Избавив свою ”награду за победу в гонке” от рубашки, бывший психиатр взял Уилла в охапку и понёс в спальню.

Там он обрушил его на кровать, одновременно сбрасывая с себя рубашку. Уилл начал было расстёгивать ремень на брюках Лектера, как вдруг сильные руки пригнули его к кровати, бродя в районе паха.

Пальцы Лектера быстрым движением разомкнули пряжку на старых джинсах Уилла, которые он так любил, а Ганнибал испытывал к ним нечто вроде слабого презрения.

— Опять ты в этих ужасных джинсах… — проговорил Ганнибал, продолжая возиться с пряжкой. — Ты же обещал от них избавиться!

— Прости, не могу… — виновато улыбнулся Уилл. — Это мои самые любимые и самые родные джинсы.

У каждого наверняка была такая вещь — старая, заношенная, вышедшая из моды (или никогда в неё не входившая) — но невероятно удобная и родная. Рука не поднимается выкидывать такой предмет одежды. В нем чувствуешь себя защищенным, он — как твоя вторая кожа. Хотя с виду вещь кажется неуклюжей, но ты всё-таки продолжаешь хранить её, и никакая ультрамодная обновка её не заменит.

Такой любимой вещью являлись для Уилла Грэма эти джинсы — чёрные, прямые, из плотной ткани, но такие приятные к телу. Пуговицы неисчислимое количество раз отрывались, но Грэм каждый раз старательно пришивал новые. Как ни трудился Ганнибал, уговорить Уилла выбросить эти джинсы не представлялось ни какой возможности.

Лектер покачал головой и продолжил избавлять любимого от ”бренной ткани”, скрывающей его прелестное тело.

Дойдя до ширинки, Ганнибал в нетерпении взялся за бегунок молнии. Она не поддалась. Лектер, приложив некоторое усилие, потянул упрямую молнию вниз.

Уилл в нетерпении поднял взгляд на любимого, который продолжал биться над злополучной застёжкой. Грэм рассмеялся, откинувшись на подушки, в то время как Ганнибал пытался совладать с упрямой молнией.

— Видишь, твои джинсы не хотят подпускать меня к тебе. — проворчал Лектер, в который раз осторожно натягивая ткань и пытаясь сдвинуть бегунок.

Уилл засмеялся серебристым смехом, понимая, как забавно их теперешнее положение.

Ганнибал неодобрительно посмотрел на любовника и резко рванул ненавистную ткань с бёдер любимого. Старые джинсы порвались окончательно — большая прореха зияла на бедре. Ганнибал победно улыбнулся и стащил штаны с брюнета, который продолжал смеяться.

— Хорошо хоть на трусах молнии нет… — проговорил сквозь смех Уилл.

— Ещё бы она там была! — с хищностью во взгляде и голосе сказал Лектер.

Уилл знал эти ненавязчивые нотки в голосе его любимого. Они говорили о том, что во время ночных утех Грэму мало не покажется.

Это предчувствие не подвело бывшего профайлера. После сражения с упрямой молнией брюк, из которой победителем вышел Лектер (”Впрочем, как и всегда” — отметил про себя Уилл.) последовала жаркая и страстная ночь. За окном тускло шумел дождь, иногда тяжелые капли постукивали по подоконнику, оставляя длинный извилистый след на запотевшем стекле.

Прозрачная преграда отделяла как бы два мира — холодный питерский двор от жаркой комнаты, в которой страсти так и кипели. Иногда шум дождя разбавляли вскрики Уилла или протяжные стоны Ганнибала, иногда — шорох простыни, скомканной и смятой под двумя разгоряченными телами.

Ганнибал и Уилл наслаждались друг другом. Всё было как в первый раз — горячие, полные страсти губы, ласкающие прикосновения, довольные стоны… Незабываемые ощущения, скрип кровати — всё это напоминало Уиллу о первом разе — о его первой близости с Лектером. Тогда это произошло в кабинете знаменитого психиатра, потом действие перенеслось в ”тайную комнату” — как называл это помещение Грэм. И теперь, ныряя в пучину сладострастия, погружаясь с головой в волну оргазма Уилл вспомнил тот миг счастья, когда он, висевший посреди комнаты в мягких кожаных наручниках, чувствовал на своей коже горячие прикосновения.

***

А дождь всё шёл и шёл, не прекращаясь. Крупные капли монотонно постукивали по подоконнику, усеивая окно мелкими брызгами. Все стекло было испещрено алмазами дождя — большими и малыми. За окном серела туманная дымка, проникая во дворы-колодцы, загадочными волнами стелясь по земле.

Ещё обнаженные деревья выделялись ажуром темных ветвей среди серого моря мглы.

Город спал в эти серые предрассветные часы. Затихли шумные проспекты, только редкий прохожий пересекал безмолвную улицу.

Мало-помалу небо стало проясняться. Темные дождевые тучи уходили в сторону залива, небо на востоке начало светлеть. Оно оставалось светло-серым, почти жемчужным перед восходом. Дождь прекратился, но воздух оставался по-прежнему влажным. Запели ранние птицы, первые трамваи возвестили о приближении утра мерным шумом колёс.

Ни ветерка. В воздухе торжественное безмолвие. Город как-будто чего-то ждёт.

Внезапно на востоке мелькнула оранжевая вспышка. Она пробежала по шпилю Петропавловской крепости, отразилась от купола Исаакия, заиграла на звездах Троицкого собора…

Первый луч восходящего солнца. Первый миг нового дня. Он летел по городу на крыльях легкого ветерка, пробегая по стенам домов, по водной глади каналов, никем незамеченный всадник на огненном коне. Может, это сам Пётр Великий пронёсся над городом своей мечты? Как знать!

Первый луч солнца скользнул по городу, ярко сверкнув в окнах и пропал, также внезапно, как и появился.

Белые облака застлали небо плотным покровом. Мягкий утренний свет лился сквозь них на землю, незримо освещая город.

Санкт-Петербург просыпается. Грядёт новый день, полный новых событий и впечатлений. Неизвестно, что он привнесёт в жизнь — радость или печаль. Но ясно одно — жизнь продолжается и открывает перед нами перспективу новых, ещё никем не изведанных горизонтов!