Зарубили их топорами, похоже, спящими возле костра, забрали ружья, раздели и разули, а затем сбросили в какой-то овражек, где их и занесло снегом.

А, тут, вначале апреля снежок стал оседать и пробегавший мимо на лыжах абориген нечаянно заметил убегающего из овражка зверя, заглянул туда, и увидел обглоданную торчащую ногу человека, вот и вся история.

— А кто их?

— Мамань, ведь это тайга, а в ней всякого бандитского люда хватает, готового за провиант, оружие и одёжку сгубить неповинные души.

Глава 25

Андрей нахлебавшись досыта куриным бульоном, буквально осоловел и, махнув матери рукой, чтоб его не окликала, ушёл в некогда детскую комнату, и закрыл за собой дверь.

Фрося осталась одна.

Да, баньку придётся отложить на утро, ни одной же ей мыться.

Ничего, утречком добавит поленьев и котёл загудит быстро, а Аглашка пусть поспит, ей это сейчас необходимо больше всего на свете.

Надо как-то выводить подругу из состояния глубокого горя, иначе она себя окончательно сгубит, пьянка ещё никого до добра не доводила.

Как это сделать, она пока не имела никакого понятия.

Ладно, что тут высиживать, ведь тоже малость выпила, а перед этим была такая тяжёлая изнуряющая дорога.

Она решила посмотреть времянку, в которой прожила почти целый год.

Боже мой, уже прошло после этого восемнадцать лет.

Она несколько раз наезжала в Таёжный к Аглае, но спала только в бывшей детской, где сейчас расположился Андрей.

Фрося вспомнила, как посвятила в свой план с мехами Аглаю и та сразу же с удовольствием откликнулась.

Ведь они с ней так ловко занялись добычей и сбытом пушнины, что это помогло подруге выстроить кооператив в Москве для Лидочки, и, скорей всего, и Наташе немало деньжат перепало.

О себе только Аглая никогда не задумывалась, ведь им с Колей, действительно, здесь для жизни всего вполне хватало.

В принципе, с отъездом Марка, придётся тоже пересмотреть свои взгляды на жизнь.

Ей тоже мало, что в наступившей спокойной жизни теперь понадобится.

Денег и драгоценностей, что она скопила и приобрела, наверное, хватит до конца жизни и ещё детям останется.

И куда ей теперь особо тратиться?!

Сёмка, вот, хочет мотоцикл, так исполнится ему восемнадцать и купит она, эту Яву, а можно и раньше, пусть гоняет, лишь бы с умом.

Нельзя сказать, что она не задумывалась о том, как живёт в основном советский народ, перебивающийся от получки до получки, не имеющий и сотой части из её возможностей, жить в своё удовольствие, не думая о завтрашнем дне.

А, вот, теперь и она задумалась, но не потому, что на неё свалилась нужда, а потому, что над её головой повис меч правосудия.

Хотя вины за собой она не чувствовала, ведь наживались они с Марком на людях, мало думающих о заботах трудящихся.

Даже взять эти меха, что какая-нибудь Манька, работающая на фабрике, думает о собольей шубе или шапке из горностая.

Если они с Марком и щипали этих ворюг и великих коммунистов, так поделом, совесть её не мучила.

Времянка, как ни странно встретила её жилым запахом, надо было только слегка протопить печь, наверное, здесь ночевала прибывшая на похороны папы Лида.

Проснулась Фрося от характерных звуков на улице и сразу же догадалась, подруге было очень плохо, её рвало, выворачивая всю душу наизнанку.

Быстро натянула на себя вчерашние шаровары с футболкой и поспешила во двор.

Аглая стояла у изгороди, согнувшись в три погибели и с надрывом отдавала выпитое, и съеденное накануне.

Фрося набрала в кружку студёной воды и подошла к растерзанной подруге:

— Попей Глашенька, попей водички, я тебе сейчас куриного бульончика разогрею, потом сходим в баньку, попаримся, поболтаем, поплачем, только давай пить пока больше не будем, к чему травить зря кишки, горю этим не поможешь.

Аглая стуча зубами о край кружки, жадно попила:

— Фрось, ты надолго ко мне?

— Сколько надо, столько и буду.

— Там же у тебя Сёмка остался и твой несравненный любовник.

