент из темноты выпорхнула маленькая сгорбленная фигурка Ашура. Он весело подмигнул:
— Э-э, как диля? Харощий?
Я многозначительно вскинул подбородок, цыкнув языком. Мы вновь уселись пить чай и долго беседовали о мастерах и инициатических линиях. Четыре благих имама, по словам Ашура, давали начало четырем путям исламской традиции: «Омар — шариат, Осман — тарикат, Абу-Бакр — хакикат, Али — маарифат». На мой вопрос об Ишони-Халифе Ашур возвел глаза к небу:
— О, это большой ученый, очень святой, вся округа его уважает!
Халифа твердо стоял в хакикате. Насколько я позже мог себе представить, именно патронаж ишана над святыми местами долины позволял Ашуру относительно беспроблемно — по азиатским меркам — уклоняться от достачи властей, тщетно пытавшихся запахать подвижника на соцпроизводстве.
Когда я собрался идти назад на станцию, Ашур взялся меня проводить, чтобы вывести из медвежьей зоны вновь в область человеческой юрисдикции. Он зажег маленький фонарик и пошел вперед. Тропа у подножья грота резко обрывалась вниз, и стоило известных усилий удерживаться на крутом склоне в условиях почти кромешной темени, усугубляемой густыми зарослями, среди которых петлял узкий каменистый серпантин спуска. Хирс видимых признаков присутствия не подавал, но Ашур сказал, что он где-то рядом, однако нервничать по этому поводу не стоит.
Наконец арчовник кончился. Перед нами открылась ночная панорама местности. На противоположной стороне Оби-Хингоу, гулко шумевшей своими тяжелыми водами где-то внизу, тянулся на фоне безлунного звездного неба волнистый профиль хребта. А прямо под нами, в двух-трех сотнях метров, можно было различить тусклые огоньки керосиновых светильников в ближайших саклях и дворах кишлака. Иншаллах! Мы распрощались с Ашуром. Он повернул назад и через несколько секунд растворился в черноте ночи.
Я спустился к станции. Спокойно поспать, однако, не удалось. Добравшись до стоявшей в саду суфы, я уже было начал засыпать под гипнотическое многоголосье речных русалок, как вдруг дал себя знать выпитый накануне облепиховый кисель. Сначала скрутило живот, потом пробило невероятное полоскалово, продолжавшееся, с небольшими перерывами, часа четыре. Лишь под самое утро мне удалось-таки забыться долгожданным сном. Тем не менее, проснувшись, я нашел свое состояние вполне удовлетворительным. От тошноты не осталось и следа. Я попил с хозяевами зеленого чаю, позавтракал, и мне стало совсем хорошо. В этот момент на тропе появились вчерашние знакомые — бабаи в белом.
— Эй, джура, давай, Хазрати-Бурх!
Они махали мне руками, предлагая присоединиться. Я поблагодарил гостеприимных хозяев за радушие, взвалил на плечи рюкзак и, подхватив ледоруб, выбежал за калитку.
От Лянгара к Сангвору. Наша зиаратная рота маршировала довольно бодро. Погода стояла великолепная, с реки дул освежающий ветерок. Примерно через час ходьбы, на очередном повороте русла — остановка. Однако вовсе не для перекура. Бабаи показали мне небольшое отверстие в скале, размером, наверное, сантиметров пятьдесят на пятьдесят, метрах в четырех над нами. Как выяснилось, в эту дыру нужно было точно бросить камень, а потом ждать ответной реакции духа скалы. «Позитивная» реакция состояла в том, что из отверстия должно было высыпаться несколько камней, причем чем больше — тем лучше. Если же вы промахивались, или, даже при попадании, камни назад не сыпались — это было знаком не в вашу пользу. По очереди бабаи брали по камню и, тщательно примерившись, зашвыривали их в контрольный «экран». И во всех случаях, ко всеобщей радости, дух вознаграждал метателей ответным потоком каменной благодати. Эта игра напоминала jack-pot, когда за одну инвестированную в аппарат монету на вас неожиданно высыпается как из рога изобилия гора звенящего металла. Последним бросил я. Тоже попал. И тоже — с хорошим обратным эффектом. Бабаи по этому поводу очень радовались и показывали thumb up.
Часам к пяти вечера мы дошли до места, где в Оби-Хингоу вливается из боковой долины, ведущей непосредственно к Хазрати-Бурху, река Оби-Мазор. Теперь нужно было перебраться на ту сторону, в кишлак Сангвор, стоящий на обрывистом берегу у слияния двух потоков. Еще вчера здесь был подвесной мост, а на близлежащей поляне располагался лагерь инструкторов-спасателей. Однако, по странному стечению обстоятельств, этот мост тоже сорвало чуть ли не одновременно с бетонным перед Лянгаром! Как рассказывали заходившие на метеостанцию парни из Сангворского лагеря, несколько человек как раз находились на подвесной переправе, когда лопнули тросы. Конструкция накренилась, но людям, по счастью, удалось удержаться, зацепившись за предательские стальные жилы. Едва они добрались до берега, мост окончательно рухнул и был в считанные минуты снесен бешеным потоком вниз по течению. Именно обрушение переправы и невозможность перехода на другую сторону, где были запланированы учебные мероприятия, вынудили спасателей свернуть палатки и отправиться восвояси. Как оказалось — и эта затея была тщетной: обрушение автомобильной переправы за Лянгаром поставило точки над «i», и с полсотни энтузиастов горного туризма остались заблокированными в «лянгарском мешке».
