СИГНАЛ БЕДСТВИЯ

Морской рассказ Де-Вэр-Стэкпула

Грузовое судно «Зундерланд» (шестьдесят пять метров в длину и девять с половиной в ширину), выстроенное самим его владельцем Клайдом, плавало под командой капитана Хозеа Бийна, пользовавшегося широкой известностью на берегах Тайна и в Саутшильде^[18]), откуда он был родом.

В те времена, когда случилась эта история, Бийну было уже за пятьдесят. Это был, так сказать, неотшлифованный алмаз. Несклонный вступать в какие-нибудь пререкания со своими помощниками, он и с владельцом корабля был сух и немногословен (хотя вообще не был молчаливым), а силой воли обладал такой громадной, что, казалось, мог бы ею одной, без всяких машин, вести судно. Кулак у него был словно молот, плечи широченные.

Старший офицер корабля Робертсон был таким тщедушным и невидным, что можно было сто раз пройти мимо и не догадаться, что он старший офицер. Зато второй офицер Фаргус выглядел прямо великаном и богатырем: каждый незнакомый человек, сказал бы, увидев его, что не Робертсон начальник над ним, а он над Робертсоном.

Однако Робертсон, как человек, был все-таки лучше Фаргуса, и море, зная это, избрало старшим помощником на «Зундерланде» именно его; ведь известно, что в коммерческом флоте назначает на должности, намечая лучших и отбрасывая менее годных, — сам Нептун^[19]), и что руководится он при этом только одним мерилом: продуктивностью работы.

«Зундерланд» находился у восточных берегов Африки, к северу от Мадагаскара, идя от Дурбана на Марсель и имея в виду заход в Занзибар. Судно уже миновало широту Мозамбика, когда, однажды, Робертсон, поднявшись на капитанский мостик, чтобы сменить Фаргуса, застал его пристально разглядывающим что-то в бинокль, направленный на горизонт с правой стороны от и к курса.

Море было нешуточным. Где-то далеко прошел шторм, и его отдало здесь сильной мертвой зыбью, но сейчас волнение уже стихало, и бинокль держался устойчиво. Робертсон думал о погоде, а не о том, что разглядывал второй офицер, но Фаргус протянул ему бинокль и попросил взглянуть на предмет, который он сам только что старался рассмотреть.

— Я сначала думал, что это чья-то голова, — прибавил Фаргус, — да нет, теперь вижу, что это не голова. Может быть, вы разглядите, что там такое?

Робертсон приставил бинокль к глазам: разгуливающие по морю волны, мраморный узор белой пены, а затем действительно какой-то предмет, что-то вроде части мачты затонувшего судна, метра в два высотой, с обломанной верхушкой.

Таково было первое впечатление. А потом ему удалось рассмотреть, что на самом деле это был маленький пловучий бакан, с укрепленной на нем мачтой; к верхнему концу этой мачты была привязана рама фонаря, а пониже ее виднелось что-то белое, ярко выделявшееся на фоне черного металла рамы; это белое было прикреплено одним концом к мачте и, не переставая, раскачивалось и трепыхалось от ветра и волнения моря. Точно кто-то привязал к мачтовой балке мертвую чайку.

— Ну, как же по-вашему, что это такое? — спросил опять Фаргус.

— Я не знаю, — отвечал Робертсон, не отрываясь от бинокля. — Больше всего меня приводят в смущение размеры этого предмета. На спасательный буй не похоже, — слишком уж верхняя часть велика в сравнении с нижней, — того и гляди опрокинется… Наверное, груз какой-нибудь внизу положен… Вот увидим. А в общем эта штука больше похожа на какую-то дурацкую игрушку, чем на годную вещь.

Он начинал негодовать. Моряка всегда возмущает, когда какая-нибудь пустяковина замешивается в морское дело, а этот плавающий предмет стал казаться Робертсону именно такой пустяковиной. И он уже чувствовал враждебность к нему.

В это время дверь каюты морских карт отворилась, и оттуда вышел капитан Бийн. Помощники сообщили ему о своем недоумении, и он взял в руки бинокль.

Как бы там ни было, а на море все представляет известный интерес: все, что бы ни появилось на его поверхности, имеет свое особое значение. Бийну за долгие годы плаваний приходилось много раз наталкиваться на самые различные затерянные в волнах предметы: на мертвых китов, волокущих за собой пустые лодки, на оболочку аэростата, на спасательный буй в Индийском океане, а однажды близ мыса Горн, навстречу попался парусник, весь обледенелый и без снастей… Но вот такой штуки, как теперь, он никогда еще не видал.