— Ну, Сёмка у меня парень с детства самостоятельный, в заботе не нуждается, плохих дел он сторонится, друзья у него сплошь из благополучных семей, да я их толком и не знаю, потому что табунами ходят, а девчонки и при мне не стесняются с ним в его комнате закрываться.

— Так я смотрю, он от папашки своего не далеко ушёл, по тому тоже бабы млели.

— Тут, ты и меня в их числе можешь помянуть.

— О, ты совсем другая статья, ты его любовь последняя, а может быть единственная.

— Ах, Аглашка, Аглашка, а ведь как его, я никого на свете не любила, а любви то той было, раз, два и обчёлся.

— Ну, а что про своего любовничка нынешнего ничего не говоришь?

— Так, нет его уже со мной, весь вышел.

— Не поняла, расскажешь, только попозже, очень голова трещит и в внутри муторно.

— Так, идём, нагрею тебе бульончика, ты похлебай, а я пока баньку раскочегарю, пора мне тебя в людской вид приводить.

— Фроська, оставь ты меня в покое, для чего мне этот вид, если я на людей смотреть не могу.

— Ладно, и об этом поговорим тоже попозже, а пока, на, хлебай.

— Фрось налей стопарик, башка гудит так, что можно свихнуться.

— Нет, нет, после стопарика в парилке можешь и окочуриться.

Вот тебе бульон и наяривай.

Аглая поела горячий бульон, Фрося выпила кружку чаю и они подались, к этому времени разогретую баню.

Женщины сидели на полке, предаваясь удовольствию от пара и запаха шедшего от деревянной обшивки и дубовых веников.

Фрося поминутно подливала и подливала водички на раскалённые камни и от них с шипением подымался пар, обжигая голову и тело.

— Ну, угомонись ты подруга, а то спалишь нам последние мозги, расскажи, наконец, что у тебя с твоим полюбовничком.

— Был Аглашенька любовник и весь вышел, он в ближайшее время сбежит из нашей страны, потому что его обложил ОБХСС.

Бежит, как ты сама понимаешь, со своей семейкой.

— А, что ты теперь без него будешь делать и, куда теперь девать эти меха, что лежат у меня на шкафу, с собой что ли заберёшь, когда будешь возвращаться?

— Ни в коем случае, ведь и я скоро буду под колпаком у органов, кто знает, может они уже сейчас мной заинтересовались.

— Фросенька, а ведь правда, твой Маричек улизнёт и могут взяться за тебя.

— Могут, могут, меня и Марк перед расставанием, и Андрей по дороге стращали, так, что меха эти надо сбыть в другом месте.

Ах, за это не переживай подруга, пусть не наварим, как в Москве, но наше не пропадёт.

— Да, плевать мне на все эти меха, заработок и прочее, никакие денежки мне Колю не вернут, и, что я с ними здесь в Таёжном делать буду понятия не имею.

Для прозябания в нашем посёлке, у меня этих деньжат до смерти хватит, а она я думаю уж не за горами, скоро сдохну здесь с тоски.

Глава 26

Напаренные и посвежевшие женщины, наконец, вышли из бани.

Подойдя к дому, они увидели, сидящего на крыльце в накинутой на плечи брезентовой куртке Николая задумчивого Андрея.

В одной руке у него дымилась чашка с кофе, в другой сигарета.

— А мой Коленька, как кинул курить после войны, так ни разу эту пакость в рот не взял, а ты, вот, Андрюша по модному травишь себя.

— Тётя Аглашенька, мой папа, после того, как уехал из Таёжного, тоже бросил курить и с концами, может и я к этому когда-нибудь приду.

— Сынок, иди попарься, пока банька не остыла, дух там славный.

— Вот-вот, сходи побейся веничком, в городе, поди, забыл, как это делается.

— Что вы, тётя Аглая, ведь я не совсем городской житель, только наездом там и бываю, а в поле по всякому мыться приходится, и в баньках по чёрному, и в горных речках со студёной водой, и просто из ведра.

Обе женщины потрепали парня по светлым всклокоченным после сна волосам и прошли в дом.

— Фрось, давай, пока мальчик попарится, нажарим яичницу с сальцем и посидим, помянём моего Коленьку, будем вспоминать сегодня о нём только хорошее, хотя плохого особо и не было, а потом про твою жизнь поговорим, про мою уже сказать больше нечего.