Муж подскочил так проворно, будто в номере что-то горело.

– Быстренько поднялись, быстренько умылись и оделись!

А то проспим всё царствие небесное!

– Ой, правда! – Жена потянулась. – Спать на закате вредно и даже опасно. Мудрецы говорили, что демоны и злые духи на закате собираются вокруг человека…

– Вот-вот! – Муж запутался в белой штанине и чуть не упал, похохатывая. – Надо красоту хватать за хвост. Пошли. А то приехали и развалились, как эти… Как Адам и Ева под грешной яблоней…

Жена задержалась возле овального зеркала, серебристым озерком мерцающего в берегах витиеватой рамы. Причёску поправила, лёгкое платье. Косметикой она почти не пользовалась – достаточно природной красоты.

Вечерний воздух уже взбодрился и потягивал мятной прохладцей, особенно под берегом, где изредка покрикивали чайки – иногда как будто сладострастно, а иногда так жалобно, точно камнями подбитые. Всё гуще голубела и туманилась береговая линия с гребёнками причалов, с железобетонными волноломами, похожими на рогатых чертей или на осьминогов.

Громадный белосахарный теплоход на рейде утопал в розоватой дымке. Светлая фигура маяка подмигивала красно-оранжевым оком. И муж, лукаво улыбаясь, подмигнул жене, доставая из нагрудного кармана какие-то бумажки.

– Завтра пойдём на Ай-Петри! – оповестил он. – А точнее – поедем. Я урвал два билета. Последних. – Когда? – удивилась жена. – Когда ты успел?

– А ты как думаешь? Я не спал без задних ног, как некоторые. Я затихарился, побрился и пошёл…

– Ой, как здорово! – Она поцеловала его в щеку. – Ай-Петри? А это что? А это где?

Муж посмотрел на далёкие Крымские горы, уже утонувшие в тёмно-фиолетовом мареве и слегка прикрытые белооблачными одеялами.

– Название Ай-Петри имеет чисто русское происхождение. Это просто Петя. Хотя есть и другие варианты. Тётя, продающая билеты, сказала, что это название греческое. Святой Пётр. – Муж обнял её за рюмочную талию. – Не холодно?

– Да что ты! На Юге и холодно?

– Нет, ну вечерок тут… Днём припекает как на сковородке, а вечером… – Он покачал головой, глядя в ту сторону, откуда послышалась музыка. – Золото моё! А давай-ка пойдём вон туда, посидим, как бояре, винца попьём.

– Да ну, там, поди, дорого.

– А зачем нам дешево? Мы с тобой не каждый год свадебное путешествие будем совершать. – Он мягко, но настойчиво повёл жену туда, где разливался дивный саксофон вперемежку с другими музыкальными дивами. – Выпьем, потанцуем. Я тебе все ноги оттопчу.

И опять они расхохотались. И в эту минуту он увидел цветочницу – дородную бабищу, торговавшую цветами на углу фигуристого домика под кипарисами. Ему захотелось купить и подарить огромный букет обалденных каких-нибудь южных цветов – ароматных, ярких, буйных.

Они остановились около фонтана. – Погоди-ка, золотце, я сейчас приду…

Жена пропала в ту минуту, когда он отвернулся купить цветы. И день, и ночь потом он будет мучительно прокручивать «киноплёнку» – будет пытаться по минутам, по секундам восстановить прошедшее событие. Вот он пошёл беспечной франтоватою походкой – мало, что ли, мы кому должны. Вот он взял охапку цветочную радугу – несколько букетов заграбастал один букетище. Дородная цветочница даже икнула от изумления, проворно пересчитывая деньги. А он, опьянённый своим куражом, заулыбался, предвкушая торжество; жёнушка станет ворчать за непомерную трату, но жёнушка будет довольна. Вот он повернулся и пошёл обратно – и не увидел жены у фонтана. Продолжая улыбаться, обошёл кругом косматого куста шумно сверкающей воды. Постоял, позвал, наивно полагая, что это просто шутка – жёнушка решила в прятки поиграть.

Сначала звал негромко, потом забеспокоился, громче позвал.

А потом стал срываться на крик. Цветы, которые он машинально зажимал в руках, один за другим потихоньку падали под ноги и это – как позднее думал он – напоминало дорогу, по которой увозят покойника, напоследок посыпая путь цветами.