— Что там такое привязано, и сам чорт не разберет, — сказал капитан. — Что-то вроде куска материи… Нет, подождите, это, кажется, бумага. Во всяком случае, это какой-то сигнал. Наверное, тут по близости что-нибудь затонуло в воде, и вот выкинули сигнал с целью обратить внимание плывущих мимо. Приготовьте-ка лодку, Робертсон, и прикажите забрать оттуда какие там есть бумажки. А насчет бакана вы особенно не беспокойтесь, — просто возьмите его к себе на буксир.

Робертсон быстро соскользнул по лесенке с капитанского мостика, а капитан остановился у телеграфа, подождал некоторое время, чтобы расстояние до загадочного предмета сократилось, потом дал звонок в машинное отделение и стал следить, как лодку с командой спускали подъемным краном в море.

Подойдя на веслах к загадочному предмету, Робертсон приказал одному из матросов зацепиться за бакан багром, а сам отрезал и забрал пачку бумаги.

_{Робертсон отрезал пачку промасленной бумаги..}

Через пять минут лодка снова была на борту, и «Зундерланд», взяв прежний курс, пошел вперед, а Бийн принялся за исследование добычи.

Сверху были листы промасленной бумаги, очевидно предназначавшейся для сохранности драгоценного содержимого, и из этих листов он вынул скатанный лист с красными линейками, оборванный по краям.

На нем была короткая надпись, и Бийну удалось прочесть:

Помогите. Полное крушение «Порпойза» у Рыбьего острова. Ю. Мохилла. Умираем с голоду

Ниже карандашом было приписано еще слово, но оно было едва видно и наполовину стерлось. Бийн долго ломал голову над ними.

…Яд….

— Ни черта не разберешь! Кто там травиться будет? И какого дьявола человеку понадобилось неизвестно кому объявлять об этом?

— Наверное, женщина царапала, — заметил Робертсон.

— Женщина ли, мужчина ли, не все ли равно? — возразил Бийн. — А вот, что потерпели крушение у Рыбьего острова, — это дело ясное. И что с голоду умирают — тоже ясно… «К югу от Мохилла»… Это французский остров ведь… Пойдемте-ка, посмотрим по карте.

Они оставили Фаргуса на капитанском мостике, а сами отправились в каюту морских карт.

Эта каюта была славным уголком. У одной из стен ее стояла кушетка, обитая старым красным репсом, рядом помещались шкафчики, и тут же был стол, за которым Бийн и расположился с картой. Водя по ней своим указательным пальцем с большим ногтем, он налег на стол всем туловищем, а Робертсон заглядывал сзади, из-за его плеч.

— Вот он, «Мохилл», — проговорил Бийн. — Но только «Рыбьего острова» здесь никакого нет; есть остров Фрэнсис, недалеко совсем, горсточкой скучившихся скал, милях в пятидесити от Мохилла. Может быть, его и надо подразумевать? Да, другого ничего тут нет и не может быть. Так что дело ясно.

— Но ведь Рыбий остров — это одно, а остров Фрэнсис — это совсем другое, — возразил Робертсон. — Как они могли так смешать два названья?

— Сын мой, — наставительно сказал Бийн, — когда корабль того и гляди разобьется вдребезги, так люди могут делать какие угодно ошибки в своих писаниях. Сидеть и писать в гостинице, хорошим пером, со стаканом грога под рукой и попыхивая трубкой, — это одно, а вот писать в то время, когда скитаешься по морю и взываешь о помощи, и вместо пера у тебя компасная стрелка, вместо стола дверь от люка, а за ноги вцепились какие-нибудь детишки, а рядом с вами еще некая женщина, угрожающая отравиться, — это уже совсем другое дело. Попробуйте тут не наделать ошибок! Однажды в Нью-Йорке я видел, как во время пожара какой-то молодчик выбежал из огня лишь в пижаме, в руках пустая клетка от попугая, а на затылке цилиндр. Ему-то и в голову не приходило, что можно умереть со смеху, глядя на него… А то, помню, одна женщина пассажирка сходила со своего корабля, во время столкновения судов и тащила подмышкой подушку, воображая, что спасает ребенка, а дите-то у нее осталось на койке, и не схвати его тогда корабельный казначей и не выволоки, — так бы и погибло там…