- Как музыка? - недоверчиво переспросила Рабигуль. - А помнишь, как тебе ни до кого не было дела - только скрипка?
- Да, - улыбнулась, вспоминая, Маша. - Мне она заменяла все; Хотя, если честно, так и заменять было нечего. Маленькой я была...
- А теперь?
- А теперь я бы не вынесла музыки без любви, не вынесла этого счастья, этого напряжения.
- Не понимаю...
- Где уж тебе понять, - призадумалась Маша и взглянула на подругу едва ли не с жалостью. - А как ты снимаешь это давление?
- Давление?
- Ну да, ну да, - заторопилась Маша. - Она ведь звучит везде: в голове, в душе, в сердце. И выплескивается не только когда берешь в руки скрипку, но и с любовью. На время как бы освобождаешься.
- Выходит, я не освобождаюсь, - совсем запечалилась Рабигуль. - Может, я фригидная женщина? - нерешительно предположила она.
- Ты-ы-ы? - протянула недоверчиво Маша. - Ну, не знаю... Так чувствовать музыку...
- Может, в музыку все и ушло?
- Должно быть наоборот, - покачала головой Маша. - Знаешь, что я про все это думаю? Алька просто тебя боится. Влюблен до сих пор как безумный, вот и боится. - Она подумала, помолчала. - Или не тот мужчина тебе достался. Знаешь что? Попробуй с другим!
Рабигуль вспыхнула.
- Что такое ты говоришь?
- Молчу, молчу, - засмеялась Маша. - Ты у нас женщина строгих правил. И добавила, не сдержавшись:
- Такие редко бывают счастливы. Ну что ты себя стреножила?
Рабигуль самолюбиво пожала плечами.
- Ничего не стреножила. Просто мне никто не нужен.
Тонкие ноздри ее прямого носа вздрогнули, строгие губы сжались.
- Просто ты сидишь в тюрьме у своего Алика, - рассердилась Маша. Думаешь, если б он не был так безумно влюблен, если бы ему, как тебе, было плохо, он не гульнул бы налево?
Рабигуль поморщилась от Машкиного жаргона.
- Думаю, нет, - сдержанно возразила она.
- Почему?
Маша склонила голову к плечу, как любопытная птичка.
- Потому что он порядочный человек, - с достоинством ответила Рабигуль.
- Да при чем тут порядочность? - всплеснула руками Маша. - Ну что мне с тобой делать, а? Ты как из прошлого века!
***
Рабигуль постояла в садике, вглядываясь в темноту, к ней привыкая, и, обогнув корпус, выбралась на волю сквозь прореху в ограде - ее, как и коды замков, тоже все знали. Пятигорск - там, внизу, еще не спал: золотистые огоньки на улицах, в окнах домов зримо обозначали его присутствие. Рабигуль спускалась все ниже и ниже и наконец вошла в город. Она чувствовала себя путешественником, прибывшим в цивилизацию после долгой отлучки. Там, наверху, оставался совсем другой мир - спокойный, неторопливый, с культом ванн и массажей, - здесь же кипела жизнь. Из многочисленных ресторанчиков доносились модные в этом году шлягеры, улицы были полны народу. "Странно, рассеянно подумала Рабигуль, - все-таки ночь. Да и прохладно. Ах да, сегодня пятница, завтра же выходной..."
Подняв воротник плаща, сунув руки в карманы, она походила по улицам, с невыносимой остротой ощущая гнетущее одиночество среди всех этих людей, и стала медленно подниматься к себе, в гору.
Белые корпуса санатория, приближаясь, вырисовывались в темноте. За ними темнел округлый Машук.
- А я думал, что я один такой полуночник...
Веселый басок прозвучал за спиной, и Рабигуль вздрогнула от неожиданности. Рядом возник высокий плотный мужчина в плаще и синем берете, лихо сдвинутом на ухо.
- Я давно за вами иду, - продолжал басить он. - Все размышлял: "Куда держит путь сия дама? Вдруг нам с ней по пути?" Так куда вы, сударыня, направляетесь - одна, в столь поздний час? Не боитесь?
- А чего бояться? - скупо улыбнулась Рабигуль. - Мы не в Чикаго.
- Разве вы были в Чикаго? - добродушно поддел ее нежданный попутчик.
- Нет, но все почему-то так говорят, - смутилась Рабигуль.
- Мало ли у нас штампов, - хмыкнул спутник. - Чикаго не опаснее Москвы, уж вы мне поверьте. Кстати, вы, случайно, не из Москвы?
- Да.
- А здесь где обитаете? Случайно, не в "Ласточке"?
- Да.
Все-таки за его поддразнивания она обиделась.
- И я! - обрадовался незнакомец. - Глядите-ка, все совпадает! Москва... "Ласточка"... Давайте знакомиться!
Он остановился и остановил Рабигуль. "До чего симпатичный", - подумала Рабигуль. Он и вправду был очень милым: с крупными добродушными чертами лица, веселыми глазами, широкой белозубой улыбкой. И говорил с ней приветливо и непринужденно, как со старой знакомой. Рабигуль так не умела и таким людям немного завидовала.
- Как вас зовут? - спросил он.
- Рабигуль.
Отвечая, она привычно разделила свое мудреное имя на слоги.
- Чудесное имя, - с некоторым удивлением отметил он.
- Я уйгурка, - не дожидаясь ставшего привычным для нее вопроса, объяснила Рабигуль.
- А я русский, - шутливо поклонился незнакомец. - И зовут меня очень по-русски - Владимиром, Володей, в детстве звали Вовой. Ваше имя самое что ни на есть экзотическое, мое - одноклеточное, без затей.
- Значит, вы - Владимир.., как дальше?
- Нет, по отчеству мы не будем, - бурно запротестовал этот неожиданный человек. - Не так уж мы и стары, верно? И потом, я всегда забываю отчества, потом мучаюсь; то ли Петровна, то ли Ивановна...
Ваше же наверняка в сто раз сложнее. Давайте без отчества, идет?
Володя уверенно, крепко взял Рабигуль под руку, прижал ее локоть к себе, и они пошли дальше. Как хорошо! Южное небо над головой, сияют яркие звезды, двое идут по пустынной дороге...
- Погуляем еще? - предложил Володя, когда подошли они к корпусу.
- Погуляем, - согласилась Рабигуль.
И тут несмело и с остановками защелкал тихонечко соловей. Где-то там, в гуще темневших по сторонам деревьев, совсем не ко времени.
- Чего это он? - удивился Володя. - А-а-а, понял: это он в нашу честь.
- В нашу честь?
- Ну да. По ночной дороге идут двое. "Ночь тиха.
Пустыня внемлет Богу..."
Рабигуль даже остановилась от непонятного ей самой волнения.
- Вы - тоже?
- Что?
- Вы тоже постоянно чувствуете здесь Лермонтова? Его присутствие, его стихи...
Володя взглянул на Рабигуль внимательно и серьезно. Замкнутое восточное лицо внезапно стало совсем другим: приоткрылись строгие губы, огромные глаза наполнила какая-то несмелая радость.