Птицы, потревоженные криками, стали выпархивать из темноты деревьев, где устроились на ночлег. А вслед за ними люди затревожились – народ, какой находился поблизости. Затем пришли два бравых блюстителя порядка, послушали сбивчивый рассказ, во время которого мужчина порывался идти куда-то, искать жену. Тревога в сердце у него нарастала с каждой минутой. И давление росло. Голова загудела.

Он плохо помнит, как пришёл с милиционерами в ближайшее отделение. Там попросили написать заявление, но это оказалось делом невозможным – перо всё время спотыкалось, царапало бумагу и разрывало – руки тряслись, да и не только руки. Бедняга находился точно в лихорадке, даже зубами клацал, как на морозе.

Милиционеры «сняли показания» с него и отпустили. Но куда теперь идти – он ни черта не мог понять. Растерянный, смятый и подавленный, бедняга поплёлся куда-то по темной аллее. Вернулся к фонтану. Походил кругами, наступая на свои цветы, недавно купленные – граммофоны всякие, белоснеженки, гортензии, лилейники и прочее. Цветы хрустели под ногами и точно всхлипывали. Он вспомнил про цветочницу и хотел её спросить – может она что-то видела. Но цветочница ушла – пустой деревянный лоток тускло отсвечивал под фонарём. Он долго, настырно плутал по кустам, кружился между деревьями, бродил по тёмным переулкам и подворотням, где пахло фруктами…

Кольцо замкнулось, когда опять он оказался около милиции – случайно вышел к самому крыльцу. Обсасывая палец, ободранный в кустах, он постоял на каменном крыльце, вошёл коридор. Послушал приглушённый разговор за стенкой. Возмущённый спокойствием этих бравых ребят – сидели, курили, анекдоты травили – он стал заводиться.

– Граждане! – Желваки заплясали на скулах, глаза засверкали. – Давайте что-то делать! Сколько вы будете козла забивать? У вас этих козлов уже – не меряно!

Блюстители закона оглянулись на голос.

– За козла ответить можно! – полушутя, полусерьёзно пригрозил старшина, поднимаясь. – Вы что предлагаете?

– Как это – что? Искать! – отчаянно выдохнул он. – Надо искать!

– Где искать? – Старшина, криворото зевая, потыкал прокуренным пальцем в сторону окна, забранного решеткой. – Такая темень. Теперь уж до утра, а там посмотрим.

– До утра?! – Он сорвался на крик. – Да вы что? Оху…

– Попрошу не выражаться, гражданин!

– Я не выражаюсь. Я говорю, что надо… – Он двумя руками сдавил свои взлохмаченные потные виски. – О, господи! Ну, что мы? И просидим вот так вот до утра?

– А что ты предлагаешь? – снова спросил старшина, уже налегая на «ты».

– Не знаю. Ну, давайте хоть по городу проедем, посмотрим там и тут…

Откуда-то сбоку появился франтоватый офицер, блестевший хромочами.

– Хватит! – громко и резко одёрнул. – Надо было раньше мозгами шевелить! Бабу из-под носа увели…

Бледнея и набычившись, он с кулаками пошёл на офицера и наверняка заработал бы срок, но сзади два дюжих парня навалились, угомонили кое-как, утихомирили.

– Не дури! – загудел под ухом старшина. – Вот, возьми, покури и шагай подобру-поздорову, иначе нарвёшься…

– Да куда теперь его? – заговорили сзади. – Не надо отпускать. Он же дурной. Видать, перегрелся.

– Ну и что с ним делать? На божничку? – Доктора позвать. Пускай укол ширнёт.

И опять вмешался непреклонный бравый офицер.

– Вам тут что? Больница? Выводите к чёрту. Пусть проветрится, а то ещё исполнит Риголетту по всему кабинету.

– Он, видать, не курит, ишь, как заколдобило с первой папироски.

– Выводи, я сказал! Хватит миндальничать, торговать миндалём. Не на базаре.

В лицо ударило морской прохладой, словно мокрой тряпкой, – милиционеры вывели под руки. Понуро, тупо, точно изваяние из камня, он посидел на холодном парапете недалеко от милиции. На звёзды посмотрел, на горы, слегка подсеребрённые луной. И, обхвативши голову двумя руками, заплакал так, будто тихонько завыл, мокрыми глазами глядя на ущербную луну. Потом кто-то взял его под руки и повёл – обратно в отделение. Запахло больницей. Его разули, уложили на кушетку, укрытую клеёнкой, похожей на прохладную змеиную кожу.